 Ольга Кондина - заслуженная артистка России, ведущая солистка Санкт-Петербургского Мариинского театра. Закончила Уральскую консерваторию по классу скрипки и сольного пения, далее училась в аспирантуре Московской консерватории в классе профессора И.К.Архиповой.
26 марта 1997 года в Свердловской филармонии состоялся сольный концерт Ольги Кондиной с программой французской популярной классики. После концерта певица любезно согласилась ответить на мои вопросы, не подозревая о содержании беседы. Это интервью пролежало в моем архиве шесть лет, его публикация по разным причинам откладывалась либо переносилась, хотя однажды было подарено мною Насте Курехиной. Сегодня, кажется, настал подходящий момент для его "расконсервирования", тем более что сегодня оно воспринимается несколько иначе, чем семь лет тому назад.
Часто ли вам приходится давать интервью?
- Приходится, но нельзя сказать, что вызывает у меня большой восторг. Потом открываешь газету... Что это?!! Кто это говорил?!! О чем?!!
Купюры или искажения?
- Такая интерпретация.
Даю честное слово, что в данном случае этого не будет. И какие же вопросы вам чаще всего задают?
- Чаще всего один и тот же стандартный набор вопросов: где вы учились, добывали свое мастерство? Где работаете, и как идут дела и каковы планы?
Кажется, вы закончили нашу консерваторию в 1980 году. Какие у вас были в это время музыкальные интересы, помимо классической музыки, и были ли они вообще?
- Боюсь, что нет.
Если вы помните, в это время в Свердловске было очень сильно развито рок-движение, существовал рок-клуб, появились будущие знаменитости: Бутусов и его "Наутилус-Помпилиус" (они потом перекочевали в Питер), а за ними пошли и другие группы, например, "Чайф", который тоже часто приезжает в Питер, "Агата Кристи" и т.д. Было много джазовых концертов. Кстати, ваш предшественник по Уральской консерватории, Владимир Чекасин, - достаточно известная фигура в альтернативных музыкальных кругах. И вот я подумал: не пересекались ли Ваши музыкальные интересы с этой альтернативной культурой?
- Боюсь разочаровать какую-то часть моих слушателей и, наверное, вас, но я совершенно далека от этого и даже более того... Мне кажется, это просто безобразие - чем заполнен эфир, молодежные площадки, чем заполнены умы наших прекрасных, чудесных молодых людей, которые достойны лучшего!
Вы имеете в виду рок?...
- Да - плохой рок, плохой джаз. Против хорошей музыки я не возражаю.
А что вы называете плохим джазом?
- Я вообще не люблю джаз, о вкусах ведь не спорят. Просто не люблю, вот и все. Мне это скучно слушать. Если я слышу двенадцать минут какой-то импровизации в соль-мажоре- мне она не интересна. Я лучше послушаю две минуты Чайковского - мне это больше дает для ума и сердца, чем двенадцать минут импровизации. Они говорят: "Это - импровизация, это свежее, это новое, это чудесное, это сейчас на твоих глазах!" Я не хочу это свежее, это новое! Я возьму лучше старое - я старомодна!
Ваш облик совершенно далек от образа старомодной дамы.
- Может быть. Но мне кажется, что в импровизации очень мало зерна, очень мало! Это очень громко, ритмично, наверное, дает какой-то императив молодому человеку, которого это оглушает - он дергается в ритме... И больше ничего! Мне так кажется. Я не могу сказать, что ничего этого не знаю, я слушала хороших джазовых пианистов, у нас дома есть записи... Я даже пела джаз...
Значит, все-таки есть хорошие джазовые музыканты?
- Конечно, есть. Но я не люблю плохой рок и плохой джаз.
Не будем выяснять, что вы понимаете под словами "хороший" и "плохой". Но хотя бы назовите пару имен джазовых музыкантов, которых вы считаете хорошими?
- Мои вкусы заканчиваются на Армстронге и Фитцджеральд. У нас есть еще записи замечательного пианиста... самого знаменитого пианиста...не Бэйси, нет...
Может быть, Дюка Эллингтона?
- Нет, еще круче... Питерсона! Да, Питерсона! Прекрасно! Но это же скучно, невозможно скучно! Одно и то же муссируется, муссируется...
Понятно. Все зациклены на Питерсоне, особенно преподаватели музыкальных школ. Но я с вами не совсем согласен насчет того, что это скучно. Наверное, к джазу вы относитесь как к совершенно определенной гедонистической развлекательной музыке, граничащей с танцевальной.
- Конечно, когда он звучит очень тихо, для фона, когда мы отдыхаем, выпиваем, чтобы не мешало...
Это говорит о том, что вы совершенно не знаете современный джаз и не хотите его знать.
