Сейчас вам поможем. Сейчас я доктора позову.
М.Булгаков

Целью этих заметок ни в коей мере не является изложение ответов на вечные вопросы, скорее попытка вновь их задать, имея при этом наивно-удивленное выражение лица. Именно этим, равно как и весьма заинтересованным, если не сказать более того, отношением к музыке "джаз", объясняется известный сумбур изложения и явное смешение частного и общего, на которые невозможно не обратить внимание. Главную же надежду автора составляет ожидание хоть малой реакции заинтересованных людей, буде таковые найдутся. При этом он выражает крайнее восхищение изобретением великим Биллом Гейтсом т.н. "окон", главным качеством которых является возможность закрыть их в любой момент, как только читателю заблагорассудится. Сразу. И безо всякого следа.

Главная тема

Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить… или поджечь, или каким-либо иным способом уничтожить храм?
М.Булгаков

Мне частенько приходится отвечать на вопрос: "А как вы относитесь к…?" Дальше может быть подставлено любое имя - от Джона Зорна до Нино Катамадзе. И, к сожалению, мое положение обязывает отвечать, не отделываясь простым "нравится - не нравится". В крайнем случае, могу признаться, что не знаю такого персонажа или знаю, но он не входит в сферу интересов, так уж вышло, извините. Извиняют не всегда. Одна девушка, придя ко мне с намерением начать менеджерскую деятельность в джазе, не обнаружила среди моих тысяч CD Тину Тернер, разочаровалась и более не приходила. И правильно сделала. Потому что мы группируемся, притягиваемся друг к другу, формируемся и вырабатываем взгляды и вкусы, о которых не спорят. Не спорят, поскольку система художественных вкусов - это система идеальных ценностных представлений, а конкретное произведение оценивается путем втискивания его в эту довольно жесткую систему. Эта схема исключительно условна, в реальности она многопараметрична. К примеру, система критериев может быть относительно пластична, она, разумеется, должна учитывать индивидуальные особенности оценивающего субъекта, вплоть до настроения в данный момент времени. Чрезвычайно важен художественный опыт человека и уровень ограничения возможности расширения этого опыта. Наконец, очень хорошо, когда для явлений разного порядка используются принципиально разные системы оценок и критериев. Когда много лет назад на эстраде появилась Алла Пугачева (певица, а не звезда), приличные люди воротили лицо. А ведь почти сразу стало очевидным, что с ее появлением возникла и иная эстетика, старые критерии просто не годились для оценки, Пугачева тащила за собой и новую оценочную систему. К этому надо добавить и мощный фактор субъективности, т.е. неучитываемые параметры, которые даже в одной системе могут приводить к диаметрально противоположным результатам - от "Святослав Рихтер идеален для воплощения Шумана" до "Рихтер и Шуман несовместимы".
Я намеренно воспользовался именами, неиспользуемыми в джазовом сообществе, вполне отдавая себе отчет в том, что это положение характерно для любого искусства, в том числе для музыки в целом и для джаза в частности. В джазе ситуация усугубляется еще и тем, что скорость возникновения новых процессов в этой музыке за время ее существования была невероятно высокой, окружающие не поспевали за появлением раз в пять лет нового стиля и регулярно обвиняли наглецов-художников в отходе от сущности джаза. Обструкции подвергались все стили, начиная со свинга (до этого еще просто не сформировалась "джазовая критика"), а их создатели объявлялись врагами человечества. Эта ситуация мне представляется совершенно нормальной и даже весьма радостной, поскольку джаз семимильными шагами догонял сформированную тысячелетиями музыкальную культуру, появлялись соответствующие творческие люди, а народ, в силу естественной инерционности своих незыблемых вкусовых пристрастий, за ними не поспевал. С другой стороны, такая карусель становилась потрясающим приключением, вариться в этом, постигать, не понимать, но проникаться, переполняясь постоянным ощущением новизны впечатлений - все это давало надежду на нескончаемый процесс, наполнявший жизнь чем-то похожим на смысл. Причем основные джазовые столпы становились таковыми не только при жизни, но даже в активной фазе своего творчества.
