23-й «Джаз на Красном море»
Этого фестиваля ждали особенно. Не только в предвкушении радости встречи
с любимым Эйлатом, в котором мы проводим многие последние годы почти
неделю в перманентном общении с джазом, но и в некотором опасении за то,
какой он будет, фестиваль, в 23-й раз, но в первый без основателя и,
казалось, вечного руководителя Дани Готфрида. И вот 23-й позади, начался
отсчет времени до 24-го, и наступила пора «разбора полётов» минувшего
Red Sea Jazz Festival.
Главным новшеством было объединение в единый график израильских и
гастрольных ансамблей, что выглядело справедливо, но желаемых
результатов не принесло. Почему-то изобилие израильских джазменов не
было заметно: из 10 местных ансамблей лишь три были джазовыми и еще два
имели к джазу некоторое отношение, вписываясь, таким образом, в общую
фестивальную канву. Остальные — коллективы, привлекающие массового, но
абсолютно не джазового зрителя, и присутствие их на «Джазе на Красном
море» никакими причинами, кроме коммерческих, объяснить было нельзя. Так
оказались в Эйлате популярные фанковые группы «Фанкнштейн» и «Тапухим»
(«Яблоки») и трио «Дочери Нехамы», собравшие полные залы чуждой джазу
публики. Причем, если эстрадное гитарно-вокальное трио не было сильной
помехой (они выступили в начале первого дня и об этом концерте уже к
середине первой ночи все забыли), то «фанки» выступали по два раза, на
все эти четыре концерта им была предоставлена «Арена» — самый большой
зал, из которого они чудовищно грохотали на всю фестивальную территорию,
в то время как в остальных двух залах играли камерные составы. Музыканты
и слушатели отчаянно боролись с фоновым шумом с «Арены» и, хотя концерты
были замечательными — не сомневаюсь, без посторонних звуковых эффектов
эффект художественный был бы выше. При этом я не умаляю профессионализм
названных групп, лишь подчеркиваю неуместность пребывания их в джазовое
время в Эйлате.
Одно выступление заставляло ждать его — и стало главным разочарованием.
Марина Блюмина в детстве и ранней юности подавала большие надежды именно
в джазе, но, повзрослев, ушла в шоу-бизнес. Видимо, ушла безвозвратно,
потому что её программа, состоявшая из якобы «сложных» композиций,
оказалась набором композиций безвкусных (чтобы не сказать сильнее),
каждая из которых успевала надоесть к середине звучания. При этом Марине
Максимилиан Блюмин (таково её сценическое имя) аккомпанировали достойные
музыканты, которые были бессильны исправить положение. Упрёка за
джазовый снобизм не приму, поскольку специально наблюдал (слушать было
уже невозможно), как публика массово валила с концерта и почти полная
«Арена» к финишу опустела более чем наполовину. Уместна Марина была лишь
однажды, на джем-сешне, когда на сцене оказался смешанный из «Тапухим» и
«Фанкнштейна» фанк-состав, вместе с которым и вышла лауреат недавнего
конкурса «Кохав нолад» («Рождение звезды»). Но здесь она не солировала,
а была наравне с другими музыкантами, вокалом своим она не перекрывала
трубы и гитары; а вопрос, чем она привлекла публику — голосом или
фигурой, одеждой и жестами, остался открытым...
Один фестивальный провал был среди гастролеров. Роб Айкс и Майк Элви —
музыканты из Нэшвилла, одного из центров музыки «блюграсс», в которой и
применяется гитара с металлическим резонатором, называемая Dobro. Айкс
играет и преподает игру на Dobro, инструменте, который висит на поясе
музыканта так, что струны и гриф обращены к небу. Играть можно, не
зажимая струны, но лишь касаясь их, и высокой виртуозности здесь не
проявишь. Во всяком случае, Айкс её не проявил, примитивно исполняя
стандартные джазовые темы и почти не импровизируя. Элви, аккомпанируя на
рояле, не только не украсил металлический звук Dobro, но обезобразил его
своей ученически грубой игрой. Откуда взялась информация, что этот
«пианист» номинировался в 1985 году на «Грэмми» — не знаю, но хочется
быстрее забыть его имя и весь тот концерт и перейти к рассказу о
настоящей музыке.
