 Небывалый джазовый звездопад обрушился на головы москвичей этой весной, повергнув слушателей в легкое смятение. Не успел грохнуть финальный аккорд "Электрик Масады" Джона Зорна, как публика уже вовсю являла свои таланты Бобби Макферрину, распевая с ним "Болеро" Мориса Равеля. Не успел еще Вячеслав Ганелин поклониться благодарным московским слушателям, как Джордж Бенсон затянул свой знаменитый вокально-гитарный унисон. Не успел Вячеслав Гайворонский снять последний аккорд Оркестра московских композиторов на Фестивале Николая Дмитриева, а в двери уже стучится ежегодный фестиваль "Богема Джазз". И не как-нибудь стучится, а рукой великого маэстро Хэрби Хэнкока, да с напором Кассандры Уилсон.
Собственно, разговоры о возможности приезда Хэнкока и Уилсон в Москву будоражили воображение публики с самой зимы. Кто-то загодя штурмовал кассы Московского Международного Дома Музыки, стремясь успеть заполучить билетик подешевле, кто-то цокал языком и сокрушался по поводу скудости личного бюджета, явно не приспособленного к посещению столь дорогостоящего мероприятия. Увы, дороговизна билетов сказалась на заполнении зала не самым лучшим образом, что, однако же, нисколько не умалило масштабности события.
Впрочем - ближе к делу.
 В этом году фестиваль получился двухдневным. Хедлайнером первого дня (24 мая) был Хэрби Хэнкок. В концерте принимало участие трио - сам маэстро (фортепиано), Ричи Бэршэй (перкуссия, барабаны) и Дэйв Карпентер (контрабас) - а также Государственный академический камерный оркестр России п/у Константина Орбеляна и приехавший вместе с Хэнкоком дирижер Роберт Сэйдин (США).
После вступительной речи генерального продюсера компании "Богема Мьюзик" и фестиваля "Богема Джазз" Андрея Феофанова дирижер занял место за пультом, и оркестр открыл концерт. На суд московской общественности была представлена программа "Gershwin's World" по мотивам одноименного альбома, принесшего Хэрби Хэнкоку в 1999 году сразу три премии "Грэмми". В действительности данная программа вовсе не была посвящена аутентичному исполнению произведений Джорджа Гершвина, как можно было бы предположить. Композиции были аранжированы Робертом Сэйдином и маэстро Хэнкоком, и звучали, по его словам, "как у Гершвина. Почти." Это "почти" включало в себя и обладающие специфическим хэнкоковским мелодизмом фортепианные вступления и каденции, и продолжительные вставки трио (порой совсем оттеснявшие оркестр на задний план), и многочисленные соло, и стилистическое разнообразие внутри композиций... впрочем, об этом лучше рассказать поподробнее.
 Первое произведение прозвучало в исполнении оркестра и, казалось бы, уже было завершено, как неожиданно на последнем аккорде вступил перкуссионист Ричи Бэршэй. Оркестр стих, уступив Ричи все акустическое пространство, и музыкант распорядился им наилучшим образом, исполнив запоминающееся соло, по окончании которого на сцену вышел долгожданный Хэрби Хэнкок (он был в своем знаменитом баклажановом костюме, фиолетовой рубашке и оранжевом галстуке), и присоединился к перкуссионисту.
Далее было исполнено произведение "Gershwin Lullaby", в ходе которого Хэнкок развернул активную сольную деятельность, продемонстрировав полистилистичное музыкальное полотно, не противоречащее, однако, основной концепции произведения.
Вообще говоря, Хэрби Хэнкок неожиданно для многих слушателей продемонстрировал себя в качестве очень тонкого и чуткого симфонического пианиста. При том, что концерт имел однозначно джазовую направленность, исполнялась в общем-то непростая музыка, до мелочей продуманная и даже просчитанная. Соло Хэнкока - сложные, красивые, многоплановые - игрались, в общем-то, "от головы" (впрочем, это качество его игры критики отмечают уже сорок лет, с начала его карьеры), не теряя при этом глубокой музыкальности.
 К сожалению, не лучшим образом на качестве звучания сказалась сложная акустика большого зала ММДМ - сильно проваливались низкие и средние частоты, а оркестр временами, против замысла аранжировщика, перекрывал фортепиано. Только к началу второго отделения звукорежиссер (кстати, приехавший с Хэнкоком из США), похоже, сумел более или менее приспособиться к непростой акустике зала - в частности, в балансе появился долгожданный контрабас Карпентера, об искушенной и тонкой игре которого до того приходилось догадываться по отдельным звуковым намекам.
Часть программы Хэнкок отыграл в составе трио. В частности, на "бис" малым составом была исполнена в акустике композиция "Actual Proof" c альбома "Trust" 1974 года, в канонической версии исполнявшаяся на электрических инструментах.