Недавно, читая студентам лекцию по истории джаза, я напомнил пять бесспорных имен, на которых держится вся конструкция. Выбор этих имен отчасти субъективен, но он не мой, и, скорее всего, вряд ли вызовет у кого-то противодействие. Итак, Луис Армстронг, Дюк Эллингтон, Чарли Паркер, Майлс Дэйвис и Джон Колтрейн. Только не надо спрашивать, почему того нет, да этого. Так вышло. Но что главное? После смерти Колтрейна прошло уже почти сорок лет, а список не расширяется. Не вижу я фигур такого же масштаба. И не только я. Более того, частенько приходится слышать, что в последние десятилетия в джазе ничего принципиально нового не возникает. Утверждение это спорное, но не абсурдное.
За это время появилось множество имен, мелких и крупных направлений (не вполне стилей), но все это оставляет какое-то странное чувство. Вот примерный список современных стилей, вытащенный мной из одного музыкального интернет-портала: Afro-Cuban Jazz, Ballads & Blues, Computer Music, Contemporary Funk, Contemporary Jazz, Free Jazz, Jazz-Fusion, Latin Jazz, Mainstream Jazz, Modern Bop, Modern Free, New York Salsa, Post-Hard Bop, Smooth Jazz, Ballads, Brazilian Jazz, Contemporary Classical, Contemporary Fusion, Crossover Jazz, Fusion, Jazz-Pop, M-Base, Modern Big Band, Modern Creative, Neo Bop, Post-Bop, Post-Neo Bop, World Fusion.
Голова идет кругом, и что со всем этим делать? А теперь давайте посмотрим, кто получает престижные джазовые премии. Ну, просто наугад. Международная (но, в сущности, американская) Ассоциация джазовых журналистов в 2005 году присуждает ежегодную премию Jazz Awards ("Полный джаз" #308). Цитирую редактора ПД: "отмечают заслуженных ветеранов, пусть и не сделавших в течение отчетного года ничего заметного, в ущерб действительно развивающимся музыкантам, творчество которых неординарно и нуждается в поддержке". Действительно, отмечают тех, кто известен всемирно (а значит, и нам) уже многие десятки лет. Другой пример, из весьма развитой в джазовом отношении Австрии, учредившей свою джазовую Госпремию. Из репортажей Дмитрия Ухова (Полный джаз #284 и #321) выясняется, что получают ее люди практически неизвестные нашей джазовой аудитории, за исключением, пожалуй, Михаэля Мантлера (и то не факт) - Хервиг Градишниг, Оливер Кент, Матиас Пихлер, Вольфганг Шифтнер, шведское трио e.s.t., Боян Зульфикарпашич. В номинантах Европейской премии - Арильд Андерсен, Хан Беннинк.
Эти списки могут быть увеличены вдесятеро и европейскими и американскими именами, суть от этого не меняется. Наша аудитория следует скорее американским принципам. Хотя, справедливости ради, надо заметить, многие из "неизвестных" выступали в России, в Москве, но так "неизвестными" и остаются. Не вызвали даже подобия аншлагов в столице России ни Арильд Андерсен, ни Боян Зульфикарпашич, ни Хан Беннинк.
Любопытные процессы идут в джазовом мире. Мне приходилось слышать от многих, озабоченных ситуацией в джазе профессионалов следующую мысль: "Мы слишком быстро проскочили всю историю джаза, так быстро, что не успели осознать, что, собственно произошло. Пожалуй, стоит вернуться назад и попробовать поглубже проникнуть в то, что родилось усилиями Эллингтона, Мингуса, Долфи…". Именно так это звучало в устах Игоря Бутмана. Думаю, что мысль эта верна абсолютно, хотя и не исчерпывает те пути, по которым стоит идти. Вот только нам, слушателям, не надо быть свидетелями внутренней кухни этого проникновения. Нам нужен результат. Результат, который проявляется в настоящем, живом постижении сути, в глубоком искусстве.
