Критика - это, вопреки укоренившемуся в массовом сознании стереотипу, вовсе не обязательно "когда ругают". Критика - это, судя по всему, анализ тех или иных явлений культуры: естественно, с субъективной точки зрения критика и, естественно, с привлечением всего доступного критику корпуса знаний, ассоциаций, логического аппарата, художественных приемов, языковых выразительных средств и т.п. (тезауруса). Отсюда - вечное противостояние между субъектом критики и ее объектом: субъективный взгляд объекта и его тезаурус никогда не совпадают со взглядом критика, что почти всегда в лучшем случае заставляет объект относиться к критике философски (и - зачастую - использовать ее к своей пользе, как зеркало, взглянув в которое под необычным для себя углом, можно увидеть что-то, чего обычно не видишь, сделать какие-то выводы и т.п.).
В худшем же случае объект начинает вести себя неадекватно, требуя (иногда очень жестко) от критика полного соответствия своим собственным представлениям о правильности - вплоть до абсурда. В горячо любимом Отечестве это еще усугубляется рядом специфически постсоветских психологических особенностей - нетерпимостью к чужому мнению, отличному от своего, и неистребимым желанием каждого советского человека (наша редакция - не исключение) обязательно научить всех окружающих правильно жить. Кто-то с позывами этого желания справляется, кто-то - не всегда.
Короче говоря, когда в ответ на материал Михаила Митропольского о VI вокальном фестивале "Джазовые голоса" (неровный и не во всем удачный, но, на наш взгляд, вполне безобидный и укладывающийся в наши редакционные стандарты) организаторы фестиваля прислали в редакцию "Открытое письмо", содержавшее недопустимые личные выпады в адрес автора и, вообще говоря, по своему тону и содержанию совсем не адекватное тому материалу, в ответ на который оно было написано, - редакция попала в затруднительное положение и апеллировала к коллективной мудрости
Московской ассоциации джазовых журналистов.
Обсуждению сложившейся ситуации было посвящено собрание актива Московской ассоциации джазовых журналистов, которое прошло 4 января в Доме композиторов. В нем приняли участие: председатель Ассоциации
Дмитрий Ухов; ведущий джазовых программ "Радио России" Алексей Колосов;
журналист и продюсер Михаил Грин; ветеран отечественной джазовой журналистики Аркадий Петров и - заочно - петербургский музыковед
Владимр Фейертаг, который свое мнение прислал по электронной почте. Дмитрий Ухов приглашал на собрание также Александра Эйдельмана, но тот в корректной форме присутствовать отказался.
Кроме того, присутствовали также автор вызвавшего полемику материала - Михаил Митропольский - и редактор "Полного джаза"
Кирилл Мошков (чьи выступления на собрании здесь не приводятся, так как, во-первых, не были посвящены обсуждению именно статьи и ответа на нее, а во-вторых - автор и публикатор, в данном случае, лица пристрастные).
 Владимир Фейертаг, Санкт-Петебург (в письме Михаилу Митропольскому): Не знаю, что и сказать Вам. С одной стороны, сам Кирилл Мошков завел некий новый, не всегда комплиментарный стиль джазовой журналистики. Мне это безумно нравится. Теперь же он как бы подставил Вас. То, что вы пишете, может быть и справедливо, и несправедливо одновременно. Черт его знает, надо ли продолжать обходиться с отечественным джазом как с ребенком в тазике с этой самой выплескиваемой водой? Жалко ругать наших доморощенных джазменов, но ведь когда-то надо им предъявить гамбургский счет? Я думаю, что каждый журналист имеет право на свою собственную истину. И я думаю, что Эйдельман по-местечковому преувеличивает значение своего детища в отечественной культуре. За что он и заслуживает порицания, так за то, что его выбор случаен. Не всегда, конечно. Но если бы мне, достаточно много разъезжающему по нашей обширной отчизне, зачитали список участников фестиваля, я вряд ли пошел бы на концерты. Часть этих участников я слышал по месту их прописки, о других знаю отзывы их односельчан, и т.д. Наличие таланта (или, скажем, потенции), еще не гарантирует зачатия настоящего искусства. Так что, интуитивно полагаю, что Вы в своих оценках правы. Может быть, не на все 100, но правы.
