 Артист,
ученый, мастеровой… Можно ли представить себе человека, в котором эти
три профессии (казалось бы, взаимоисключающие) совместились бы самым
естественным образом? Не торопитесь с ответом. Тем более что именно с
таким человеком вы сейчас и познакомитесь. Сергей Николаевич Старостин.
Артист… Выдающийся исполнитель русского фольклора, автор множества
музыкальных проектов, номинант премии World Music Awards 2003, ежегодно
присуждаемой британской корпорацией BBC самым интересным музыкантам
мира, работающим с этнической музыкой. Ученый… Многие годы собирает и
изучает русские народные песни, из фольклорных экспедиций вывез и
сохранил около 3000 песен. Мастеровой… Большую часть инструментов, на
которых играет, сделал сам. Участникам и гостям фестиваля в Шушенском
"Саянское кольцо", собравшимся на его мастер-класс, показал, как из
свежесрезанного ивового прутика делается пастуший рожок - тверской или
владимирский. А заодно и объяснил, какая между ними разница. И
рассказал, как коровы реагируют на звуки, издаваемые этими
инструментами.
Сергей Николаевич, как вы, будучи сугубо городским жителем, впервые
"пересеклись" с деревенскими старушками (ведь именно они остались
хранительницами русского песенного богатства)?
- Я действительно родился в московской музыкальной семье, и путь мой
казался всем предначертанным - музыкальная школа, консерватория,
концертные залы… К делу, ставшему моей судьбой, меня привело обычное
любопытство: в консерватории, куда я все же поступил (класс кларнета),
теоретики после первого курса выезжали в фольклорные экспедиции (это
называлось "полевая практика"), а поскольку там были, в основном,
девушки (в том числе и очень симпатичные), за ними увязывались ребята с
параллельных курсов. Повод был серьезный: "таскать аппаратуру". То, что
тогда называлось этим пышным словом, представляло собою магнитофоны
"Романтик", а их характеристика - "условно переносные" - невольно
вспомнилась мне, когда я встретил у Булгакова определение осетрины
("второй свежести" - чем это лучше "условно переносных" аппаратов?). Так
вот, таская эти тяжеленные магнитофоны, я однажды заслушался пением
фактически неграмотной бабушки - она обладала потрясающей способностью
не просто петь, а, как сказали потом "теоретички", создавать гениальный
"музыкальный образ песни". Я был сразу этим "ушиблен". Прошло время, я
осваивал кларнет, учился, но душой был уже там…
В середине 70-х ярко взошла звезда Дмитрия Покровского. Его ансамбль
считался едва ли не единственным носителем подлинно русского фольклора.
Сыграл ли он какую-то роль в вашей творческой судьбе?
- Как ни странно, нет. Сразу после армии я получил от Дмитрия
Викторовича приглашение, попробовал с ним работать (тогда Любимов на
Таганке ставил "Бориса Годунова", а ансамбль Покровского создавал для
будущего спектакля "звуковой образ народа"), но в конце концов
дипломатично отказался. Мое самоощущение не во всем совпадало с тем, что
требовал лидер от своего ансамбля. А требовать он умел. Мне же хотелось
работать самостоятельно.
Кем вы были к моменту, когда началась ваша концертная деятельность?
- Лаборантом кабинета народной музыки в консерватории. В мои обязанности
входило хранить, описывать и систематизировать результаты фольклорных
экспедиций. В полевой сезон сам ездил по деревням - пополнял фонды. Мог
бы сидеть на этом до пенсии…
Что же вас разбудило?
- Ну, во-первых, само то, на чем я сидел. С каждым годом я все больше
проникался ощущением невероятного богатства русского фольклора и,
одновременно, досады, оттого что этого никто не слышит, не знает. К тому
же на словах все были вроде "за": ах, русская песня, ах, корни, истоки,
традиции, музыку создает народ, - а под народной песней положено было
понимать Людмилу Зыкину, балалаечников да хор имени Пятницкого с
валютным ансамблем "Березка". Знающие люди уже тогда понимали, что это
подлог. У нас вообще про народную песню вспоминали только по сугубо
идеологическому поводу - когда надо было ее противопоставить
"тлетворному влиянию западной массовой культуры". Грубо говоря,
балалайками да сарафанами побороть саксофоны и электрогитары. Надо ли
говорить, насколько истинная народная культура была выше всей этой
суеты.