В этом месте мне хотелось бы вернуться к впечатлениям, полученным в московском "Ле Клубе" на концерте фестиваля "Джазовая провинция-2005", которому на этот раз не предоставили большую концертную площадку, и в клубной обстановке была прокручена огромная программа музыкантов удивительно широкого стилистического спектра - прокручена с огромной скоростью и даже несколько сумбурно. Все это сопровождалось ведением, которое в обычном смысле слова, т.е. в смысле введения в последующее, как это принято на нашей джазовой сцене, практически отсутствовало. Но в пространстве "Ле Клуба" это нормально, поскольку там это совершенно не нужно. В "Ле Клубе" публика бывает двух типов - за столиками и стоячая в баре. Первая пришла развлекаться за свои деньги, культурно провести время, и бесценная информация не слишком важна для нее. Реакция на самое музыку тоже не вполне обычна, точнее - она с музыкой не коррелирует. Но этой публики было не очень много, а ко второму сету - и вовсе... Внимательно слушала другая часть - журналистско-музыкантская, но тоже не слишком многочисленная. Глядя на эти несколько десятков свидетелей, в сущности, полноценного, интересного, со значительными именами фестиваля, понимаешь, что все мы как-то сильно провинились и теперь наказаны. У американцев, японцев, евреев, шведов, англичан, индусов, литовцев, русских, стоящих в очереди для выхода на сцену, была тяжелейшая неделя выступлений в разных городах по маршруту, они редко имели полноценный гостиничный номер с душем, только что прибыли на автобусе из Твери, причем заблудились и ехали 14 часов, часа через два они отправляются в Рязань - и горды тем, что им довелось выступить в одном из крупнейших городов современной цивилизации. Они делают ИСКУССТВО прямо здесь и сейчас перед вами со всей самоотдачей. И вся Москва на коленях перед ними, все человек 60 в клубе на Таганке.
Тьма, понимаешь, накрыла город Ершалаим.
А теперь я должен сказать то, что говорю редко. Это был сильный концерт. В нем не было не только слабых, но и посредственных музыкантов. И это понимали все те, кто, разминая ноги у бара, вслушивался в музыку. Не буду пересказывать описательно-содержательную часть, изложенную нашими корреспондентами, специально посетившими столицу "Джазовой провинции" город Курск ("Полный джаз" #40, #41). Главное - это то, что я обнаружил объемную иллюстрацию к общеджазовой обстановке в целом. Непременный участник всех "Провинций" Давид Голощекин жил на сцене полной жизнью - он зажигал не меньше, чем японский состав "СибусаСирадзу Оркестра", менял инструменты, намекал на усиление аплодисментов. После выступления я подошел к нему и задал риторический вопрос: отчего, мол, в нем я наблюдаю истинное горение, хотя в обозримом мэйнстриме в среднем царит скука и нежить. "И правда", ответствовал Давид Семенович, "играть они не умеют". "Да нет, вроде бы как умеют. Молодежь вот учат неплохо", пытался возражать я. "Не живут они в этой музыке", переменился маэстро и убежал на поезд. Вот она, правда заскорузлая.
Это чувство жизни - главнейшая часть сценического джаза. И в фестивальном концерте, вызвавшем совершенно разные мнения в слушающей части публики, жизнь эта царила во всех проявлениях. Я просто не припоминаю, чтобы за один вечер вот так, бегом, можно было объять в ощущениях и кусочек нью-йоркской сцены, и американскую джазовую альтернативу, и европейский straight-ahead и джазовую традицию, и русскую art music, и японский фри-джаз, и литовский интеллектуальный фьюжн. Смотрите, сколько не очень понятных слов я добавил к уже достаточно шокирующему списку стилей, приведенному в начале этих заметок.
Я совершенно не отражаю общее мнение, его, собственно, и не было. Но в двух случаях я почувствовал божественное прикосновение к истине. Первый раз это случилось при появлении на сцене дуэта отца и сына Винцкевичей. В их игре работает исключительно тонкая грань между композиционным мышлением отца, его мелодической логикой в ладовой среде, и очень скрытной, но глубокой импровизационной эмоциональностью сына. Исключительно трогающая музыка, которой не хватает только легкости. Впрочем, это уж слишком. Я же знаю, какими заботами наполнена голова у арт-, да и хозяйственного директора тяжелейшего в организационном плане джазового фестиваля. Эх, услышать бы безмятежного Винцкевича...