Биг-бенд Тель-Авивской консерватории — оркестр, играющий настоящий
свинг, с короткими выразительными соло, превосходным дыханием духовых и
красочными тутти. Особо запомнились два соло вибрафониста Гиля Сорина (в
эпоху увлечения аккордовой игрой на вибрафоне четырьмя палочками Гиль —
чуть ли не единственный, играющий двумя, продолжая традиции Лайонела
Хэмптона и Милта Джексона, и делающий это с удивительным чувством стиля,
безупречно технически и с богатой импровизационной фантазией) и
выразительное пение Тины Соколовой. В отличие от вышеназванной певицы,
Тина не участвует в «Рождении звезды», но на днях уезжает учиться в
колледж Бёркли, и именно о ней мы, полагаю, услышим, как о настоящей
джазовой певице. Боря Козлов (см. ниже) сказал мне: «Я приехал в
Нью-Йорк, зная наизусть все соло Эдди Гомеса и думая, что умею играть
джаз. Поиграв несколько лет на улице с настоящими джазменами, я чему-то
научился. Научились и израильтяне (о них тоже ниже), но лишь те, кто
джаз предпочёл бизнесу».
Еще один оркестровый проект на фестивале — «Петер и оркестр», в котором
уважаемый саксофонист Петер Вертхаймер играл с оркестром «Израильская
камерата» «Сюиту для Петра с оркестром» Кадишзона и обработки музыки
Баха. Музыку Рафи Кадишзона (который сам же и дирижировал концертом) без
иронии слушать было нельзя — это был набор надёрганных из разных стилей
и плохо подогнанных друг к другу фрагментов, которые не спасло
использование четырёх саксофонов, флейты и кларнета и экзотический
внешний вид солиста. Бах прозвучал лучше (потому, что Бах!), и здесь
отмечу еще трех солистов — пианиста Нахума Переферковича, бас-гитариста
Эдмонда Гилмора и барабанщика Рони Голана.
Амос Хоффман, как и новый директор фестиваля Авишай Коэн, недавно
вернулся в Израиль из Нью-Йорка — и от американской музыки к
средиземноморской, но на более высоком исполнительском уровне. Уд и
гитара Хоффмана в содружестве с виртуозными опытными израильтянами и
блестящим молодым барабанщиком Амиром Бресслером прозвучали великолепно.
Еще один израильтянин выступил в интернациональном составе: вместе с
саксофонистом Эли Диджибри (справа) на сцену вышли органист Гэри
Версаче (внизу) и барабанщик Обед Кальвар. Интернациональным трио, впрочем,
можно назвать лишь этнографически, поскольку и израильтянин, и
итальянец, и афроамериканец входят в элиту нью-йоркского джаза. Это был
один из лучших концертов фестиваля. Ни одна композиция не успевала
надоесть, слушатели не смотрели на часы, им было не до сладкого
позевываяния (это в полночь!), не возникало дискомфорта от отсутствия
баса (Версаче на «Хаммонде» отлично справлялся и с басом, и с гармонией)
или второго солиста. И музыка, и атмосфера были джазовыми в высшем
смысле слова.
Гэри Версаче
Еще один также этнографически интернациональный нью-йоркский состав —
трио пианиста Жан-Мишеля Пилька (справа), контрабасиста Бориса Козлова и
барабанщика Билли Харта — и еще один джазовый сюрприз, на мой взгляд,
главный на фестивале. Француз Пильк, хоть и живет лет 15 в Америке,
мыслит абсолютно по-европейски. Он свободен, что бы ни играл на рояле —
фрагменты сонат Шуберта, джазовые стандарты или спонтанные композиции.
Все увязано в единую, плотную и невероятно увлекательную музыкальную
ткань, в которую органично вплетены его партнеры.
Борис Козлов
(слева), выросший
с последнего приезда в Эйлат в составе Mingus Dynasty с рядового
контрабасиста до музыкального руководителя всего бэнда имени Чарли
Мингуса — не просто контрабасист-аккомпаниатор, но глубокий музыкант,
творящий наравне с партнерами. То же можно сказать о Билли Харте.
Легендарный барабанщик, всю жизнь игравший с величайшими джазменами
музыку в диапазоне от кула до фьюжн, свободный джаз не играл; а именно к
фри-джазу ближе всего концепция пианиста Пилька. Харт вписался в эту
концепцию настолько идеально, что казалось: он всю жизнь играет только
свободную музыку. На соло и тутти музыка не разделялась, и аплодисменты
звучали лишь в конце пьес — внутри их было вставить некуда. На бис
прозвучали «Autumn Leaves», так же здорово и так же ни на что не похоже.
Описать словами невозможно, надо дождаться выхода первого диска трио
Пилька. Он записан весной и появится в продаже со дня на день.