С чего же вы начали?
- Тут как раз подоспела "перестройка", и к началу 90-х годов мне
предложили участие в международном музыкальном проекте, ориентированном
поначалу на Японию. Сформировали концертную бригаду из 8 человек - там
были баянист, балалаечик, пианист, скрипач, певица Татьяна Петрова,
фольклорист Старостин, - в общем, вся музыка России, как нынче говорят,
в одном флаконе. У нас было полуторамесячное турне по крупнейшим городам
Японии, где мы имели колоссальный успех, выступая иногда в 2-3-тысячных
залах.
Затея, прямо скажем, не безукоризненная - от фольклора до Чайковского
в один присест. Чем это лучше матрешек и "Калинки"?
- У нас с Японией всегда были сложные отношения. Наш проект, эстетически
действительно не безупречный, работал на другие цели. Мы должны были
показать хмурому восточному соседу умное и доброе лицо России. Помните,
с чего началось примирение США и Китая после корейской войны? С
"пинг-понговой дипломатии" - в Америку приехала сборная Китая по
настольному теннису. Потом поехали артисты, потом бизнесмены и самыми
последними - дипломаты и чиновники.
Ну, а с чего началась ваша настоящая концертная деятельность?
- С создания Moscow Art Trio. Здесь
тоже есть элемент случайности. В 1989 году я был в составе фольклорной
группы на последнем в истории ГДР фестивале дружбы советского и
немецкого народов. В Берлине меня поселили в одном домике, через стенку,
с джазовым дуэтом Аркадий Шилклопер
- Михаил Альперин. Они там репетировали, а я начал пародировать их
музыку на рожке.
Вечером мы встретились с Мишей на улице, он спросил: "Ну и что ты хотел
этим сказать?". Я ответил, что ничего такого, просто было любопытно
поучаствовать в эксперименте. Уже тогда я слышал в музыке Альперина
балканские мотивы, которые он "подцепил", пока жил на Украине и в
Молдавии, - мне казалось, мы найдем что-то общее. Возвратившись в
Москву, мы договорились встретиться на базе в Крылатском. К тому времени
я уже отошел от классики, стал почти аутентичным человеком, и
возвращение в схему музыкальной темперации было мучительно. Для меня
тогда рояль, вообще клавишные, были самыми фальшивыми инструментами на
свете. Но идея была настолько интересной и музыка так увлекла, что
пришлось с этим смириться. В Moscow Art Trio мы практически не
используем никаких гармонических сочетаний. Это другой тип музыкального
изложения. Подвижные фактуры, которые не предусматривают какого-то
гармонического окраса. Мы вне гармонии, и это облегчает наше
существование.
Семь лет вы вели на центральном телевидении программу "Мировая
деревня". Связываете ли вы рост интереса к World Music в России со своей
деятельностью?
- При той интенсивности, с какой выходили эти эфиры, наверное, да.
Сначала мы вещали раз в месяц, потом два раза, потом еженедельно, а при
Сагалаеве дело дошло почти до абсурда - "Мировая деревня" стала выходить
пять раз в неделю. Слава Богу, в материале недостатка не было - "мировая
музыка" записывается сегодня в огромных объемах. Знаменитый Питер
Гэбриэл, специализирующийся в последние годы на этих записях, выпустил в
Англии диски ансамбля Покровского, петербургского "Терем-квартета",
тувинского мастера горлового пения Ондара Кангар-оола, а организованные
им гастроли тувинской группы "Хуун-Хуур-Ту" по США, Японии и Европе
вызвали огромный и, кстати, вполне коммерческий интерес.
Были ли у вас личные контакты с Питером Гэбриэлом?
- Личных нет, но я знаю, что его интересует творчество Московского
художественного трио. Я только опасаюсь, что переговоры с нами будут
поручены Майклу Бруку - это не только продюсер, отвечающий за "восточную
политику" лейбла Гэбриэла Realworld, но и музыкант-аранжировщик, имеющий
склонность к ремиксам. Я не в восторге от его ремиксов произведений
Дживана Гаспаряна и, в особенности, пакистанского гения Нусрата Фатеха
Али Хана. Так что, если выпуск нашего альбома на Realworld будет
обусловлен сотрудничеством с Бруком, мы скорее всего откажемся.