Второе сильнейшее - от игры японцев - трио пианиста Кацуюки Итакура. Несмотря на мою привычность к фри-джазу, своеобразной джазовой классики, от игры этого человека повеяло удивительной легкостью, логикой и качеством, которое странно выглядит в рамках фри: Кацуюки Итакура поразительный лирик. Ему под стать и очень тонкий ансамблист - тромбонист Ясуюки Такахаси.
На другой стороне восприятия стоят мои старые знакомые, очень качественные музыканты, неизменно вызывающие восторг в городах "Джазовой провинции", да и в городах Западной Европы не меньший - европейское трио Stekpanna. Их игра подробно описана в прошлом выпуске журнала, но меня эта музыка оставила равнодушным. У меня такое ощущение, что в целом она уже сыграна, что происходит очень добротное, качественное, профессиональное заполнение музыкального времени. И дело не в стандартизации приемов или логики музыкального высказывания. У Голощекина ведь тоже набор стандартных приемов, но ведь оно дышит.
Все это разнообразие музыки, терминов для ее обозначения, способов существования в этой музыке и целого мира самых непересекающихся мнений, граничащих со скандалом, и есть жизнь того странного конгломерата, который мы именуем джазом. Мне очень жаль, что именно на этом концерте не было той массы молодых людей, которых привлекает слово "джаз", что бы они под этим ни понимали. А вот что они понимают - это как раз отдельный вопрос.
Боюсь, что при распространенном ныне поверхностно-всеохватном способе восприятия информации понимание джаза, как сложного явления общечеловеческой музыкальной культуры со своей историей, проблемами, конфликтами и высшими достижениями, близко к недоразумению. При таком способе существования в информационном пространстве есть маленькая неприятность - вы нажимаете на разные клавиши, а прибор все равно не выдает все то, на что способен. Из этого положения есть два выхода: сломать прибор кувалдой или открыть инструкцию к нему (что в компьютерном мире описывается емкой аббревиатурой RTFM).
А еще можно найти учителя…

Прелюдия

Все кончилось и все кончается… И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо.
М. Булгаков

Мне в жизни везло с учителями. И важно не пропустить момент, когда для кого-то ты сам становишься учителем. Чтобы потом не было стыдно.
Однажды мне уже пришлось цитировать ироническое умозаключение одной моей приятельницы: "Джаз возник как средство обслуживания развлечений и, как ни странно, таковым остается и по сию пору". Почти все разговоры о джазе с человеком сторонним начинаются со слов "Джаз… Да, я джаз люблю". Чудесно, мы как раз и добивались этой всенародной любви. На нее и нарвались. О чем идет речь, что вы под этим словом понимаете. Отчего вам так хорошо? Множество молодых просвещенных людей, пребывающих в постоянном мощном информационном потоке не могли не заметить само словечко, слыхали, что это нечто существенное, и даже нарывались на него в телевизоре, всемирной сети и в клубах, где теперь джаза, как пыли. Или старшее поколение, ностальгирующее от одного вида саксофона, независимо от того, что из саксофона происходит, особенно, если саксофонов много (это называется оркестром). Первые предпочитают оставаться в некотором отдалении от сути, дозволяя джаз в виде клубного фона, либо тусуясь в садовом интерьере с параллельно играющими малоизвестными людьми на сцене где-то в сторонке.
Кстати, о саде. От последнего эрмитажного фестиваля сохранились совершенно полярные впечатления. С одной стороны, два-три свежих по музыкальной ориентации и вполне самостоятельных состава, я с удовольствием отмечаю "Экзотик-бэнд" Олега Киреева - великолепного музыканта, реализующегося, в том числе, и в ритуальной энергетике, абсолютно овладевая слушателем, и грузинское трио с немецким адресом The Shin, ухитряющееся со всей деликатностью сплести в единый узел грузинские интонации, мощную джаз-роковую энергетику и весьма серьезное отношение к форме, которая пока так и осталась падчерицей в истории джаза.