Билли Харт
Сразу после трио Пилька я слушал квартет Джимми Грина. Превосходный,
огромного роста и с богатым звуком саксофонист (сам Грин), тонкий
лиричный пианист Ксавьер Дэйвис и знаменитый ритм-дуэт — басист Рубен
Роджерс и барабанщик Грег Хатчинсон. Все — звёзды, но... когда исполняют
ранее написанные темы, как на джем-сешнс (там они были великолепны!). А
Грину хочется играть исключительно собственную музыку. А это — перепевки
позднего Колтрейна, однообразные и скучные, в особенности после свежей
музыки Пилька. Средства у музыкантов ничем не ограничены, но выразить
ими они не смогли ничего.
Еще один замечательный музыкант разочаровал по той же причине. Курт
Розенвинкел первую половину программы играл на высоких гитарных нотах и
пел с ними в унисон в темпе адажио. Слушать это было почти невозможно,
несмотря на оригинального пианиста Аарона Паркса и грамотную
ритм-секцию. После понижения звука и ускорения темпа стало веселее, но
ненамного. Хромало композиторское дарование. Почему Монтгомери, Холл и
Пасс могли играть чужую музыку, а Розенвинкел не может? Отлично может на
джем-сешн, это мы слышали, на концерте же перед молодыми стоит бетонная
стена, на которой написано: «Запрещено играть стандарты!». А зря.
Джазмены постарше эту стенку ломают, к общему удовольствию.
Робин Маккелле, наоборот, упрекали в эстрадности. Действительно, её
программа отрепетирована от первой ноты до последней, но интересно, что
бы сказали те же критики, если бы певица в ансамбле с ритм-секцией,
органистом и тремя духовиками занялась бы свободной импровизацией.
Маккелле ярко и страстно спела программу, близкую к эпохе свинга (особо
популярных стандартов не было, но и собственной музыки тоже) при
исключительной поддержке духового трио (саксофонист Майкл Такер, трубач
Адам Рапа и, особенно, тромбонист Джефф Галиндо), вышеназванного
Ксавьера Дэвиса, басиста Реджи Вашингтона и барабанщика Марка Маклинна.
Музыкантов называю подробно, потому что именно эти шестеро были одними
из главных участников джем-сешнс.
Еще один регулярный участник джемов — барабанщик Дафнис Прието. Два года
назад он был в Эйлате в составе Latin Side of Miles и запомнился
нестандартной игрой. Увидев его в нынешней программе во главе ансамбля,
я порадовался прогнозу — нам тогда уже показалось, что Дафнис способен
на большее, чем роль аккомпанирующего барабанщика. В секстете Прието
исключительные музыканты: басист Чарли Флорес, пианист Мануэль Валера,
трубач Ралф Алесси и саксофонисты Петер Апфелбаум и Филиппе Ламолиа
(последний хорош особенно), но, в отличие от других, музыканты-звёзды
составили ансамбль-звезду, с сложной, но правильно выстроенной,
увлекательной программой.
Два экспериментальных состава порадовали. В первом уроженец Бенина (есть
такая страна в Африке) гитарист Лионель Луэке, со студенческой скамьи в
Бёркли объединившийся с итальянцем из Швеции басистом Массимо Бьолкатти
и венгерским барабанщиком Ференцем Неметом, играют якобы на базе
африканского фольклора. Но от фольклора там лишь несколько вокальных
фраз Луэке в начале и в конце пьес, всё остальное — вдумчивый,
интеллигентный, виртуозно-кружевной джаз. Тихий и спокойный, с драйвом
не внешним, но глубинным, которым проникнуться можно, если внимательно
слушать первые пьесы в программе. И потом уже невозможно оторваться.
Во втором испанский пианист Чано Домингес показал на редкость успешный
сплав джаза и фламенко. Пианист превосходный, с великолепной
академической школой и богатой фантазией, но не это главное.
Замечательные басист и барабанщик, но и это не определяло успех. Слева
на сцене трое пародийно-мафиозного вида молодых людей: перкуссионист,
певец и танцор. В чистом фламенко всего этого веселья так много, что
через 15 минут уже хочется его немного разбавить — порой грустить идёт
больше. В чистом джазе испанцы пока не преуспели. Домингес выстроил свои
композиции с идеальным балансом между ранее практически не сочетаемыми
жанрами, так что вокализы и выходы на сцену танцора ожидались с
нетерпением и с восторгом приветствовались публикой, привыкшей к иной
музыке.
В фестивальной программе были три джазовых легенды, свидание с
которыми не было «для галочки» (многие легенды играют уже совсем не
легендарно, грустные примеры известны), но доставило истинное высочайшее
художественное наслаждение.
