502 Bad Gateway

nginx/1.24.0

Валерий Пономарев: "Я просто не могу отдать свой инструмент!"

Могу начать свой рассказ со вступления к моей же книге "На обратной стороне звука". Это Арт Блэйки говорил: "Жизнь такого наворочает, что придумать это невозможно". Все случилось буквально ниоткуда. Одна минута - ты пассажир, музыкант, возвращаешься после удачного концерта, после счастливых слушателей - и вдруг полиция, тебя арестовывают, толкают, пихают, пытаются отобрать твой инструмент. Ниоткуда. Как у Пушкина - только что был ясный день, и вдруг метель, потемки, дороги нет. Сюрреалистический кошмар, и ты находишься в самой его середине - и не можешь осознать, что это все происходит с тобой.
Впрочем, Арт Блэйки еще говорил - "завтрашний день никому не обещан" ("tomorrow is not promised to anyone").
Что произошло?
Я выступал во Франции, недалеко от Лиона, с российским ансамблем, который прилетел из Москвы: саксофонист Дима Мосьпан, пианист Леша Подымкин, барабанщик Саша Машин и Сергей Васильев на контрабасе. Я прилетел из Нью-Йорка в Париж, там была пересадка, короткий перелет в Лион, один день я там пробыл, на следующий день был концерт, и на следующий день я лечу обратно - из Лиона в Париж. По всему маршруту мой багаж уже оформлен, чемодан летит в багажном отделении, а труба всегда со мной - это ручная кладь. При мне был единственный предмет ручной клади: кофр с трубой и флюгельгорном. Значит, я пролетел уже с этим кофром в ручной клади по маршруту Нью-Йорк - Париж, Париж - Лион, Лион - Париж, и осталось только пролететь сегмент Париж - Нью-Йорк. Я сижу в Париже в аэропорту, жду самолета, при мне только кофр с инструментами - ручная кладь, багаж был оформлен еще в Лионе и летит отдельно от меня. Самолет задержали на несколько часов. Я, сидя у своего выхода на посадку, заснул. Просыпаюсь - посадка уже заканчивается, то есть еще идет, но уже завершается. Я встаю, беру трубу и иду к выходу на посадку. А там так устроено, что нужно пропустить ручную кладь через рентген и тогда уже идти в самолет. Женщина, которая оперирует просмотром ручной клади, напускается на меня: что такое, где вы были? Я не обращаю внимания, иду себе: парижская грубость всем известна, она настолько узаконена, такой откровенный шовинизм… Я ставлю трубу на конвейер, а она вдруг берет ее с конвейера и куда-то идет. Я ее спрашиваю: куда это вы? Она отвечает: в багажное отделение. В какое, спрашиваю, багажное отделение - это же ручная кладь, и оформлена, как ручная кладь? Я же не только что с улицы пришел, я уже внутри check-in area, я из Лиона прилетел! Ничего не знаю, говорит - в багажное отделение! И не дает мне ни бирочки, ни квитанции, а я же знаю все эти истории, как инструменты пропадают, как их крадут, как футляры вскрывают - ищут бомбы, а потом не могут толком закрыть, засовывают инструменты задом наперед, ломают их... Поэтому ни один музыкант свой инструмент просто так никому не отдаст. Чтобы у тебя вот так схватили инструмент и отправили его куда-то в грузовое отделение - тем более, что он уже оформлен! - музыканты всегда переживают за свои инструменты, музыканту ведь расстаться со своим инструментом в сто раз тяжелее, чем женщине - со своей сумочкой. А она ведь со своей сумочкой никогда не расстанется, в грузовое отделение не отдаст. А тут музыкальный инструмент! Я уж не говорю, что это вещь дорогая и редкая - музыкант привыкает к своему инструменту, и просто так отдать его кому-то...
В общем, я забираю у нее инструмент и говорю: я не могу это отдать, это мой инструмент, он оформлен как ручная кладь. Она говорит: я не понимаю по-английски, я вызываю своего начальника.
Приходит ее начальник и тоже начинает ту же тему - "в багажное отделение!". Я ему показываю, что инструмент уже оформлен как ручная кладь, и что я уже прилетел с ним так из Лиона. А труба, кстати, в отличие от саксофона, который часто действительно приходится сдавать, идеально входит в отделение для ручной клади над креслом, или под кресло. В общем, начальник этот уперся - "в грузовое отделение, я вам приказываю!". Вот она, человеческая недостаточность - человек совершенно теряет человеческий облик, если приобретает хотя бы долю власти. И говорит со мной с таким презрением... Я далек, конечно, от того, чтобы обвинять всех французов, но в Париже это очень частое явление - неприкрытое презрение к тем, кто не француз, особенно среди обслуживающего персонала. Обратите внимание: где-нибудь в Китае или Италии, если хотя бы пытаешься говорить на местном языке - к тебе демонстрируют уважение, любовь, ты - дорогой гость. В Париже, если ты пусть даже пытаешься говорить по-французски, но слышно, что ты не француз - к тебе относятся с презрением.