На другом полюсе - вполне качественный, но, на мой взгляд, безадресный хард-боповый поток, который для подавляющего большинства слушателей (не только новичков в джазе) выполняет функцию заполнения времени. Слушая один из таких составов, где-то на второй вещи я понимаю, что эту музыку слышу уже больше 30 лет, что воспоминания о том, как я воспламенялся от Jazz Messengers в конце 60-х, меня уже не греют и, несмотря на действительно высокий класс игры, стилистическую точность, богатый словарь и даже уверенную ансамблевость, мне скучновато. Гуляю по саду, беседую со знакомыми - и минут через двадцать решаюсь покинуть сад в пользу чашки кофе дома. На пути к воротам вспоминаю, что вечер должен заканчивать американец (ожидался Дон Брэйден) и вслух сетую на то, что не довелось его послушать - все же врожденное почтение к носителям языка осталось. Мой спутник, слегка расширив глаза и совершая характерное движение пальцем у виска, сообщает, что Брэйден играет уже вторую вещь.
Да, я не вглядывался в далекую сцену, но, гуляя, просто автоматически прислушивался к звучащей музыке, во всяком случае, квадрат был готов поймать. Так вот я не заметил смены состава на площадке. Какой кошмар. И тут я понимаю, что проблема не у меня - музыка совершенно не изменилась! Так мог бы продолжать играть любой из многих, ныне весьма подготовленных музыкантов, например - Дима Мосьпан из предыдущего состава.
У меня нет и не может быть никаких претензий к этим, весьма уважаемым музыкантам. Они мастера и великолепно выполняют задачу, которую, быть может, поставили себе еще в молодости. У меня претензии к джазу, каким он складывается в этом нашем обществе. В 1968 году я узнал о его существовании, передо мной открылись невероятные бездны грандиозного мира, рядом были почти небожители - Герман Лукьянов, Игорь Бриль, Алексей Козлов. После многолетней параллельной жизни в фундаментальной физике и в джазе я выбрал последний. Замечу, выбор был непрост, я с детства мечтал понять, как функционирует этот мир, в который мне довелось попасть. Эта свободная музыка, наполненная живым импровизационным духом и странным творческим зудом, никогда не остановится в своем движении. Эта мысль была довлеющей. И я был не одинок. Я наблюдал, как для огромного числа людей - физиков, поэтов, художников, конструкторов, биологов (список велик, и музыканты почему-то в нем оказывались на одном из последних мест) - все эти концерты, фестивали, радиопередачи, редкие винилы и многочисленные катушки были не просто хобби, не только музыка. Тогда это была еще и некая протестная социальная позиция. Не бог весть какая опасная, гонения за джаз сейчас несколько преувеличивают, но все же. В те уже неблизкие времена происходили странные вещи: бывали случаи, когда для сдерживания публики, не доставшей билеты на концерт, приходилось вызывать милицию, играющие на фестивале музыканты не срывались после своего выступления на халтуры, а внимательно слушали свих коллег, бурно обсуждали за кулисами выступления, обменивались идеями, жадно впитывали новинки и находки, в "джазовых городах" устраивали теоретические семинары и конференции, делали доклады, уровню которых позавидовали бы иные академии.
Ну ладно, мы были за "железным занавесом". Но ведь, если бы сейчас в каком-либо издании появилась авторская исповедь, подобная тексту, предпосланному Джоном Колтрейном своей "A Love Supreme", в контексте нынешнего времени она бы выглядела наивной и смешной.
Не смешно стало, когда на нас наехала свобода. Вот тогда-то стало ясно, что когда все можно, многое уже не нужно. Как только пропала необходимость в социальной функции джаза и оголилась чисто музыкальная его сторона, от него огромными кусками стала отваливаться аудитория. На постижение собственно музыки без дополнительных дивидендов в виде элемента мученичества уже не было ни сил, ни желания. Процесс пошел.