Пакито Д’Ривера играл по-прежнему волшебным
звуком и на альт-саксофоне и, особенно, на кларнете, и создавал вместе
со своей командой волшебную атмосферу. А команда была блистательной:
трубач и тромбонист Диего Уркола, бас-гитарист Оскар Стагнаро, пианист
Алекс Браун и барабанщик Марк Уокер. Первые двое — уроженцы Аргентины,
пианист — молодой нью-йоркский еврей, барабанщик приезжал в прошлом году
с квартетом Oregon (где играет 13 лет ) и ни малейшего отношения к
латиноамериканской музыке, казалось, не имеет. В чистом виде таковой
музыка и не была, хотя во главе команды кубинец. Сбежал Пакито Д’Ривера
с родины лет 30 назад, до сих пор говорит с тяжелым испанским акцентом,
но в музыке акцент совершенно иной. Это кубинские, бразильские,
аргентинские, американские мелодии, переосмысленные большим художником и
аранжированные с большим вкусом и огромным талантом. Композиция «Памяти
Гиллеспи» построена на теме, напоминающей «Ночь в Тунисе», после чего
последовала сама эта пьеса великого трубача, вытащившего Риверу и еще
многих талантливых кубинцев с Острова Свободы на Свободный материк. Еще
одна музыкальная эпитафия — Астору Пьяццоле. Гениальное джазовое танго.
Потом музыка перестает быть латинской, это — лишь музыка этого ансамбля,
и никакого другого, она самобытна настолько, что забываешь, что перед
тобой легенда. Перед тобой живой молодой музыкант, играющий живую, вечно
молодую музыку. На бис — «Manha de Carnaval». Слёзы катятся из глаз,
даже когда просто вспоминаешь, слова бесполезны...
Возраст Ди Ди Бриджуотер не ощущался. Молодая зажигательная артистка
преображалась от песни к песне. Перед одной из них она разговорилась с
маленькой девочкой, пригласила её на сцену и пропела и протанцевала с
ней не менее четверти часа. Вдруг — очень медленное вступление и ... «Besame
Mucho», причем в течение всей песни темп нисколько не изменился. Он был
медленнее первой части «Лунной сонаты». За такие моменты и любишь
музыку. И не задаешь вопросов — джаз или не джаз, кто играет, и прочее.
Кстати, играли с Ди Ди музыканты, конгениальные ей. Это были не
аккомпаниаторы великой певице, но полноправные члены квинтета: пианист
Эдсель Гомес, басист Айра Колмен, барабанщик (неплохо поющий!) Габриэль
«Минино» Гарай и перкуссионист Пернелл Сатурнино.
Ди Ди Бриджуотер
Закрывал фестиваль Джон Скофилд. За свои 58 лет, из которых около 40
проведено в джазе, он переиграл во всех возможных стилях с разными
великими музыкантами, и сам вошел в список «самых-самых». Предыдущий его
визит в Эйлат был крайне неудачным: свободный дуэт с Чарли Хэйденом был
предназначен для клуба, а не открытого огромного зала, из-за стен
которого грохотала какая-то псевдоджазовая попса. На этот раз Скофилд
привез «псевдопопсу» — ньюорлеанский ритм-энд-блюз. «Псевдо» — потому,
что сыграть блюз так, как это сделали Скофилд и классик ритм-энд-блюза
певец и пианист Джон Клири, бизнесмены от музыки не могут. У
коммерческих музыкантов нет блюзового откровения, да и не могут они
вдруг сымпровизировать, они лишь умеют обозначить экспромт, на самом
деле давно отрепетирован. Скофилда и Клири поддержали превосходные
басист Роланд Грин и поющий барабанщик Шеннон Пауэлл. Квартет не
отпускала публика, в полном составе вскочившая с мест и лихо
отплясывавшая американский блюз на берегу Красного моря.
Джон Скофилд
Это еще не был финал фестиваля. Каждый из четырех дней (и последний не
был исключением) финишировал под утро во дворе гостиницы «Ям суф», где
игрались джем-сешнс. Начинали их юные ребята, довольно быстро (в этом
году быстро, как никогда) к ним выходили гранды и начинались настоящие
первоклассные концерты. Перечислять их участников не буду — я назвал
практически всех музыкантов фестиваля. И все они (за очень малым
исключением) играли на джем-сешнс. Было здорово. Надеюсь, на следующем,
24-м «Джазе на Красном море» будет не хуже...
Владимир
Мак
фото автора и
Эдуарда Марковича
|