502 Bad Gateway

Осенью 1969 г. неожиданно пришло известие, что нами (см. ниже) заинтересовался Эдди Рознер. О, это имя говорило о многом. В музыкантском мире оно было легендой. В течение многих лет Рознер был непререкаемым авторитетом и сверхзвездой советской эстрады, возглавляя биг-бэнд, в котором сам солировал на трубе в манере Гарри Джеймса.
Он родился в 1910 г., получил хорошее образование, окончив Берлинскую консерваторию по классу скрипки. Мне неизвестно, как он стал трубачом, но в 30-е годы Рознер уже имел громкое имя в Европе, выступая в Германии, Англии, Франции, Польше и скандинавских странах. Оно ассоциировалось скорее с эстрадой, чем с джазом, хотя в те годы понятие "джаз" было весьма расплывчатым. Известно, например. что Луис Армстронг называл себя "entertainer" ("развлекатель") и слово "джаз" вообще не употреблял.
Не помню, где я видел фотографию Эдди Рознера, играющего одновременно на двух трубах - кажется, в каком-то журнале, но зато отлично помню, как сам Эдди показывал мне у себя дома фотографию, запечатлевшую его в обнимку с Армстронгом. Рознер очень гордился этим знакомством, много рассказывал об Армстронге, в частности, об их совместном выступлении где-то в Скандинавии. Армстронг, говорил Эдди, покуривал марихуану, и если кто-то нравился ему, он тут же предлагал покурить вместе. Рознера он называл "мой белый братец" и относился к нему тепло.
Так или иначе, Рознер преуспевал до тех пор. пока в Германии не начались гонения на евреев. До 1939 г он жил в Польше, а когда началась Вторая мировая война и несчастная Польша была растерзана с двух сторон - Германией с запада и Россией с востока, - Рознер в числе прочих беженцев оказался в Белостоке, который стал советской территорией. Так он стал советским гражданином.
Рознер сумел быстро сориентироваться в новой обстановке и уже в 1940 г. организовал в Минске джаз-оркестр Белоруссии, сразу завоевавший известность благодаря эффектному исполнению популярных мелодий. В те времена Эдди был непревзойденным исполнителем. Теплый, бархатный "несущийся" тон его трубы, настоящий свинг, джазовая "подача" и головокружительные верха делали его стиль совершенно неповторимым. Среди публики ходили легенды о том, что его труба сделана из чистого золота, но это было лишь своеобразным показателем популярности.
Став звездой советской эстрады, Рознер успешно выступал вплоть до 1947 г., когда его карьера была прервана арестом и восьмилетней отсидкой в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Искавший у Советов спасения от фашистов, Рознер был обвинен в шпионаже в пользу Германии. Выжить в условиях сталинских лагерей ему помогла случайность, ставшая частью его судьбы - на пересыльном пункте он встретил женщину, они "разыграли" перед начальством любовь, и это спасло Рознера от отправки по этапу. Розыгрыш, впрочем, окончился женитьбой всерьез и рождением дочери. Много лет спустя мой брат, работая режиссером Магаданского театра, познакомился с бывшей семьей Эдди Рознера.
После освобождения Рознер продолжил свою карьеру в Москве. Наступила "оттепель". В общественном сознании стали намечаться перемены: возник робкий интерес к Западу и его культуре. Рознер со своим оркестром, хотя и сделавший сильный крен в сторону советской эстрады, по-прежнему оставался символом этого запретного Запада. В недрах его оркестра происходили процессы, готовившие почву для того джазового взрыва, который произойдет в СССР в 60-е годы. Это была школа джазового мастерства. Достаточно сказать, что через оркестр Рознера прошли такие музыканты, как Вадим Людвиковский, Юрий Саульский, Владимир Терлецкий, Алексей Мажуков.
Идеологический прессинг партийных церберов, с одной стороны, и жажда коммерческого успеха, с другой, вынуждали лавировать, приспосабливаться, и концерты оркестра Рознера, как, впрочем, и других оркестров, все больше смахивали на эстрадное варьете, где собственно оркестру отводилась вспомогательная роль. И все же ростки джазовой культуры пробивались и здесь. Композиторы-аранжировщики стремились привнести джазовое звучание даже в эстрадно-песенный репертуар.