К сожалению, Вы пишете лаконично и броско, иногда почти разговорной речью. Поэтому некоторые фразы, выхваченные из контекста, выглядят предательски неграмотными и невнятными. Так что теперь терпите.
Да, Миша! Мы раньше всегда боялись навредить любимому дитяти. Помню гениальную фразу Переверзева в "Музыкальной жизни" по поводу выступления братьев Геворгянов с авангардом на фестивале 60-х: "...при всем уважении к труду этих талантливых исполнителей, назвать это музыкой я не могу!" Видимо, время осторожностей прошло. Вы это в какой-то степени олицетворяете. А нужны ли компромиссы? И серьезно ли все это?
Аркадий Петров: Пункт первый. Я отношусь к тем, кто не был на этом фестивале. Но я был на прошлогоднем (хорошем) и имею, так сказать, агента, который на нынешнем фестивале был и оценил его "на троечку". Поэтому мое моральное право что-то говорить собственно о фестивале - ограниченное. Второе: очень жаль, что разгорелся конфликт между двумя порядочными людьми, у которых есть большие заслуги в общем джазовом деле. И третье: Миша Митропольский, конечно, виноват в том, что написал свой материал нехорошо. Дело тут не в язвительности, а в какой-то презрительности, которая в нем проскальзывает. Конечно, он, наверное, прав в том, что он там подметил; больше того, прав и Фейертаг - ленинградцы вообще первыми сказали, что хватит хвалить все наше, советское. Я полностью за то, чтобы была жесткая критика. Миша прокололся: он к этой жесткости и точности определений добавил еще какой-то презрительно-надменный тон. Может, именно этот тон и вызвал ту вспышку какой-то нечеловеческой ярости, которую мы видим в материале обозленного Эйдельмана. И получается, что нанесен удар, на который следует ответ - тоже в непозволительном, дурацком, оскорбительном тоне. Мы должны стремиться к тому, чтобы писать правду - включая самые нелицеприятные вещи - но без оскорбительной интонации... Все то же самое Миша мог бы написать другими словами, но он уже привык именно так писать, ему так нравится. А тому человеку неприятно было получить между рогов, и он ответил так же. Очень это все неприятно.
 Михаил Грин: Аркадий Евгеньевич сказал ряд интересных вещей, и я во многом с ним согласен, но вот разговор о том, что манеру надо менять... Мы же уже достаточно пожили на нашей земле и знаем, что были и есть у нас журналисты с очень разными манерами, и даже в советское время. Были очень известные журналисты - Нариньяни, Лиходеев - и с язвительным тоном, и с презрительным... Я как раз по существу дела хочу разобраться - ведь если был плохой фестиваль, значит, он был плохой? А, судя по всему, он был плохой. Вы все знаете, что я сам организацией фестивалей уже некоторое время занимаюсь. И когда я прочитал список участников вокального фестиваля, я решил, что на концерты не пойду, потому что для меня там нечего слушать. И то, что критик вообще об этом фестивале написал - поклон ему глубокий, потому что мы бы иначе и вообще не узнали, что и как там было. То есть мы слышали бы, что шестой фестиваль прошел (якобы международный) - и все. А Миша взял на себя смелость проанализировать. Я вообще не понимаю суть конфликта. Всегда, во всем мире так было: критик написал - организатору не понравилось, но зачем же из этого устраивать скандал?.. А относительно позиции "не навреди" - если нечего написать хорошего, то лучше вообще ничего не писать - в свое время уже и привел к тому, что в нашем джазе сместились все точки отсчета. Так что писать нужно, как пишется - как есть на самом деле.