Не все и не сразу (и даже до сих пор) осознали. Но симптомов было много, даже не буду перечислять. Помню одно из интервью, которое мне пришлось брать, работая в свое время над ТВ-программой "Джаз и не только", у философа и музыканта Андрея Соловьева. Излагая свою историю в музыке, он сказал, что когда-то был до крайности увлечен джазом, слушал, собирал, учился играть. До тех пор, пока не понял, что джаз стал чисто развлекательной музыкой. Пока не осознал, что главное качество джаза, за которое его обожает немногочисленная, но все же армия (дивизия) любителей - это комфортность. После чего моментально потерял интерес к предмету. Перешел в стан рок-музыкантов, стал инициатором создания известного "Оркестра Московских Композиторов". Между прочим, рок-музыкой в стане джазменов тех времен просто ругались, и детей учили ругаться. На самом деле Соловьев от джаза никуда не ушел. Но от слова - бежал бегом. Слово уже дурно пахло.
Комфортность и узнаваемость, которая является составной частью комфортности, стали выходить на первый план, более того, за них стали платить деньги нувориши. В этой ситуации поиск, творчество, глубокие, непростые и для выражения и для восприятия чувства в музыке неуместны. Зато ремесло поднялось в цене. Ведь даже неискушенное ухо может заметить подделку, имея в запасе возможность сравнения с ныне совершенно доступным западным аналогом под тем же названием "джаз". Наш уровень джазового образования дал возможность немного подтянуться к мировому уровню. Нет, не достичь, но двигаться в этом направлении. Здесь все-таки осталась некоторая разница с поп-мусором. Там откровенно делалась ставка на примитив. Это было начертано на знамени. В джазе не так. Он должен был для большинства остаться загадкой. Тем более что умные и знающие люди регулярно говорили о нем загадками, закатывая в экстазе глаза, будто бы имея в виду что-то такое, недоступное непосвященным. Я регулярно слышу это в разных ток-шоу от людей из джазового сообщества. Иной раз все вроде бы гладко, а результат - противоположный. Алексей Баташев многие годы, как заклинание, на всю страну из телевизора произносил: "Джаз - это импровизация", делая это, конечно же, с самыми добрыми намерениями. И вроде бы все правильно, особенно если не вспоминать, что в списке великих джазовых имен немало тех, кто в обычном смысле слова импровизацию в своей практике, мягко говоря, не акцентировал (например, Билли Холидей). Сам факт импровизации еще ничего не определяет. В этом смысле очень показателен феномен весьма уважаемого мной Даниила Крамера. Прекрасный пианист, изобретательный музыкант известен всей стране своими номерами, которые, без всякого сомнения, представляют искусство импровизации, имея к джазу при этом косвенное отношение. Само по себе это ни хорошо, ни плохо. Но только в том случае, когда есть выбор, альтернатива, которая для среднеинтересующегося слушателя у нас почти отсутствует.
Умению импровизировать можно научить практически каждого, у кого нет врожденных физических недостатков, о чем свидетельствует опыт наших и не наших предков, да и более близкий к нам по времени опыт некоторых учебных заведений, например - "Джазовой студии" Юрия Козырева. Это умение необходимое, но недостаточное условие для джазового музыканта, как он мне представляется. Джазовый человек, выходя на сцену или в студию записи, пытается тут же перед нами создать произведение искусства. Самое лучшее, самое важное для себя. Будто бы в последний раз. Именно поэтому певица, снявшая один в один 125 джазовых стандартов и с мыслью о близком гонораре выдающая их один за другим, никак не джазовая фигура. Именно поэтому последователи старейшей в Европе традиции профессиональной импровизации похожи куда как более на игрока в буриме или высококлассного жонглера, нежели на джазмена. Болезнь зашла так далеко, что джазовые концерты стали давать люди, скандально далекие от его существа - как Елена Образцова, Николай Петров или Любовь Казарновская.
