 21 сентября мы обменялись с Романом Кунсманом всего лишь парой фраз. Это было после его
концерта на Одесском джаз-карнавале, во время ужина в ресторанчике "Кларабара". Мне казалось, что я не готов еще говорить с ним о его потрясающей по своей глубине и подлинности, по отсутствию внешнего и наносного музыке. Я знал, что Роман был доволен концертом и собирался и дальше играть с
Юрием Кузнецовым. Поговорю в следующий раз, тогда у меня, возможно, будут и в самом деле стоящие вопросы. Роман улыбался очень доброй и очень печальной улыбкой моему почти шестилетнему сыну и говорил "Так ты Вадик? Вадик?"
Неделю спустя я писал свой репортаж о фестивале для "Полного джаза" и написал о концерте Кунсмана гораздо меньше того, что услышал и почувствовал. Казалось, время еще есть.
Но времени нет никогда. 6-го ноября пришло короткое письмо от Гдалия Левина: "Всем. Только что мне сообщили, скончался Роман Кунсман.
Подробности пока неизвестны. Благословенна память о нем". Хотя мы обменялись всего несколькими незначительными фразами, я воспринял уход Кунсмана как личную потерю и, как это бывает в таких случаях, винил себя: не сделал, не поговорил, не досказал, не улыбнулся... Я даже не смог заставить себя позвонить Юре Кузнецову - ему сообщил несколькими днями позднее Анатолий Вапиров. Юра был ошарашен, ходил по квартире и говорил: "Как же он меня подвел". И через две недели принес - за час до моего отъезда в Москву - запись того фестивального концерта, уже обработанную и - мы успели ее бегло прослушать вместе - вполне готовую к публикации. Еще Юра сказал: "Я делаю концерт с музыкой Романа".
Через неделю я вернулся. С афишами предстоящего концерта вышел казус. Оказывается, на Украине умеют защищать права потребителя, и на концертной афише, чтобы она была принята соответствующими службами в расклейку, следует указывать, причем шрифтом определенного размера, что это за концерт такой: "живой звук" или "фонограмма". Объяснить службам распространения, что музыканты-импровизаторы делать вид под фанеру не умеют - не удалось. Так что афиши были пристроены в витрины к друзьям Клуба Высокой Музыки - строгие, черно-белые, с крупной надписью "Памяти Романа Кунсмана" и его большой фотографией с того самого последнего концерта.
 Итак, 8 декабря мы собрались в холодном, тускло освещенном (спасибо городским электросетям) зале Филармонии. Юрий Кузнецов с невыдуманным волнением рассказал о Романе, о каких-то смешных моментах их недолгого, увы, общения, о его музыке, несбывшихся общих планах, о потерях, которых, увы, никому из живущих не миновать. Затем была полновесная, тяжелая минута молчания, и Юрий сообщил, что первую половину будет играть в память Романа один - свое и чужое по-своему, а во втором отделении будет музыка Романа Кунсмана.
Играл Кузнецов блестяще и вряд ли кого, кроме чемпионов по узнаванию мелодий, отлавливанию цитат и коллекционированию влияний, интересовали источники его музыки. В первых пьесах преобладали классические гармонии XIX века с редкими, едва уловимыми, поданными без всякого нажима джазовыми аккордами. Этому соответствовала разреженная, прозрачная необычайно лиричная звукопись, сосредотачивающая слушателя и привязывающая эмоции к каждой отдельной ноте композиций (могу гарантировать, что лишних нот там не было). Музыканту удалось так собрать внимание слушателей, что, казалось, весь зал участвовал в этом музыкальном приношении. Затем Юрий сыграл несколько композиций на темы широко известных джазовых стандартов. Гармонии усложнились, звук стал более плотным, местами даже агрессивным. Тем не менее, эмоциональный настрой музыки, странным образом, сохранил свою лиричность, общепонятность, общезначимость. И все это даже усилилось, когда, завершая построение своей фортепианной сюиты, Юрий Кузнецов сыграл несколько пьес, своеобразно соединяющих простоту (наверное, более точно - ясность) замысла с высокой сложностью интерпретации. Плотная полиритмическая структура, очень густые, сосредоточенные в небольшом диапазоне быстрые фактурные последовательности не столько контрастировали с прозрачной мелодической линией и ясной, красивой гармонией, сколько вытесняли ее на первый план восприятия и оттеняли. К концу выступления стилистика вернулась к первоначальной: разреженные точные негромкие звуки, гармония, красота, покой.