Алексей Колосов: Я начну с того, что я пытаюсь себя сейчас поставить на место и Эйдельмана, и тех музыкантов, о которых в его письме идет речь - и у меня нет претензий к Митропольскому, к его тону, к его аргументации (за исключением странного для меня пассажа о Долиной: для меня то, о чем он пишет в данном случае - что она, мол, такая бесчеловечная и поэтому завязала с джазом - недоказуемо). Все остальное в статье Митропольского меня не смущает. Меня смущает позиция Александра Эйдельмана, которого я привык считать разумным человеком. То, что он делает - дело нужное, и это у меня тоже не вызывает сомнений. Но мне кажется, что в данном случае Эйдельман пытается прибегнуть к запрещенным приемам - я имею в виду и то, о чем ни слова не сказано в его письме: что он обратился к руководству телеканала АСТ в попытке лишить Митропольского эфира.
 Дмитрий Ухов: Как и следовало ожидать, наш разговор вышел за рамки частного случая, и поэтому я, чтобы избежать субъективности, постараюсь по возможности ссылаться на те или иные авторитеты. Тем более, что в этом конфликте вполне мог бы встать и на ту, и на другую сторону. Как организатор большого международного фестиваля, я тоже внимательно следил за тем, что о нем писалось - но только до тех пор, пока в один прекрасный момент не понял, что публикации делятся на две категории: из одних - читатель (но не организатор, естественно, знакомый со всей его кузней изнутри) возможно, и узнавал что-то о фестивале, из других же - я гораздо больше узнавал об их авторах (повторяю, изнутри это виднее), чем о том, ради чего они собственно написаны. Между прочим, про себя, как рецензента, я не могу определенно сказать, к какой категории принадлежу: не исключено, что ко второй.
С другой стороны, понятно, что гнев организатора "Джазовых голосов" обусловлен не только (и не столько) конкретным случаем или несовпадением художественной позиции.
Я вижу здесь три уровня - во-первых, все-таки, личностный, или как теперь модно говорить интерперсональный. Острота конфликта, по крайней мере отчасти, объясняется тем, что полемизируют люди, по сути дела, очень друг на друга похожие: "технари", но определенно с гуманитарными (литературными - как и вся наша традиция) склонностями; оба начинали в джазе как энтузиасты-любители еще в советское время, но в последние годы их after hours activity принимает публичные формы (давайте до поры до времени не говорить "профессиональные"). Именно из-за общего бэкграунда - несмотря на принадлежность к разным поколениям - Эйдельман убежден, что, по сути дела, говорит с Митропольским на общем языке. И считает, что его аргументы обязательно должны если не подействовать, то уязвить. Вот, например, Эйдельман цитирует и комментирует рецензию Митропольского:
"Особенно все это не имело отношения к 2000 году, времени, В КОТОРОМ существует в высшей степени ПРОФЕССИОHАЛЬHЫЙ МЕЙHСТРИМ, В КОТОРОМ ПРОФЕССИОHАЛИЗМ заменил творческие поиски и авангардные потоки, HЕ ВСЕГДА ОТТОЧЕHHЫЕ, HО ЗАТО ЖИВЫЕ." (здесь и далее выделено прописными буквами мной).
Это вообще-то о чем? Не говоря уже о том, что в одной фразе профессиональный журналист никогда не употребит одни и те же слова. Гюстав Флобер, переписывал страницу, если на ней встречалось несколько раз одно и то же слово. А здесь, целая шеренга в одной фразе". Конец цитаты.
Хотя со времен Флобера многое изменилось (появился, например, минимализм Гертруды Стайн, повлиявший в числе прочего и на так называемый "новый журнализм"), допустим, что Митропольский пишет по правилам Флобера. Но ведь очевидно же, что понятие "профессионализм" Митропольским сознательно "обыгрывается". И от всей "шеренги" останется только одна не очень серьезная стилистическая шероховатость (два раза "в котором").
Именно из-за сходства образа мысли обоих Эйдельман "домысливает" за Митропольского то, чего последний в "Полном джазе" не писал вовсе.
В частности, все обратили внимание на вот это: "Как Вы думаете, уважаемые господа, что будет говорить с экрана принципиальный, возмущенный, негодующий (в статье) Михаил Митpопольский, вальяжно рассевшись на стульчике перед телезрителями? Я знаю. Он будет говорить только хорошие слова, он будет делать комплименты исполнителям, он будет их представлять так, как представляют звезд. Это я уже видел в аналогичной ситуации."
