В Москве выступил Жан-Люк Понти. Для большинства любителей джаза это имя многое значит. Он - одна из знаковых фигур джаз-рокового бума 70-х. Один из самых известных в мире джазовых музыкантов не из США (он француз). Наконец, он мастер редкого в джазе инструмента - скрипки; и не просто мастер - новатор, первооткрыватель, кумир нескольких поколений последовавших за ним скрипачей.
Он первым в 70-е годы соединил скрипку и электричество. То есть и до него многие музыканты подключали скрипку к усилителю, чтоб громче звучала. Жан-Люк пошел дальше: его пятиструнная "виолектра" - полностью электронный инструмент, по набору звуковых эффектов и по средствам выразительности не менее богатый, чем электрогитара (и столь же далекий от своего акустического прародителя).
Теперь возраст Понти приближается к 60-летнему рубежу, и он - давно уже не тот первопроходец, каким его считали четверть десятилетия назад.
Сын директора музыкальной школы в маленьком нормандском городке Авранше, Понти получил блестящее академическое образование и юношей играл в симфонических оркестрах. Однако призванием его оказался джаз (правда, прежде чем играть его на скрипке, он попробовал кларнет и саксофон - как хобби). В 60-е он играл традиционный американский джаз и много в том преуспел. Потом грянули 70-е, и Понти перебрался в Америку, где играл все - включая яростный авангардный рок с Фрэнком Заппой. Потом последовал целый цикл суперпопулярных сольных альбомов скрипача - "Imaginary Voyage", "Enigmatic Ocean"... Понти стал одной из культовых фигур джаз-рока, одним из тех, чье творчество оказалось более ярко и жизнеспособно, чем весь этот вторичный и быстро переродившийся в коммерческую инструментальную попсу жанр.
В Москве он был впервые. Столица - всего лишь один из пунктов его длинного турне, которое он совершает вместе с собственной группой. Музыканты в группе много младше его. Два африканских участника - камерунский бас-гитарист Ги Нсанге Аква и сенегальский мастер перкуссии Мустафа Сиссэ - играют у маэстро уже девять лет (он познакомился с ними, работая над пронизанным ритмами Африки альбомом "Tchokola"). Французы - барабанщик Тьерри Арпино и клавишник Уильям Леконт - пришли в группу во второй половине 90-х.
Конечно, трудно было ожидать каких-то открытий, творческих неожиданностей от обычного гастрольного концерта в череде других таких же (вчера - Хельсинки, завтра - Петербург, через несколько дней - Тбилиси...). Зря на пресс-конференции так назойливо выспрашивали у маэстро, чем так уж замечателен для него приезд в Москву. То есть он, конечно, дипломатично ответил, что читал русских писателей и слушал русских скрипачей, особенно Давида Ойстраха. Но ясно же, что Ойстрахом ему - напомню, в прошлом академическому скрипачу - наверняка пропилил голову еще папа, директор музыкальной школы. И ясно, что Москва для него - один из пунктов маршрута. Другие ответы Понти на вопросы журналистов только подтверждали это. Нет, он не слушает местных музыкантов, у него нет времени знакомиться с их творчеством. У него и на свое-то времени не хватает. Да, он будет рад, если русские академические скрипачи придут на его концерт: он с удовольствием представит им свою игру, столь далекую от русской скрипичной школы...
Концерт. Маэстро неожиданно невелик ростом, одет довольно просто, никаких особенных эмоций не проявляет. Суховатый, сдержанный - настоящий нормандец. Сравнительно с пластинками четвертьвековой давности он стал звучать куда мягче и в чем-то проще. Исчезли электронные искажения: "виолектра" красиво поет и разговаривает, но не рычит и не воет. Почти нет блюзовых нот и собственно джазового свинга: не зря же еще на пресс-конференции Понти противопоставил свое раннее увлечение американской музыкой и нынешнее свое положение сугубо европейского музыканта, играющего в европейской традиции. Язык его импровизации стал иным: не стало яростного фри-джазового напора, исчез широко применявшийся им эффект "дисторшн", зато появились рассудочно-холодные минималистические остинантные структуры и математически-европейский импровизационный язык.
Немалый вклад в его сложные ритмические структуры привносят африканские члены группы. Басист Ги играет, с европейской точки зрения, не очень правильно (не там и не так держит пальцы, то и дело принимается колотить по бас-гитаре, как по боевому барабану). Но вся гармоническая основа музыки - на нем, и он выстраивает эту основу легко, пританцовывая - именно что "играет", в любом значении этого слова. А перкуссионист Мустафа только раз обрушил на зал монументальное соло на десятке своих ручных барабанов, но зато в течение всего концерта украшал, усложнял и расцвечивал мощные ритмы ударной установки Тьерри Арпино.
Пианист же - а Леконт именно пианист, хоть по ходу дела и создавал звукам электроскрипки красивые синтезаторные "подкладки" - не блистал собственными идеями, хоть музыкант он и отменный; но, скорее всего, рядом с лидером он и не должен был этого делать.
Сам же Понти, хоть и изменился изрядно, показал себя превосходно. И даже не звуковое волшебство электроинструмента произвело самое положительное впечатление. Нет, главным пиком концерта, пожалуй, был момент, когда Жан-Люк взял - единственный раз - обычную акустическую четырехструнную скрипку и сыграл с группой веселую африканскую пьесу в камерунском ритме "макоса". Маэстро обладает фантастической смычковой техникой. Каждый звук - самоценен. Каждая нота обладает индивидуальностью, характером, особой энергией.