- Почему? Я была знакома с Курехиным, и мы с ним много сотрудничали. Он называл меня своей любимой певицей - я пела у него две песни в фильме "Господин оформитель"...
Браво! Вы сами затронули тему, ради которой я пришел сюда и познакомился с Вами.
- Я была с ним в прекрасных отношениях, хорошо его знала и шла ему навстречу, потому что он был прекрасный человек, очень интересный человек... но я не могу ему простить того, чем он занимался. Он изумительно играл на рояле! Когда он играл на рояле свои импровизации, не джазовые, конечно, а просто импровизации - это было что-то новое, что-то необыкновенное! Его музыкальная мысль простиралась так широко и далеко, что вы сидели два часа, затаив дыхание, и следили за его музыкальными идеями, которые сменяли одна другую. Когда я была в первый раз на его фортепьянном концерте, я чуть с ума не сошла от восторга, настолько это было зд-рово! Но потом начались эти коровы на сцене, гуси...
...это называлось "Поп-механикой"...
- ...сливной бачок... Это было такое ерничанье! Он издевался над всеми - и над музыкой, и над композиторами, и над слушателями - над всеми до одного! Над всеми, кто исполнял эту музыку, и сидел в зале!
И, наверное, над самим собой.
- И над самим собой! Это была разрушительная идея! Она разрушала! Он ничего не создавал, ничего не созидал, он разрушал! Но разрушить, согласитесь, просто: взял и разрушил, можно сломать все...
Ну, я не уверен. Можно ведь просто разрушить - взять и взорвать, а можно разрушить...
- ...эстетично, вы считаете? Я абсолютно против этой идеи.
Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с Курехиным и каким образом вы участвовали в его спектаклях? Дело в том, что, просматривая свою фонотеку, я случайно наткнулся на вашу вокальную партию в его пластинке "Опера богатых". Она же звучит в фильме "Господин оформитель".
- Меня это ужасно нервирует, но я расскажу. Это было несколько лет назад. Меня попросил Чернин - директор самого большого в Петербурге киноконцертного зала "Октябрьский": везде в больших залах поп-арт, а у нас, никакого поп-арта нет... Так что нужно срочно... И тогда мы решили пустить в зал Курехина с его "Поп-механикой". Чернин все говорил: "Но как же мы будем, как же мы будем, мне нужны хорошие исполнители! Я хочу вас, Штоколова и Паллада..." Запамятовала, как его, ну, "Увезу тебя я в тундру, увезу тебя в тайгу" - чья это вещь? Он как раз был у нас - чудесный тенор! Так вот: "...я хочу вас задействовать. Приедут люди из министерства, и я не могу остаться только с этими сливными бачками... они могут этого не выдержать". Я сказала: "Хорошо, я ради вас могу на это пойти, но совсем не знаю как..." А он: "Вы его увидите и влюбитесь в него без памяти, он потрясающий человек!"
Курехин действительно неотразимо действовал на женщин, могу это подтвердить. Он пришел - боже мой, выпендреж какой-то, в ухе серьга в виде часов! Представьте себе - чтобы посмотреть на часы, увидеть, где стрелки... а часы у вас на ухе висят! Ну, это от начала до конца - стебок. Он сел передо мной на корточки, посмотрел на меня умильными глазами, как кот на сметану: "Я бы просил вас, я на все согласен..." Он действительно искренне меня умолял.
Он, наверное, влюбился в вас. А вы?