Но ведь телепрограммы пока еще не только не вышли, но и не готовы! Зачем же обвинять Митропольского в "двойном стандарте" раньше времени? Это - во-первых, а во-вторых - я сейчас сошлюсь на теоретика музыкально-критического жанра: "Об одном и том же событии нельзя одинаково писать в специальный музыкальный журнал, в художественно-культурный еженедельник и общественно-политическую ежедневную газету... Не говоря и о более тонкой внутримузыкальной ориентации разных адресатов... Сказанное в равной мере относится не только к письменной, но и устной журналистике" (Татьяна Курышева, "Слово о музыке", Москва, 1992, стр.111-112). В каком-то смысле "двойной стандарт" не только простителен, но и допустим и даже необходим. Представьте, Митропольский повторит те же слова в своей программе или "Джазофрении"! Или какая-нибудь телевизионная профурсетка выдаст что-нибудь этакое в "новостной" программе на общедоступном канале! Сам же Эйдельман увещевает: "Не навреди!".
Аргумент этот подозрительно напоминает мне "о мертвых - или хорошо или ничего!". И переводит наш разговор с личностного уровня на следующий: так сказать, нашей локально-исторической специфики. Вот что интересно: этот аргумент ("не навреди") я слышу только от джазовых деятелей поколения Эйдельмана. Это - разумеется, наследие проклятого прошлого. Разве можно "выдавать своих", если недоброжелатели тут же на это отреагируют: "мол, вы сами критикуете..." - и в очередной раз Минкульт зарубит поездку или командирует на авангардный фестиваль вместо Трио Ганелина выездного Чижика или приятное во всех отношениях "Аллегро".
Чем объяснить, например, низкий уровень наших ритм-секций (я имею в виду аккордовый инструмент плюс бас-ударные) недавнего прошлого, как не следствием оторванности от мирового джаза, приведшей - среди прочего - к захваленности. На самом деле в материалах о джазе господствовала все та же официальная практика: публичное упоминание артиста могло означать лишь две вещи - либо его "выдвигают" (на звание, на госпремию и т.п.), либо... "задвигают" - в его лице оттесняют конкурирующую группировку от государственной кормушки. Мы - те, кому удавалось протолкнуть хоть что-то о джазе в тех условиях, - естественно, "своих не выдавали" и - в результате - сами способствовали тому, что у практиков (и музыкантов и организаторов) выработался "синдром исключительности". Если "теоретики", начиная с эпохи гласности, более или менее усвоили новые правила игры, то "практикам" перестроиться оказалось значительно труднее. Привожу буквально фразу одного джазового деятеля: "Ну ты, ладно уж - критикуй, а вот как имярек смеет!" (мол, его дело - победные реляции и "розовые" портреты). На этот синдром обратил внимание единственный (по сути дела) наш музыкант, уже вписавший свое имя в историю джаза. Я имею в виду
интервью Валерия Пономарева, данное в 1990-м году новосибирскому критику Александру Иванскому после первого же приезда на историческую родину. Хотя, опять же, с его конкретными
оценками (например, Германа Лукьянова) я не могу согласиться.
Но "синдром исключительности" на самом деле лежит глубже. Это - оборотная сторона нашей системы музыкального образования, застрявшей в романтизме XIX века (в котором, напомню, исключительность - обязательное условие!). На практике это означало, что мы воспитывали солистов - гениев, или в крайнем случае - победителей международных соревнований по скоростному бегу с препятствиями (а что? конкурс аккордеонистов в Вене так и присуждает победителю титул "чемпиона мира"!). "Оркестр" до сих пор остается даже для духовиков тяжкой повинностью, я уже не говорю и скрипачах и виолончелистах! А пианисты - так вообще с трудом представляют себе разницу между трубой и тромбоном! Именно поэтому и ритм у нас до последнего времени был слабым настолько, что большинство архивных записей нашего джаза звучит старомодно, даже если музыкальная мысль по содержательности не уступает современным стандартам. А не потому, что свинг якобы не свойствен нашей этнокультурной традиции. Звукорежиссура, между прочим, тоже концентрировалась на соло; ритм-секции даже в студийных записях звучат как live с неудачного концерта. Музыканты в свое оправдание обычно ссылались на дефицит студийного времени, но неужели ансамблю самой "Мелодии" его не хватало?