Мы, безусловно, видели одну из самых ярких джазовых звезд в мире (пусть и не на пике славы). И тем интереснее, что звезда - не американская: каждой нотой своей скрипки Жан-Люк Понти утверждает не только интернациональность джазового языка, но и возможность джазового музыканта говорить в музыке на своем собственном языке - пусть не комфортно-узнаваемом, зато индивидуальном и очень содержательном.
В Москве выступил Жан-Люк Понти. Для большинства любителей джаза это имя многое значит. Он - одна из знаковых фигур джаз-рокового бума 70-х. Один из самых известных в мире джазовых музыкантов не из США (он француз). Наконец, он мастер редкого в джазе инструмента - скрипки; и не просто мастер - новатор, первооткрыватель, кумир нескольких поколений последовавших за ним скрипачей.
Сын директора музыкальной школы в маленьком нормандском городке Авранше, Понти получил блестящее академическое образование и юношей играл в симфонических оркестрах. Однако призванием его оказался джаз (правда, прежде чем играть его на скрипке, он попробовал кларнет и саксофон - как хобби). В 60-е он играл традиционный американский джаз и много в том преуспел. Потом грянули 70-е, и Понти перебрался в Америку, где играл все - включая яростный авангардный рок с Фрэнком Заппой. Потом последовал целый цикл суперпопулярных сольных альбомов скрипача - "Imaginary Voyage", "Enigmatic Ocean"... Понти стал одной из культовых фигур джаз-рока, одним из тех, чье творчество оказалось более ярко и жизнеспособно, чем весь этот вторичный и быстро переродившийся в коммерческую инструментальную попсу жанр.
Конечно, трудно было ожидать каких-то открытий, творческих неожиданностей от обычного гастрольного концерта в череде других таких же (вчера - Хельсинки, завтра - Петербург, через несколько дней - Тбилиси...). Зря на пресс-конференции так назойливо выспрашивали у маэстро, чем так уж замечателен для него приезд в Москву. То есть он, конечно, дипломатично ответил, что читал русских писателей и слушал русских скрипачей, особенно Давида Ойстраха. Но ясно же, что Ойстрахом ему - напомню, в прошлом академическому скрипачу - наверняка пропилил голову еще папа, директор музыкальной школы. И ясно, что Москва для него - один из пунктов маршрута. Другие ответы Понти на вопросы журналистов только подтверждали это. Нет, он не слушает местных музыкантов, у него нет времени знакомиться с их творчеством. У него и на свое-то времени не хватает. Да, он будет рад, если русские академические скрипачи придут на его концерт: он с удовольствием представит им свою игру, столь далекую от русской скрипичной школы...
Концерт. Маэстро неожиданно невелик ростом, одет довольно просто, никаких особенных эмоций не проявляет. Суховатый, сдержанный - настоящий нормандец. Сравнительно с пластинками четвертьвековой давности он стал звучать куда мягче и в чем-то проще. Исчезли электронные искажения: "виолектра" красиво поет и разговаривает, но не рычит и не воет. Почти нет блюзовых нот и собственно джазового свинга: не зря же еще на пресс-конференции Понти противопоставил свое раннее увлечение американской музыкой и нынешнее свое положение сугубо европейского музыканта, играющего в европейской традиции. Язык его импровизации стал иным: не стало яростного фри-джазового напора, исчез широко применявшийся им эффект "дисторшн", зато появились рассудочно-холодные минималистические остинантные структуры и математически-европейский импровизационный язык.
Немалый вклад в его сложные ритмические структуры привносят африканские члены группы. Басист Ги играет, с европейской точки зрения, не очень правильно (не там и не так держит пальцы, то и дело принимается колотить по бас-гитаре, как по боевому барабану). Но вся гармоническая основа музыки - на нем, и он выстраивает эту основу легко, пританцовывая - именно что "играет", в любом значении этого слова. А перкуссионист Мустафа только раз обрушил на зал монументальное соло на десятке своих ручных барабанов, но зато в течение всего концерта украшал, усложнял и расцвечивал мощные ритмы ударной установки Тьерри Арпино.
Сам же Понти, хоть и изменился изрядно, показал себя превосходно. И даже не звуковое волшебство электроинструмента произвело самое положительное впечатление. Нет, главным пиком концерта, пожалуй, был момент, когда Жан-Люк взял - единственный раз - обычную акустическую четырехструнную скрипку и сыграл с группой веселую африканскую пьесу в камерунском ритме "макоса". Маэстро обладает фантастической смычковой техникой. Каждый звук - самоценен. Каждая нота обладает индивидуальностью, характером, особой энергией.
Мы, безусловно, видели одну из самых ярких джазовых звезд в мире (пусть и не на пике славы). И тем интереснее, что звезда - не американская: каждой нотой своей скрипки Жан-Люк Понти утверждает не только интернациональность джазового языка, но и возможность джазового музыканта говорить в музыке на своем собственном языке - пусть не комфортно-узнаваемом, зато индивидуальном и очень содержательном.
Кирилл Мошков