Тут подходит индус с ситаром. Ситар - инструмент намного больше, чем труба! Он открывает кофр и показывает: вот, у меня музыкальный инструмент. И этот начальник ему говорит: проходите в самолет.
Я решаю, что инцидент исчерпан, тоже беру свой инструмент и делаю шаг в сторону выхода на посадку. И вдруг этот... начальник... ка-ак толкнет меня! И убежал. Помню с детства таких детей - в песочнице бросит тебе песок в глаза и сам же бежит на тебя жаловаться. Или ударит тебя - и бежит жаловаться директору школы или своим родителям. Вот именно с этим я и столкнулся: он меня толкнул и сам же побежал звать полицию.
Я стою, держу футляр с трубой. Бежит полиция - четыре здоровенных, двухметровых полицейских, и на меня. Причем по их лицам видно: свора зверей, которые почуяли легкую добычу. Бегут счастливые: сейчас они покажут, какие они герои. Вчетвером на меня набрасываются, шарахают меня об стену и начинают вырывать у меня футляр. Я пытаюсь объяснить: это музыкальный инструмент, я пассажир... зачем я купил билет - чтоб меня так пихали? Я пассажир, я из Лиона лечу... А они мне отвечают только - "не понимаю по-английски". И пытаются вырвать трубу. Ну, у музыканта реакция одна. Все эти истории о пропавших, сломанных, покалеченных инструментах... Я просто не могу отдать свой инструмент! Они меня и так, и эдак, и все пытаются вырвать у меня трубу, а я не отдаю и все ору: это музыкальный инструмент, он оформлен как ручная кладь! И тут один из полицейских ухватил мою руку, вот так вот... и вот так, одним движением, сломал мне кость.
Я начал орать благим матом: кто-нибудь, произвол полиции, мне сломали руку, злоупотребление властью, позвоните в американское посольство, позвоните адвокату... А полицейские, которые вот только что не говорили по-английски, начали смеяться: ну да, американец, чуть что - сразу адвоката ему. Я говорю им: что же вы делаете, вы мне руку сломали! А сразу видно: предплечье сломано, кость отошла - они сломали мне кость ulma, а вторая, radius, уцелела... Их старший говорит: да это все клоунада, ничего у него не сломано. А тот, кто сломал мне руку, с гордостью отвечает: сломано, сломано... Ну, тут, конечно, трубу они у меня вырвали, потому что я подхватил сломанное левое предплечье правой рукой. Я не могу понять, в какой кошмар я попал - гестапо, КГБ? Был вроде в Париже... Только тут я понимаю, что они меня отгородили от остальных пассажиров - появилась какая-то загородка, которой только что не было. Но я продолжаю орать благим матом, чтобы пассажиры позвонили в американское посольство, и тогда полицейские начинают меня вот так вот пихать в лицо, чтобы я замолчал, то есть кошмар не прекращается, а еще развивается. Не кулаками, правда, но ладонями пихали - выталкивают меня куда-то, я одной рукой держу другую, сломанную, один из них несет мою трубу - в оруженосца моего превратился. Затолкали меня в свою полицейскую каморку и сидят, пишут что-то. Я говорю: вызовите врача, вы сломали мне руку! Мне нужно позвонить в посольство, это мое право! Никуда ты не будешь звонить, отвечают. Я продолжаю требовать врача - мне отвечают: не говорим по-английски. Появляется какая-то переводчица, которая свою нагрудную бирку с фамилией переворачивает, чтобы я не мог прочитать. Я продолжаю требовать врача. Тут я слышу, что рядом с их закутком идет группа пассажиров, и начинаю опять орать во всю глотку (а глотка у меня тренированная): позвоните в посольство, позвоните адвокатам! Меня заталкивают обратно в каморку и говорят: мы сейчас на тебя наручники наденем. И один пытается надеть на меня наручники. Я говорю: что же вы делаете, вы же и так мне уже руку сломали!