Мы в нашем разговоре, между прочим, практически не затронули и весьма болезненную тему "заказных" славословий, хотя все прекрасно знаем, что есть и такое, и даже тех, кто и как такие публикации организует. Имен не привожу исключительно из-за отсутствия документальных доказательств.
Наконец, нельзя не учитывать, что в последнее время отношения "теоретиков" и "практиков" обостряются везде, во всем мире, во всех жанрах. Честно говоря, мне кажется, что практики (будь то speed-гитаристы, филармонические оркестранты или импровизирующие джазмены) болезненно воспринимают наступление технотронного (проще: компьютерного) звукового творчества, неразбериху с музыкой в Интернете, распространение новых носителей звука (в том числе - нелегальных) и т.п.
Критика, по большому счету, сама еще не очень осознает того, что действует в новом информационном поле. Зная девять "эталонных" версий одного и того же произведения в качественной звукозаписи, как отнестись к десятой - в рецензируемом концерте?
Ростропович недавно заявил, что в России играть не будет, потому что его затравили критики. В международный скандал вылилась рецензия одной критикессы по поводу последней симфонии Шнитке, исполненной в Москве, когда композитор был буквально на смертном одре. Причем речь шла не о самой симфонии, а о том, этично ли было вообще подвергать исполнение (и тем более - само сочинение) критическому разбору. Не далее как в прошлом сезоне один из коллективов Московской консерватории объявил бойкот штатному обозревателю "Известий" Петру Поспелову (и последнему, похоже, приходится осторожно наводить мосты).
Общеизвестен факт физического нападения одного американского джазового критика на другого; при этом дело дошло до рукоприкладства, скорее, по причине чисто эстетического свойства ("традиционалист" против "авангардиста").
Или окончательное размежевание smooth jazz'a со всем остальным, вылившееся в еще один скандал, хорошо известный читателям "Полного джаза" - когда президент
Ассоциации джазовых журналистов Ховард Мандел демонстративно покинул церемонию вручения премий Billboard Music Award.
Культурная ситуация рубежа XX-XXI веков - не только наша локальная проблема смены поколений. Новое, пришедшее в эпоху гласности и постперестройки, уже не знает этики "советской эпохи", когда главным нравственным принципом, действительно, было "не навредить". Считать, что современный критик должен жить по принципам клятвы Гиппократа, значит признавать, что его объект - болен и нуждается в лечении.
Для Эйдельмана продюсерство - это исполнение желаний, dream come true; Митропольский начал писать уже в новую эпоху, когда господствуют не "розовые очки", а принцип постмодерна, в частности, тот, что в обиходе у нас зовется "стебом". И составляет часть еще более общего метода, еще более (на всякий случай подчеркиваю, что тавтология - намеренная) страшно называемого "деконструкция". Хотя В. Лапицкий в своем послесловии к Musica ficta Лаку-Лабарта (Axioma, Петербург, 1999) приводит и вполне нейтральный русский перевод - "разбор".
Но "практики" убеждены, что место "разбора" - не в журналистской прессе и телевидении, а в башне из слоновой кости, в музыковедении, в теории искусства, в книгах и толстых журналах.
Отсюда и напряженность в их отношениях - во всем музыкальном мире.
Отсюда и сомнения Эйдельмана в "профессионализме" "джазового журналиста" Митропольского (кавычки Эйдельмана
- Д.У.).
Все это - уже предмет отдельного разговора, поэтому я закончу я с того, с чего, наверное, надо было бы начать:
"Настоящий критик - не тот, кто хорошо владеет пером или имеет образование, а тот, кто чутко воспринимает сегодняшний день, современность... Весь человеческий и художественный уровень ничего не стоит, если отсутствует понимание смысла момента, если человек все время носится с бременем собственных предрассудков." (Вильгельм Фуртвенглер, 1940 - в сб. "О музыкальной критике", Москва, 1983, стр.21).
Редакция не считает тему окончательно закрытой и открыта для публикации других мнений по этому вопросу.
|