Контакт со зрителями у Хэнкока наладился моментально. На сцене он вел себя открыто - приветливо улыбался, благодарно кивал в ответ на овации, делился своими сокровенными переживаниями в отношении полюбившегося ему московского мороженого, много рассказывал о том, почему та или иная композиция попала в программу концерта. В частности, признался, что стандарт "Someone To Watch Over Me" - одна из его любимых джазовых баллад. Перкуссионист и барабанщик тоже очень быстро навлекли на себя всенародную любовь, причем как слушателей, так и коллег по сцене - ко второму отделению строгие, умудренные сединами виолончелисты и контрабасисты оркестра уже сидя пританцовывали в такт энергичным брейкам и каденциям
Ричи Бэршэя, а за сценой дружно изливали молодому музыканту (Ричи всего 21 год) свои восторги.
 Юноша действительно заслужил эти восторги: сложнейшая музыкальная вселенная рояля Хэрби Хэнкока, надежно покоящаяся на фундаменте контрабаса Дэйва Карпентера, получила благодаря эмоциональному и пронизанному музыкой Ричи (который еще не успел даже закончить бостонский колледж Беркли, где в настоящее время готовится к получению степени бакалавра!) множество дополнительных выходов в какие-то параллельные музыкальные миры - и это при том, что Ричи играет за двоих: ведь те партии, что достались ему, на оригинальном альбоме "Gershwin's World" играли минимум двое - барабанщик Джин Джексон и перкуссионист Сиро Баптиста!
 Второй день фестиваля (25 мая) неожиданно для слушателей открыл цыганский скрипичный ансамбль "Лойко". Собственно, удивление публики вызвало и внезапное появление в программе третьего участника, и то, что выбор организаторов пал на коллектив, весьма далекий от джазовой стилистики. В прочем, справедливости ради нельзя не отметить, что публика в большинстве своем не пожалела об услышанном. Действительно, крепкие профессионалы своего дела, известные в большей степени за пределами России, участники трио "Лойко" намертво приковали к себе внимание публики виртуозным исполнением, зажигательной цыганской стилистикой, да и просто хорошей работой на публику.
 После короткого антракта акустическое пространство зала постепенно заполнил собой состав Кассандры Уилсон: Реджиналд Вил (контрабас), Брэндон Росс (гитара, банджо), Джеффри Хэйнз (перкуссия), Терри Линн Кэррингтон (барабаны) и Грегуар Марэ (гармоника). Среди поклонников творчества Кассандры Уилсон по-прежнему не угасает спор относительно справедливости причисления ее творчества к джазу. В действительности сама Кассандра и не настаивает на том, чтобы называться джазовой певицей, предпочитая именоваться "джазовой вокалисткой". Действительно, ее самобытный низкий голос, тематические особенности исполнения, а также особенности аранжировки исполняемых ею произведений с джазовым мэйнстримом связаны весьма умозрительно, что, разумеется, ни в коей мере не умаляет их художественной ценности. А главное, с шаблонным образом джазовой певицы совершенно не вяжется ее сценическая индивидуальность. Кассандра говорит, что любит джаз и что он вдохновляет ее на собственные музыкальные подвиги. Действительно, гармонические и мелодические построения аранжировок песен Кассандры, импровизационность исполнения и своеобразная полиритмия, возникающая при наложении довольно прямолинейного ритмического рисунка аккомпанемента на сложный ритм темы напоминают об этом. При этом обилие перкусии, разговорная речитация вокальной партии и многое другое вызывают ассоциации с world music, а весь интонационно-ладовый строй музыки Кассандры ни на секунду не дают забыть о том, что все, что она делает, пронизывают форма и образный ряд афроамериканского блюза.
 Большинство произведений, исполненных на концерте, были взяты из программы новейшего альбома певицы - "Glamoured" (Blue Note, 2004), широко разрекламированного порталом Jazz.ru. Так что исполнялись в основном уже успевшие полюбиться слушателям песни. Это и "Fragile" Стинга, и "I Want More", и "Broken Drum", написанные самой Кассандрой Уилсон, и многое другое. Впрочем, Кассандра не забывала и про лучшие свои альбомы прошлых лет. Так, если уж говорить о блюзе, то помимо "Honey Bee" с "Glamoured" - блюзового стандарта, написанного великим Маккинли Морганфилдом, всем известным как Мадди Уотерс, титан чикагского электрического блюза 1940-1960-х - Кассандра спела тяжелую суггестивную "Death Letter" Сона Хауза, которая звучала на ее блестящем альбоме 1996 г. "New Moon Daughter" (более того - этим блюзом она открыла концерт).
 Звучали и другие излюбленные хиты Уилсон - например, ее заводная, пронизанная блюзовым чувством версия простенькой песенки эстрадных композиторов Томми Бойса и Бобби Харта "Last Train To Clarksville", прославленной версией американского телевизионного поп-квартета The Monkees" 1967 г. (ее Кассандра также записала на "New Moon Daughter").