В середине 60-х годов Рознер совершил революционные перемены в своем оркестре - он полностью обновил его состав, пригласив в него самых лучших джазменов того времени - Геннадия Гольштейна, Константина Носова, Давида Голощекина и других. Музыкальным руководителем нового бенда стал один из лучших аранжировщиков советского джаза, рижанин Виталий Долгов.
К сожалению, революционный период продолжался недолго. Дело в том, что если раньше оркестр был нейтральной группой статистов, то теперь он превратился в клуб радикальных, проамерикански настроенных джазменов, не признающих ничего, кроме джаза, не желающих считаться ни с какими идеологическими установками и ни в грош не ставящих достижения советской эстрады. Возникла опасная для Рознера ситуация: новый оркестр - великолепный джаз самой современной ориентации - никак не вписывался в сложившуюся картину советской музыкальной эстрады, он был слишком элитарен. Я был свидетелем того, как публика, пришедшая на обычный эстрадный концерт, без особого энтузиазма принимала изысканные оркестровые пьесы с великолепными соло Гольштейна и Носова. Теперь, четверть века спустя, становится понятным, почему такой блестящий бенд был обречен на неуспех: предлагая чистый джаз, оркестр Рознера опережал время, и массовый слушатель. воспитанный на советской песне, не понимал его.
Осложнялась ситуация и внутри оркестра. Джазмены не очень-то склонны были считаться с авторитетами и весьма недвусмысленно дали это понять Рознеру. Возникла обида. Выходило, что Рознер в своем собственном оркестре становился лишней фигурой. Необходимо было принять срочные меры. Когда музыканты ушли в отпуск, им вслед полетели телеграммы - "Вы уволены".
Позже Рознер с нескрываемым раздражением рассказывал, как все эти "боги" отравляли ему жизнь: "Золотко, вы не поверите, как я любил этих ребят. Генка - о, это чудный парень. Костя - изумительный тромпетист, высший класс! Но я вам говорю, эти ребята умели не только играть джаз, они еще хорошо пили мою кровь! Вы подумайте, я делаю программу, я старый эстрадный волк, я знаю, как это делается. И вот эти "боги", что они вытворяют? Второй звонок, я иду на сцену, и что вы думаете - оркестра нет! Холера, в чем дело? Вдруг появляется этот пижон, как его, Додик, в пальто и в шляпе - а уже третий звонок - и говорит: "Ну, что будем играть, патрон?" Я говорю, золотко, будем играть нашу программу. А он, наглец, мне в ответ: "Мы не за тем сюда ехали, чтобы играть это г...!" Ну. я им показал, какое они золото - отправил всех по домам. Поверьте, было жаль. Чудные, чудные ребята".

*  *  *

Итак. нашим джаз-квартетом (имеется в виду джаз-квартет в составе: Н. Левиновский -фортепиано, В. Коновальцев - саксофон, В. Епанешников - ударные, Н. Николенко (контрабас). Он возник в Саратове в 1968 г. и вскоре приобрел известность благодаря выступлениям на джазовых фестивалях - авт.) заинтересовался прославленный Эдди Рознер! Видимо, слухи о наших фестивальных победах дошли и до него. Я срочно отправился в Москву на встречу с маэстро.
Прихожу. Меня представляют немолодому мужчине со следами былой привлекательности. Это был сам Эдди Игнатьевич. Разговор был кратким: "Золотко, я имею о вас чудесные отзывы Хотите работать в моем оркестре? Я вам позвоню".
Перспектива перебраться в Москву была очень заманчива, и оркестр Рознера мог стать хорошим трамплином в будущее. Успехи на фестивальных подмостках кружили нам головы, хотелось попробовать свои силы на столичной эстраде, быть в центре джазовой жизни страны.
Так мы рассуждали до тех пор, пока однажды не раздался звонок. Звонил Рознер и предлагал нашему квартету выехать к нему в оркестр.