- Боже упаси! Он герой совершенно не моего романа - абсолютно, напрочь! Конечно, я понимала, что этому мальчику надо как-то помочь... И мы договорились. Он сказал, что я должна спеть что-то эффектное, потому что там будет много молодежи, а они совершенно не знают музыки. Поэтому что-нибудь очень популярное, чтобы они поняли, и что-то очень сложное, чтобы они заинтересовались. Мы долго перебирали и выбрали "Соловья" Алябьева. Очень сложная вещь. Он сказал: "Вы споете каденцию, выйдут саксофонисты (их будут спускать в полиэтиленовых мешках), и после того, как вы возьмете самую верхнюю фа третьей октавы, из них пойдет дым". Я говорю: "Нет, секундочку, так не будем. А можно без дыма и без саксофонистов?" А он мне в ответ: "Хорошо, давайте так: Чернин на чем играет? На кларнете... Вы будете петь каденцию, саксофонисты выйдут и вынесут его в трусах, поставят, и после того как вы возьмете фа третьей октавы, он начнет играть на кларнете. Он должен согласиться, потому что хочет, чтобы был концерт". Я говорю: "Договорились. Если он согласится, чтобы его внесли в трусах, я спою "Соловья", и все будет нормально". После этого Курехин ушел. Я звоню Чернину и говорю: "Как вы?" А он: "Ох, ах..." Я пришла на репетицию - все было закрыто, аппаратуры нет, а без аппаратуры они не могут, потому что ничего не звучит, потому что нужно сто миллионов каких-то усиливающих устройств, чтобы стены тряслись, иначе на умы невозможно воздействовать - только децибелы! Децибелы - это главное, а все остальное - просто так. И вот я - в оркестровой яме, и еще приглашенный оркестр Равиля Мартынова... он тоже был совершенно растерян, мы стояли и не знали, что делать. Наконец Курехин сказал: "Ладно, репетируйте без аппаратуры, потому что очень долго". После того, как я спела, он подошел ко мне: "Я на все согласен, скажите, что вы хотите, и я все сделаю, только чтобы вы просто пели и все". Я ответила: "Когда я буду петь, чтобы на сцене ничего не было, никто не ездил, никто никуда не ходил, никакого металлолома, коровы не какали, никакого дыма, саксофонистов - ничего, только я! Я спою, а дальше м-жете делать, что хотите - брить, жарить, пиво пить - все!". Он ответил: "Согласен, только вы должны быть в белом платье". Я поняла, что белая ворона, естественно, должна быть в белом платье. И согласилась. И вот состоялся этот концерт: он длился бесконечно. Я скучала, лежала и думала... Они как раз играли ту знаменитую джазовую композицию в соль-мажоре, которая длилась двенадцать минут. Знаете, самая эффектная, самая знаменитая, самая длинная ария - "Письмо Татьяны" - длится одиннадцать минут, ария Людмилы - семь минут. Это шедевры музыкальной классической литературы - по форме и содержанию! А тут двенадцать минут в соль-мажоре! Вы можете себе представить - двенадцать минут слушать в соль-мажоре?!! Я лежу, смотрю на часы, и думаю: ну, сдвинутся они когда-нибудь с этой тональности?! И вот у меня уже... я не знаю, куда деваться, а слушать надо, потому что все идет без перерыва! И вдруг: "Кондина, готовьтесь!" Я была уже одета - такие эполеты блестящие и очень блестящий плащ, чтобы они могли меня заметить, чтобы хоть платье их привлекало.
Вас ведь уже знали в Питере как академическую оперную певицу. Оперная певица - и вдруг Вы выходите в спектакле Курехина?
- Да, да. Я участвовала в проекте Курехина по просьбе управления культуры, по просьбе Чернина, потому что невозможно было... Может быть, я и хотела что-то новое, но, разумеется, не это! Это было что-то такое!... Во-первых, меня там едва не затерли, а в коридорах все сидели какие-то бритые, лысые... Наконец, все вышли в каких-то драных майках. Вид, видуха - это просто все! Я спросила у гитариста: "Почему драная майка?! Ну, нельзя же так выходить!" А он в ответ: "Вы разве не знаете, что мы протестуем!" - "Против чего вы протестуете?" - "Как против чего? Против Совдепии!". Я говорю: "Я думала, вы музыку играете, а, оказывается, протестуете! Вы хотя бы меня предупредили! Может, нам совсем не в ногу!"... В общем, он обещал меня не трогать. Потом доиграл какой-то трубач, и меня вытолкнули на сцену на негнущихся ногах. Меня трясло, я смотрю на Равиля: Равиль в яме. Стоим в полной темноте, и не знаем, когда нам начинать. Вдруг на меня направили два луча, я поняла - пора! Равиль встал и сыграл: там
-пам- пам-тарлам- тарлам-тарлам- там-тарадам-там-
тарадам-там- тарадам-там- пам! Народ узнал музыку. Вы бы видели, что творилось! "А-а-а!!!" - кричат, стучат. Узнали! Я чуть не упала. Боже, уже пора уходить, что ли!? Оказывается, нет. Они замолкли, и я запела, а потом, когда начались эти каденции, они свистели, визжали, кричали и стучали после каждой ноты, как, наверное, на джазовых концертах, на стадионе, или на балете, когда там кто-то прыгнет - все-таки какая-то реакция зрителей, - а тут просто как на стадионе. Но когда я закончила - такого успеха у меня в жизни никогда не было! Что-то потрясающее, как будто зал рухнул, как будто стены дрожали! Они кричали и аплодировали руками и ногами, орали, они не хотели, чтобы я уходила. Честно говоря, я боялась, что в меня что-нибудь бросят! Это был такой успех, такой необыкновенный успех, и я была так счастлива!.. Я стояла и была счастлива, что они, которые, может быть, вообще ни разу не были в Оперном театре и никогда не слышали музыки, - им понравилось! И вот я сошла со сцены и думаю: "Слава богу, не кинули, не убили, не унесли!" Тут ко мне подошел гитарист Юра, друг Курехина, у которого жена американская певица: "Можно я вас провожу до гримерной?" Я говорю: "Ну, конечно", - тем более что там трудно было пройти. И вот я открываю дверь в гримерную, а он говорит: "Вы знаете, вы знаете... когда вы пели, я был в таком состоянии!.. Я вдруг понял, какой фигней мы занимаемся!". И если я тогда пела тогда для одного человека, только для него, я считаю, что поступила правильно!