Они не отправляли меня в больницу часов шесть, не давали мне позвонить никуда - упивались своей властью. И я им говорю: вы что меня тут - убивать собрались? Вам же по-другому не удастся сохранить в секрете то, что здесь происходит. Все равно все станет известно! И что ты думаешь - все эти крики, толкания и пихания вдруг прекращаются. Фьюить - и все кончилось. А я говорю тому, что мне руку сломал: на что ты рассчитываешь? Я же тебя все равно опознаю. Я лицо-то твое запомнил!
Тогда один из них - не из тех четверых, которые меня схватили, а тот, который в каморке сидел и тоже грубо со мной говорил и пихал меня - начинает со мной говорить таким сладким голосом: "ну зачем же вы так?". Я говорю ему: поздно уже на этот тон переходить, вы мне руку-то уже сломали, да и самолет мой уже улетел.
Тут они как-то затихли и повели меня к машине: едем в больницу. Через шесть часов! Уже ночь, но пассажиры в аэропорту все равно есть, и группа пассажиров была возле того места, где остановилась полицейская машина. Я давай опять вопить: полицейский произвол, позвоните в американское посольство! Тут они меня так запихали в машину - я головой там приложился... Я говорю им: это ваша смелость так проявляется? Мне 63 года, во мне 163 сантиметра роста, и труба. Вот со мной ты герой. И, наверное, еще награду будешь просить за мое задержание. А случись настоящее столкновение с настоящими террористами - ты же прятаться полезешь.
Приезжаем в госпиталь - они все продолжают на меня орать и пихать меня: мне больно, я пытаюсь ходить по коридору взад-вперед, а они меня силой усаживают. Наконец, пришел дежурный доктор, меня приводят к нему. Он поначалу ко мне подозрительно как-то отнесся, пока не сделал рентген. Посмотрел рентген и говорит мне: у вас сломана кость. Как он понес эту полицию! Пришел главный врач больницы, он дежурил, и выгнал полицейских - сказал им, что этот пассажир с ними не поедет и остается в больнице. И только тут я смог позвонить наконец в посольство: доктор со своего телефона набрал номер и дал трубку мне. Дежурный по посольству говорит мне: мы уже все знаем, нам больница уже сообщила. Это позор - то, как действует французская полиция. Поговорили мы с ним, и врачи мне сообщают, что у них больница не специализированная, и они меня отправляют в очень хорошую больницу, где специализируются по лечению таких травм. Вы, говорят, у нас здесь переночуете, а утром мы вас отправим. Тут входят полицейские. Какой-то офицер, гораздо ниже ростом, чем те лоси, скромный молодой парень, вежливый, и при нем переводчица. Переводчица, кстати, не знала, что по-английски значит "I'll sue you" (я на вас в суд подам). И вот она мне дает какую-то бумагу на французском языке и говорит, чтобы я ее подписал. Я спрашиваю: что это? Это, говорит, заявление полиции. Я отказался подписывать, поскольку я не понимаю, что там написано. Она стала мне читать по-английски. И что вы думаете: там написано, что на первый раз меня прощают, но в следующий раз, если я учиню драку с полицией, то меня оштрафуют на 600 евро и на полгода отправят в тюрьму. Я говорю: так это я учинил драку с полицией? Я, седой, 63-летний, с трубой, ростом 163 сантиметра, весом килограммов 60 - учинил драку с четырьмя молодыми двухметровыми верзилами с военной подготовкой? Тут доктора, которые при этом присутствовали, начали хохотать, и даже сама переводчица усмехается. Но говорит мне: ну подпишите, пожалуйста, у меня будут неприятности. Мне ее даже жалко стало, но я сказал, что ничего не подпишу. И они ушли. А я теперь жалею, что не забрал у них эту бумагу. Все равно до суда полиция успеет навертеть вранья. Полиция всегда покрывает своих, это и в Америке так. Но даже если они меня кругом обоврут, все равно остается главный факт: они сломали мне руку и шесть часов не отправляли в больницу, и это все зарегистрировано.
На следующий день меня отвезли в другую больницу, молодой французский доктор блестяще сделал мне операцию. Причем он меня узнал и сказал, что бывал на моих концертах. Разговорился с доктором-анестезиологом - выяснилось, что ее бывший молодой человек у меня когда-то играл во Франции в оркестре!
В общем, жизнь действительно удивительнее выдумки. Придумать такое невозможно.

Персональная страница Валерия Пономарева

Беседовал Кирилл Мошков
фото автора

На первую страницу номера