Решение приняли быстро - ехать.
И вот я перевожусь на заочное отделение Консерватории. Прощаюсь с домашними. Позади два года репетиций, фестивалей, полуголодной и счастливой саратовской жизни Впереди - полная неизвестность и лишь одно окрыляющее слово - Москва! 
Отъезд в Москву каждый из нас воспринял, как отъезд навсегда. Мы переезжали жить в Москву, именно так все были настроены. Это обстоятельство, видимо, удивило администратора оркестра, который 20 октября 1969 года встречал нас на Павелецком вокзале. Из вагона спускались нагруженные чемоданами и коробками парни. "Вы что, насовсем, что ли, в Москву?" - "Да" - неуверенно отвечали мы. Администратор иронически хмыкнул и повез нас в гостиницу. Это была гостиница "Урал", знаменитая тем, что в нее поселили известного канадского пианиста Оскара Питерсона, когда он приехал гастролировать в Москву. Питерсон имел право возмутиться и уехать домой. У нас, увы, таких возможностей не было. Между прочим, гостиница показалась нам вполне приличной.
Эдди Рознер встретил меня как старого знакомого и сказал: "Золотко, играйте что-нибудь для меня". - "Что сыграть, Эдди Игнатьевич?" - "Холера, шмаляй самый настоящий джаз!". Манера разговаривать, лексикон, неподражаемый польско-еврейский акцент Рознера были притчей во языцех. Иногда он даже утрировал, слегка кокетничая своим западным происхождением.
Я объявил ребятам, что нас хотят послушать. Мы расположились на сцене. Было ясно: они купили "кота в мешке" и теперь хотят убедиться, что не ошиблись. Мы играли, как с цепи сорвавшись и, видимо, понравились, потому что нас приняли на работу и установили высшие оклады. 
С нашим приездом в оркестре Рознера практически завершилось формирование труппы. Это было типичное для наших оркестров явление - сезонная работа. Музыкант работал до отпуска и уходил, если его раньше не выгоняли за пьянство. Правда, в хороших оркестрах текучести почти не было, а оркестр Рознера на протяжение многих лет был ведущим советским биг-бендом.
Мы пришли в оркестр, когда он был на закате. На советской эстраде гремели другие имена. Эдди, изрядно постаревший, чудом оставшийся в живых после автомобильной аварии, уже не блистал. Единственное, что осталось - мягкий, певучий звук его "золотой" трубы. Уже не было той славы, труднее было собрать публику в зал. Тем не менее, чувствовалось, что "производство" налажено давно. У оркестра была отличная материальная база, техническая оснащенность - комплект великолепных инструментов, аппаратура высокого класса. С кадрами было похуже. Это стало ясно на первой же репетиции. Музыканты, в общем, крепкие, были набраны "с бору по сосенке". Репертуар казался случайным, неровным по качеству. Попадались добротные аранжировки Долгова, а в основном оркестр играл "изделия" своих инструментов. Музыкальное руководство вплоть до нашего появления осуществлял трубач В. Василевский. Его партитуры были грамотными, но шаблонными и скучноватыми.
В оркестре наблюдалась борьба поколений. Молодежь, вроде нас, стремилась играть джаз, а "стариков" это раздражало. Сам Эдди Рознер дипломатично лавировал, понимая, что все держится на молодых музыкантах. Я замечал, что он слегка ревновал, когда мы, молодежь, начинали наши стихийные "джемы". Что бы там ни было, он оставался музыкантом, и, мне кажется, мы своим энтузиазмом будили в нем артистическое чувство. Иногда он даже присоединялся к нашему музицированию. Мы с уважением уступали ему место, а он горячился: "Вы думаете, Рознер устарел, Рознер не понимает модерн-джаз. А это что, а это что?" И он начинал играть на рояле разные красивые, сочные аккорды. Я думаю, в душе он тянулся к молодежи.
Старые музыканты составляли в оркестре некий "клан", свой "верховный совет". Здесь формировалась "высокая политика" - кого уволить, кого взять, кому снизить зарплату. Во всех тонкостях этой тайной политики нам, новичкам, еще предстояло разобраться, а пока что мы входили в программу.