Потому что нет никакого выхода - все заполнено этой рекламой. Никто не знает о классике, никто не знает об опере, никто ничего не знает - но все знают, что на стадионе будет выступать такой-то... (не хочу Шевчука обидеть).
Такой-то - это Киркоров?
- Киркоров - мой любимый, и еще Сюткин...
Вы словно сговорились с Галиной Вишневской. Она тоже считает Киркорова выдающимся певцом. Поразительная общность дурного вкуса в поп-музыке!
- Ну, уж это, во всяком случае, лучше, чем рок и шмок и весь этот ваш джаз...
Давайте теперь поговорим о "Господине оформителе".
- Курехин сказал: "Я хочу, чтобы пели вы, потому что вы - моя любимая певица, и кроме вас мне никого другого не нужно. Там серьезные, трудные партии, очень высокие ноты, и никто этого просто не споет. Нужно, чтобы было выразительно и чтобы взрывалось, когда на него наедет машина. Две минуты настоящего душераздирающего пения..."
А после "Господина оформителя" Вы с Сергеем больше не сотрудничали?
- Он пригласил меня еще на один проект - хотел, чтобы я пела в концерте песни из "Господина оформителя". Я пришла на репетицию: что там было!... Я лично к Курехину отношусь с большим уважением, потому что это умнейший и образованный человек. Прекрасный пианист, философ... Однажды он мне сказал: "Мне говорили, что Вы меня терпеть не можете... Тогда вы должны снова спеть в моем концерте". Я ответила: "Знаете, Сережа, одно дело, что я к вам хорошо отношусь, а другое дело, когда позади меня корова какает на сцене. Я этого не понимаю. По-вашему, я не могу произвести впечатление без коровьих лепешек, без гусей, вез борзых собак? Могу или нет?"
Это вы у меня спрашиваете?
- Нет, я у него спрашиваю. Он тогда сказал: "Ну, конечно, конечно, кто в этом сомневается. Конечно, без всяких лепешек". Вот в этом он был со мной согласен.
Вы смотрели фильм "Господин оформитель"?
- Моей фамилии не было в титрах, и я очень обиделась. Хотя была рада, что звучал мой голос. И что, когда была панихида, тоже звучал мой голос.
Я позвонила и сказала: "Сережа, почему, когда я нужна, мне обрывают телефон, и меня просят, и меня везут... а мне ведь нужны мои связки, мне еще долго работать. Нет, я не буду петь". Он в ответ: "Это невозможно, без вас все остановится". И я согласилась. Когда я начала распеваться, он сказал, что это тоже пойдет в фильм. Я потом ему сказала: "Мне не стыдно, что я пела в вашем фильме, я даже горжусь этим, но почему, когда я..." Это обидно... Мне позвонил Хворостовский и спросил: "Это ты пела в "Господине оформителе? Я узнал твой голос! Но почему тебя не было в титрах?" Многие звонили и спрашивали то же самое.
Наверное, Курехин в этом не виноват. А на пластинке, которая называется "Опера богатых", указано: Ольга Кондина - вокал. Рядом с саксофонистами, гитаристами и Сергеем. Вообще-то, это никакая не опера, а просто набор фрагментов, совершенно не связанных между собой. Но несколько номеров, в том числе ваш, я считаю превосходными. Поэтому, когда я увидел вашу фамилию на афише филармонического концерта, круг замкнулся. Вот такая история.
- Я рада, если это вас развлекло. Что касается Сережи, я думаю, что он прожил прекрасную жизнь: он всегда был абсолютно счастлив, и его не интересовало, как на это смотрят другие. Он был в восторге, вот и все. А люди, которые за ним шли, ничего в нем не понимали!
Примерно те же слова я сказал в радио-некрологе: как это ни парадоксально, в жизни он был очень одинок. Его любили и восхищались им - это да, а понимали - по-моему, очень мало кто. Интересно, что два незнакомых и совершенно разных человека - по возрасту и музыкальным интересам - пришли к одному и тому же выводу относительно третьего. Значит, так оно и было на самом деле.
 Геннадий Сахаров,
Екатеринбург
|