Особый восторг у публики вызвало соло барабанщицы Терри Линн Кэррингтон, ставшее переломной точкой концерта - с этого момента зал пустился в пляс. Терри Линн начала с того, что, аккомпанируя себе хай-хэтом и "бочкой", изобразила и развернула интересную мелодическую линию, насколько подобная фраза применима к описанию игры на ударной установке. Затем рисунок плавно трансформировался в фанк, который поддержал контрабасист Реджиналд Вил. Последний, кстати, покорил публику, сыграв несложное, но очень эффектное блюзовое соло.
 Но любимцем публики стал колоритный, непрестанно мотающий головой при игре перкуссионист Джеффри Хэйнз, особенно запавший в душу москвичам после того, как Кассандра взяла акустическую гитару, а Джеффри вышел на авансцену, где уселся верхом на бразильский народный перкуссионный инструмент кахоун - нечто вроде кухонной табуретки или, скорее, тумбы, озвученной микрофоном изнутри. Не то чтобы он сыграл на этом предмете что-то сверхъестественное - последовавшее во второй части концерта соло на перкуссии было куда более впечатляющим; однако он так выразительно мотал головой и так заразительно раскачивался в такт, что в пространстве у сцены, под каменными взглядами охранников, заметно прибавилось самозабвенно пляшущих слушателей.
 Куда менее выразителен внешне был гитарист и банджист Брэндон Росс, зато практически вся музыкальная ткань ансамбля держалась именно на нем. Играя исключительно на акустических инструментах, он тем не менее активно пользовался эффектами их электрического усиления, в особенности - для создания тяжелых, хорошо ложащихся в ритмическую ткань (и зачастую - даже в основу ритмической ткани) аккордовых "толчков". При этом он играл весьма "прозрачно", разреженно, почти не создавая обычного аккордового "чеса", зато то и дело напоминая слушателям о блюзовой природе звучащего материала. Впрочем, Брэндон не упустил шанса продемонстрировать и джазовую сторону своей игры, исполнив весьма изысканное джазовое соло в стандарте "Them There Eyes".
 Но, конечно, фокусом зрительского внимания была Кассандра Уилсон - самоуглубленная, со странным, как бы "замедленным" низким голосом и раскованной пластикой, которой она никогда не упускала случая подчеркнуть откровенную чувственность своей исполнительской манеры. Да, конечно, она наверняка разочаровала тех, кто ожидал увидеть шаблонную джазовую "диву", подражающую одновременно Элле Фицджералд и Кармен Макрэй. Кассандра не подражает никому и не следует никакому шаблону - она сама себе образец и не признает ничьих стандартов, кроме своих собственных. По всей видимости, на нынешней джазовой сцене она одна из весьма немногих действительно оригинальных, подлинно самобытных вокалисток, которые не воспроизводят образцы из прошлого (как бы они ни нравились ностальгирующей публике), а создают новые пути и новые чувства.
 Евгения Бирюкова,
Константин Волков (текст)
Дмитрий Лекай, Лев Дайчик (фото)
|
Журнал "Клаксон" и Игорь Бутман представляют: 3-5 июля впервые в "Ле Клубе" - Jimmy Smith Quintet. Легендарный джазовый органист Джимми Смит (Jimmy Smith) - хаммонд-орган; Фил Апчерч (Phil Upchurch) - гитара; Дональд Эдвардс (Donald Edwards) - cаксофон, Джонатан Вуд (Jonathan Wood) - бас, Джимми Джексон (Jimmy Jackson) - барабаны.
Эра Джимми Смита началась в 1955 г., когда мир услышал Hammond B-3, орган, благодаря которому Смит стал величайшим джазовым органистом. Он стал одним из самых востребованных джазовых музыкантов. В период с 1963 по 1966 годы Джимми Смит выпускает 12 альбомов, многие из которых попадают в US Top 20. Его композиции "The Cat", "The Organ Grinder's Swing" и "Got My Mojo Working" были необычайно популярны. Он оказал сильное влияние на музыкантов самых разных жанров, в том числе на британских рок-музыкантов и блюзменов - Стива Уинвуда (Steve Winwood), Джорджи Фэйма (Georgie Fame), Зута Мани (Zoot Money), Грэма Бонда (Graham Bond) и Джона Мэйола (John Mayall). Очень продуктивным оказалось сотрудничество с джазовым гитаристом Уэсом Монтгомери (Wes Montgomery), результатом которого стала запись двух совместных альбомов.
Беседы с великим умершим - почтенный книжный жанр. Сравнительно недавний пример: доминиканский монах Мэтью Фокс задает Фоме Аквинскому острейшие вопросы о самых жгучих материальных и духовных проблемах современности, а тот отвечает ему с поразительной верностью попадания прямо в цель ("интервьюер" использует для этого абсолютные точные цитаты из разных сочинений святого).
Леонид Переверзев