С кем из наших музыкантов, кроме Альперина и Шилклопера, вы
сотрудничаете?
- Прежде всего - с "Волковтрио",
вокалисткой Инной Желанной, оригинальнейшим рокером Леонидом Федоровым
(экс-"АукцЫон"), хоровым ансамблем духовной музыки "Сирин", Ольгой
Арефьевой. Все они, независимо от избранного жанра, - талантливейшие
люди, прекрасно понимающие, что я делаю и чего хочу.
А чего, по большому счету, вы хотите?
- Прежде всего - поделиться с возможно большим числом людей своими
песенными сокровищами. Мы неслыханно богаты и в то же время
довольствуемся в своей повседневной жизни какими-то жалкими и убогими
отбросами, выдаваемыми за модную современность. Поймите меня правильно,
я вовсе не за то, чтобы фольклор вытеснил из радио и телеэфира
примитивную попсу - это вряд ли возможно, да и не нужно… Я только за то,
чтобы всему было отведено свое время и место - и джазу, и року, и
академической музыке, и фольклору, чтобы слушатели, и прежде всего
молодые, просто знали о существовании другой музыки, непохожей на то,
что они привыкли слушать. А далее - сознательно выбирали, что им больше
по душе. В этом смысле фестивали, подобные "Саянскому кольцу", кажутся
мне явлением весьма обнадеживающим: четыре дня в сибирской "глубинке"
концерты проходили при аншлагах, причем основу публики составляла именно
молодежь.
Россияне уже слушают свои песни. А скоро ли запоют сами?
-Трудно сказать. Нам в этом смысле далеко до грузин - у них традиции
мужского хорового многоголосия, кажется, впитаны с молоком матери. Но
традиции живы только непрерывностью. В России же параллельно с
искоренением религии шел не менее страшный процесс - опошление и отрыв
от среды бытования народной песни. Торжество государственно
санкционированной псевдонародности - это не только розовощекие бабищи в
кокошниках или пьяный Шариков с балалайкой (для меня это самый точный и
беспощадный образ фильма "Собачье сердце"). Беда не только в отчуждении
народного искусства от среды бытования, от почвы, беда в разрушении
самой почвы. Есть некоторые формулировки, которые мы спокойно
произносим, не задумываясь об их изначальной абсурдности. Вот вдумайтесь
в слова "сельская дискотека"! Это же сапоги всмятку!
И напоследок - немного теории. Существует такое понятие, музыкальный
символ нации. Это когда в любой точке Земли стоит что-то напеть, и все
вокруг понимают, откуда ты. Россию на планете узнают по "Калинке" или
"Подмосковным вечерам" - мелодиям легендарным, но отнюдь не фольклорным.
Нормально ли это?
- Абсолютно! И если вы этим недовольны, я готов поспорить. Существует
три разных уровня самопрезентации народа. Уровень первый -
государственный гимн, по звучанию которого не каждый догадается, какой
нации он принадлежит (вы, например, сходу узнаете гимн Норвегии или
Таиланда?). Уровень второй - чисто этнический, тоже не идеальный
(лезгинка - ясно чья, а вот знаете ли вы, что полька - танец вовсе не
польский, а чешский?). И наконец третий - безошибочная узнаваемость,
эмблематическая типичность (тут чаще всего в дело идут шлягеры): Франция
- вовсе не "Марсельеза", а "Милорд" или "Под небом Парижа", Мексика - "Бесаме
мучо", Германия - "Розамунде" и "Лили Марлен". Так что "Подмосковные
вечера" тут вполне на месте. А дивная русская песня "Ах, не растет трава
зимою - поливай, не поливай", к сожалению, обречена быть неузнанной,
скажем, в Индонезии или в Калифорнии.
Вы верите в возрождение русской песенной традиции?
- В массовом масштабе - нет. Слишком много времени упущено, слишком
много носителей ушло из жизни, слишком много артефактов утеряно. Но я
знаю и то, сколько всего сохранено, я вижу, с каким любопытством новая,
молодая аудитория воспринимает, казалось бы, навсегда утраченную
культуру. И мой оптимизм питается диагнозом сказочного доктора: "Пациент
скорее жив, чем мертв".
 Беседовал
Владимир Василенко
первая публикация -
еженедельник КОМОК (Красноярск)
обсудить материал |