Брэнд "джаз" стал успешно продаваться, и каждый, имеющий задатки торговца, не преминул этой возможностью воспользоваться. Видимо, я психологически не готов к этой торговой гонке, но результаты впечатляют. Любой фестиваль строится, исходя из одной задачи - он должен быть продан. Именно поэтому там должен быть американец, желательно афроамериканец, далее - что-нибудь этноджазовое, здорово, если звезда из поп-музыки, вдруг въехавшая в "джазовый" репертуар, музыкант из нашего ностальгического прошлого для привлечения возрастного сегмента, и несколько составов с неявно выраженным музыкальным лицом из уже 10-15 лет подающих надежд наших музыкантов. Недаром перед одним из последних фестивалей на пресс-конференции журналистам внушали, что фестиваль этот устраивается для народа, так что никаких открытий на нем не ждите, да и какие открытия теперь могут быть в джазе. Для меня это было маленьким, но потрясением. Ведь я когда-то давал зарок, что когда я перестану ждать от джаза нового, удивительного и пр., я перестану им заниматься.
А пока мне приходится раздумывать над определением джаза, в частности, от того, что немало людей интересуется, что же это такое. Зная нетерпимость, царящую в узких джазовых кругах, не буду его здесь приводить, но уж важнейшую его часть вспомню. В настоящем джазе всегда существовала установка на творчество, на поиск. Когда кто-то из "знатоков джаза" называет имеющий солидную историю джазовый стиль "экспериментальной музыкой", я вздрагиваю. По мне, так если в искусстве нет эксперимента, то это либо музей, либо фольклор, либо не вполне искусство.
Недавно упомянув о творческом начале в джазе в разговоре с одним из продюсеров, взявшихся за новые джазовые проекты в России, я получил совершенно неожиданную реакцию. Как, разве в джазе есть творчество?
Приехали…
Оно там есть. Тут ничего не поделаешь. В самое реакционное время творческие люди тоже рождаются. Для них нет среды, им трудно, но они все равно есть. Хотя и мало. Как-то мы с приятелем, хорошо знающим не только наш, но и европейский мир импровизационной музыки, начали их считать. На Москву хватило пальцев одной руки, вторая пошла на оставшуюся страну. С аналогичной проблемой я столкнулся, когда начал в своей радиопрограмме "Бесконечное приближение" внутренний цикл под названием "Лица необщее выраженье". Я представляю в нем музыкантов, имеющих свое оригинальное, на других непохожее, лицо. Так вот за всю обозримую историю советского джаза набралось имен 15. Конечно, это субъективный выбор, но тем не менее. Любопытно, что большинство из этих музыкантов (ныне живущих, конечно) можно встретить в культурном центре "Дом", на знамени которого начертано "Здесь джаз не играют". Это неправда. В свое время Николай Дмитриев намеренно провозгласил отсутствие в "Доме" джаза. Отгородился не от понятия - от слова, от знака, который стал означать именно то, о чем я толкую. Творческий центр сместился из джаза в иные музыкальные слои и направления. И не важно, что в них полно ерунды и спекуляции. Это совершенно нормально. Зато там ждут откровения, постижения и прочих явлений, не характерных для века торговли.
Жалко, правда. Ведь потенциал джаза далеко не исчерпан. В том же "Доме" на фестивале "Длинные руки" я был свидетелем, по крайней мере, двух выступлений, которые меня потрясли - дуэта Хана Беннинка и Миши Менгельберга и затем, в финальное воскресенье, вокалиста Дэвида Мосса. И то, и другое, без всяких сомнений, джаз. Но ведь и то, и другое собрало не более народу, чем вмещает "Дом". А он в нормальном режиме вмещает человек 200. И этого хватает на Москву, в которой только прописано никак не меньше 12 миллионов. Вот это катастрофа. Эти 12 миллионов, а на самом деле гораздо больше, безо всех этих штук прекрасно обходятся! Им вполне хватает джаза, появляющегося в разных телевизионных шоу в лице 2 - 3 легендарных джазовых персонажей, говорящих банальности об этом нашем предмете. В одной из таких передач, виденных мной на днях, известная актриса возразила: "А я не согласна! Я считаю, что джаз - это любовь!". Точка.
С некоторым сожаление вспоминаются времена, основной проблемой которых, как в известной теме Константина Бахолдина, было состояние "Когда не хватает техники…"

Михаил Митропольский

обсудить материал