Всякий значительный музыкант, даже если он далек от какой-то программности в музыке, играет себя и жизнь, а иногда - и в этом Юрий, на мой взгляд, один из лучших - пронзительное своеобразие момента. У меня нет никаких сомнений в том, что - сознательно или нет - Юрий создавал цельное произведение о музыканте и музыканте. Об ушедшем музыканте и его живой музыке. На мой взгляд, это ему блестяще удалось.
Во втором отделении Юрий Кузнецов, оставив за собой партию рояля, пригласил на сцену молодых музыкантов - Дмитрия Вербу (бас-гитара), Александра Костюченко (барабаны) и несколько более опытного Руслана Цибульского (саксофоны). Исполнялась музыка Романа Кунсмана - та самая, которую он привез на свой фестивальный концерт в сентябре. Должен признаться, что поставленная перед молодыми ребятами задача казалась мне неподъемной. Хотя с формальной точки зрения музыка Кунсмана не слишком сложна, ее эмоциональная и, рискну сказать, гуманистически-философская наполненность предъявляет исключительно высокие требования к ансамблю. Непонимание и даже недопонимание в ансамбле, неточности звукоизвлечения могут легко лишить произведение его сокровенного смысла.
К счастью, уже с первых нот ("Амен", одна из самых сложных и содержательных у Кунсмана) стало понятно, что если и не все, то кое-что определенно получается. Разумеется, Юре пришлось взять на себя львиную долю забот о содержательности, но это, в контексте всего концерта, было совершенно нормально. Руслан Цибульский (недавно участвовавший в записи компакта с музыкой Кузнецова к спектаклю Сергея Виноградова "Венус") весьма уверенно чувствовал себя в солировании и лишь чуть слабее - во взаимодействии с роялем. С тех пор, как я его слышал последний раз, музыкант заметно вырос как в техническом плане, так и в плане собственно звука. Несколько слабее показал себя басист Дмитрий Верба: хотя в его игре и не было ошибок, соответствие его партии общему замыслу музыки Кунсмана было довольно приблизительным. Удивительно, но барабанщик Александр Костюченко (я уже писал о нем в своем кратком репортаже о мини-фестивале в Южном, откуда он родом), был вполне адекватен и, на мой взгляд, существенно помогал замыслу Юрия.
Пьесы шли в том же порядке, в каком они звучали в последнем концерте Романа: "Амен", "Очень старая история", "Хорошее настроение", "Закат на Красном море" (здесь Кунсман частично использовал музыку Дебюсси) и, наконец, пронзительное, основанное на фрейлехсе (группа народных мелодий евреев диаспоры) "Ожидание".
В своем вступительном слове Юрий рассказывал, что Роман Кунсман не понимает (как трудно начать писать "не понимал") разницы между музыкой классической и джазом, а понимает лишь разницу между "хорошо" и "не хорошо". Я полностью разделяю это убеждение Кунсмана и не хочу останавливаться на конкретных достоинствах и недостатках в исполнении его музыки: в данном случае важно лишь то, что второе отделение познакомило слушателей с тем, что по-настоящему хорошо - с музыкой Романа Кунсмана. Музыкой настоящей, богатой, содержательной, какие бы влияния она в себе не содержала и на какие бы компоненты ее не расщепляли музыковеды. В конце концов, музыка существует для тех, кто слышит ее - а таких в этом холодном и тускло освещенном зале в этот вечер было большинство. Уже после концерта я услышал от своего знакомого, одного из лучших в Одессе скрипачей: "Как жаль, что я не мог прийти на концерт Кунсмана".
Стало быть, Юрий Кузнецов сделал в память своего коллеги-музыканта ровно то, что следует: продолжил жизнь его музыки. Да будет благословенна память о Романе Кунсмане - этом большом музыканте небольшого роста с печальной улыбкой и за версту чувствующейся доброжелательностью. Да будет его музыка с нами.
 Олег Шестопалов,
Одесса
|