Рознер решил, что наш джаз-квартет будет сохранен в качестве отдельного концертного номера. В афише гастрольных выступлений оркестра Эдди Рознера значилось отдельной строкой: "Лауреаты фестивалей джаза, квартет Н. Левиновского". Это было приятно. Но в глубине души я понимал, что наши джазовые "упражнения" были не более, чем прослойкой между эстрадными номерами. Вообразите, каково нам было играть джазовые композиции между исполнительницей цыганских песен и фельетонистом, читавшим монолог о вреде алкоголя. Но таков был тогда удел всех джазменов. Джазу, как филармоническому искусству, еще предстояло пробиться на концертную эстраду. Впрочем, тогда мы были рады и этому.
Довольно скоро я занял прочное положение в оркестре. Пару моих аранжировок включили в репертуар. Рознер присматривался ко мне, и в конце концов предложил занять пост музыкального руководителя. Это был поворотный момент в моей биографии. Совсем недавно я был безвестным провинциалом, и вдруг такая метаморфоза! Я, 25-летний, получил в руки солидный оркестр. Кроме труб, тромбонов и саксофонов, в него входила струнная группа, два гитариста, два барабанщика, два пианиста, одним из которых был я. Нашего саксофониста, Володю Коновальцева, посадили на первый альт (не уверен, что он был к этому готов), барабанщик Виктор Епанешников играл джазовые пьесы, второй ударник - коммерческую музыку. Поскольку последней было больше, то Виктор частенько бродил за кулисами. Что поделаешь, эстрадную музыку мы тогда знали плохо.
Начались гастроли. Публика ходила на концерты Рознера по-разному. Где-то его имя вызывало интерес и делало сборы, а где-то все шло довольно вяло. Программа, на мой взгляд, была среднего уровня. В оркестре было 7-8 солистов-вокалистов. У каждого было свое "амплуа". Один выходил в самом начале и для проформы пел пару-тройку патриотических песен, непременно какого-нибудь члена Союза композиторов - этого требовало начальство, у которого тоже было начальство. Публика зевала. Была и "экзотика" в виде певицы-негритянки, весьма эффектной дамочки, которая, исполняя свой номер, так вертела бедрами, что музыканты в притворном изнеможении говорили: "Все, увольняюсь. Работать невозможно!". Под занавес Рознер играл свое знаменитое "ча-ча-ча", демонстрируя блестящий набор эстрадных трюков, рассчитанных на неискушенную публику. Так, в конце пьесы "царь" лихо брал "соль" второй октавы и тянул в тишине, а оркестранты, чуть не падая со стульев, разыгрывали восхищение типа - "Во дает!". Этот нехитрый прием имел успех... Так мы потихоньку "брали" город за городом.
Но вернемся в Москву 1970 года. Для оркестра Эдди Рознера я много сочинял. Семеро вокалистов постоянно обновляли репертуар, и Рознер твердил: "Коля, певцов нужно одевать". Иногда мне казалось, что я работаю на каком-то безостановочном конвейере...
"Прослушивание" новой певицы обычно происходило так. Срочно делалась оркестровка, назначалась репетиция. И вот оркестр на сцене, дирижер за пультом, у микрофона - дрожащая от страха солистка. В зале расположился "царь", рядом с ним кто-то из дирекции. После нескольких тактов музыки Рознер вдруг кричит из зала: "Стоп, стоп!" Затем - к инспектору оркестра: "Михаил Петрович, кого вы приводите мой оркестр? Я имею профессиональный коллектив, мне не надо самодеятельность!" Певица, вся в слезах, убегает со сцены, но минут через десять, глядишь, "царь" уже водит ее по залу, приобняв, бархатным голосом нашептывает: "Золотко, не огорчайтесь. Вы изумительная солистка, у вас просто мало опыта. Я беру вас оркестр, поверьте мне, я делаю вас звезда" .. Назавтра, смотрим, уже завтракают вместе в ресторане. Музыканты понимающе ухмыляются...
В 1971 году разнесся слух, что Рознер уходит на пенсию. Оркестр заволновался. Особенно тревожно стало "старикам". За Рознером они были, как каменной стеной, и подобную работу им было уже не найти. Рознер действительно покинул свой московский оркестр, но не для пенсии. У него были свои стратегические планы. Появился хитрый администратор и стал сколачивать новый оркестр Рознера под эгидой Гомельской филармонии. Меня Рознер приглашал возглавить руководство оркестром, сулил золотые горы. Уезжать из Москвы, когда все только начинается, показалось мне неразумным. Я отказался.
За те полтора года, что я проработал с Рознером, у нас сложились определенные отношения. Это нельзя назвать дружбой, даже близостью это не было - слишком велика была дистанция между нами, но я замечал, что Рознер как-то выделяет меня среди других оркестрантов. Возможно, это было из-за моего положения музыкального руководителя, но не только. Может быть, ему хотелось приблизить к себе и поддержать молодого музыканта.
Рознер сильно отличался от окружающих. Его европейское воспитание, манеры, особый лоск придавали ему ореол некоей таинственности Какой-то он был другой, не как все мы, и это невольно притягивало. Он часто повторял, что сделал ошибку, эмигрировав в Россию, а не в США. "Золотко, клянусь вам, у меня была возможность сделать карьеру в Голливуде. Вы же знаете мои песни. Холера ясна потащила меня к большевикам, а они, пся крев, отблагодарили меня тюрьмой и Магаданом."
Особенно много мы общались, когда я по поручению Рознера писал фантазию на темы его песен. Мы отбирали материал, и я, честно признаюсь, поражался На фоне тогдашней советской песни, с ее убогим музыкальным содержанием, рознеровская музыка звучала богато, гармонически роскошно и многообразно по форме. Я думаю, именно поэтому Рознеру так и не удалось создать ни одного советского шлягера Он был музыкантом западного мышления. Только раз ему повезло, когда в конце 50-х годов его песенка "Ну и пусть", записанная на пластинку Капитолиной Лазаренко, ненадолго стала очень модной и зазвучала на каждом перекрестке. Но это было исключением - песни в джазовой манере, как правило, не приживались.
Последний раз я видел Эдди Рознера весной 1972 года в гостинице "Россия" Это была случайная встреча "Как поживаете, Эдди Игнатьевич?" - "Золотко, я еду на Запад. Я всю жизнь мечтал вернуться домой". Эмиграция тогда только начиналась, поэтому новость прозвучала, как нечто из области фантастики. На Запад? Советскому человеку трудно было все это представить. Но это была правда.
Недолгие годы на Западе были тяжелыми. Рознер рассчитывал получить наследство от своей сестры, но не удалось: сестра вышла замуж, и новый супруг, естественно, не дал Рознеру ни копейки. Оказавшись в сложном положении, Рознер пытался что-то предпринять, открывал какой-то музыкальный магазин, но ничего не вышло, да и силы уже были не те. В 1976 году в Западном Берлине Эдди Рознер скончался. Поверить в это было трудно - перед глазами стоял бодрый, полный надежд, совсем не старый человек.
С тех пор прошло много лет. Джаз в России вышел из подполья и стал уважаемым искусством Советские джазмены стали известны всей стране, а затем и за ее пределами. Несть числа всевозможным статьям, обзором и рецензиям о джазе в газетах, журналах и книгах. Вот уже и в энциклопедию внесены имена джазменов. Но имени Эдди Рознера вы там не найдете. О нем вообще не принято было упоминать А между тем именно Рознер был первым посланником Запада, принесшим настоящую джазовую культуру в Россию, показавшим, как делается джаз и воспитавшим плеяду последователей. Рознер-трубач был образцом для целого поколения эстрадных музыкантов, из-под его крыла вышли композиторы, аранжировщики, дирижеры, продолжившие его дело на новом уровне и ставшие заметным явлением в советском джазе следующих десятилетий.

Николай Левиновский
Первая публикация - "Новое русское слово",
Нью-Йорк, 1996