502 Bad Gateway

nginx/1.24.0

Антон Румянцев: "Кто пойдет в 16-17 лет на джазовые концерты?"

C чего начались твои занятия музыкой?

Антон Румянцев

- Все началось давным-давно, когда мне было шесть лет. Моя мама слушала Моцарта. Я не помню точно, что это была за пьеса, но мне очень понравилось. С тех пор мое влечение к музыке не ослабевает. Изначально инициатором моих музыкальных занятий была моя мама, которая однажды сказала: "Я хочу, чтобы ты занимался музыкой. Если ты не станешь музыкантом, то будешь хотя бы иметь представление о том, что это такое", - и отдала меня в музыкальную школу, где я проучился шесть лет на фортепиано. А потом вдруг в один год все изменилось - к моему другу, пианисту, приехал его знакомый контрабасист, который очень любил играть на саксофоне. Я увидел инструмент, у меня загорелись глаза - я хочу! И вот мой знакомый, Дмитрий Мальцев, достал из какого-то подвала нашего старого ДК города Кольчугино Владимирской области тенор саксофон - Weltklang самый что ни на есть - и говорит: "Вот, держи"… Я взял, начал пытаться что-то сыграть. Чувствую, не получается. Пошел в музыкальную школу, говорю: "Научите меня играть на инструменте!" Оказалось, преподаватель духовых инструментов не знаком с аппликатурой саксофона, поскольку сам по образованию валторнист. Что делать? Я попросил своего знакомого баяниста, тогда уже гастролировавшего, чтобы он где-нибудь прихватил мне школу игры на саксофоне. И через некоторое время он достал мне учебник, с которым я опять пришел в музыкальную школу. Говорю: "Вот вам школа, учите меня, пожалуйста, очень хочу играть". Потом мой друг Дмитрий Мальцев (он старше меня, только после Гнесинки был тогда, замечательный пианист) посоветовал мне попробовать поступить в музыкальное училище. Я говорю: "Дим, меня не возьмут! Ты что?" А он: "Да ладно, я с тобой позанимаюсь, и у тебя все получится". Поскольку я жил в Кольчугино Владимирской области, соответственно ближайшее музыкальное училище было в городе Владимире. Я сказал отцу, что хочу поступать в музыкальное училище. Папа у меня военный человек - тут же собрался, поехал туда, разыскал у них самого главного и сказал ему, мол, вот, так и так, есть у меня сын, играет на саксофоне. "Как играет? Извините, а кто его учил?" - "А, не знаю", - говорит.- "Он сам там что-то делает". Ну, сказали ему: "Привозите". Я приехал. Меня прослушали, сказали, что мне нужно позаниматься, потому что у меня есть способности, но, к сожалению, нет базы. Я поинтересовался, что именно мне нужно сделать, папа все это аккуратно записал в блокнотик, после чего мы вернулись домой, и я начал заниматься. В музыкальной школе по этому поводу у всех были большие глаза.
Я занимался каждый день по три часа. За три месяца, естественно, мой уровень вырос, и я поехал обратно в музыкальное училище, где мне сказали: "Все, мы тебя берем".
Проучившись в училище четыре года, я понял, что этого образования мне в жизни будет маловато. Я вдруг осознал, что ничего не умею. Несмотря на то, что в училище было джазовое отделение, по сути как следует джаз там никто не играл. В это время я начал постепенно перебираться в Москву - ездил туда работать в ресторане, опять же с пианистом Дмитрием Мальцевым. Я понял, что для того, чтобы работать, нужно знать стандарты, знать какую-то специфическую информацию, что вообще неплохо бы еще подучиться…
В Гнесинку я поступал тоже достаточно смешно - приехал на неделю раньше того времени, которое мне назначили, пришел к Александру Викторовичу Осейчуку, он мне и говорит: "Ты чего приехал, парень?" Я замялся, говорю: "Ладно, я тогда домой поехал…" Он меня остановил, сказал: "Ладно, если уж приехал - проходи". Я поиграл ему, он посмотрел и говорит: "Ну, мы таких не берем. Это невозможно". Что делать? Александр Викторович сказал, что нужно знать большой объем информации. Кончилось это тем, что я просто стал ездить брать уроки. Впрочем, после этих уроков тоже не было еще понятно, поступлю я или нет. Но комиссия решила вопрос в мою пользу, и меня взяли. И после этого уже началась жизнь в Москве. Я начал выступать со всеми, играть разную музыку, чем, собственно, и занимаюсь по сей день.

Сложно было устраиваться работать в музыкальные коллективы?

- Все дело в том, что я сам себя не предлагал. Обычно меня приглашали. Вот, была возможность, когда прослушивали музыкантов к Лундстрему - нужен был второй тенор. Я пришел, и мне сразу сказали: "Ты нам нужен. Мы хотим, чтобы у нас было два разноплановых музыканта: один - традиционный тенорист, а второй - более сложной направленности, вот, как Дмитрий Мосьпан…" В результате мы с Димой в течение целого года проработали вместе в оркестре Лундстрема. А после ухода из оркестра Лундстрема я начал очень тесно сотрудничать с Анатолием Ошеровичем Кроллом. У нас появился квартет "Мы из джаза". Он, собственно, до сих пор существует, хотя мы, может быть, не так часто выступаем.
Так что сказать, сложно ли попасть в оркестр, я не могу. Сложный момент - это когда ты приходишь в оркестр, и нужно тут же начать играть музыку. Ты должен входить в коллектив сразу, и делать свою работу профессионально. Сложно сказать, удавалось мне это или нет, но, по крайней мере, я старался это делать.

Насколько я знаю, ты занимаешься в основном традиционным джазом. Бытует мнение, что эта музыка свое уже отжила. Редко кто из музыкантов рискует заниматься ею сейчас. Что ты находишь в традиции и почему занимаешься именно ею?

Антон Румянцев

- Понимаешь, я изначально для себя определил некоторые пути, по которым иду. Когда я учился в музыкальном училище, когда у меня не было педагога по инструменту, поступающая ко мне информация была очень эклектична. Самое первое, что я услышал, были записи Джона Колтрейна. Самые сложные его альбомы, те, где он играет Giant Steps, Impressions… Конечно, меня захватила эта музыка. Я под нее практически и просыпался, и засыпал. Дух, который нес Джон Колтрейн, мне близок и понятен, включая то, что он играл в конце своей жизни. Но просто когда я стал учиться в Москве, я понял, что существует четкая школа. Если не пройти эту школу, не понять ее до конца, то невозможно будет получить ту самую настоящую традицию, понять ее. Я просто дотошный человек, понимаешь? Очень многие просто не доходят до такого уровня этой игры, срываются на другие стили - более современные - в более сложную музыку. А мне интересно как раз в простой музыке находить мелодию… что-то такое. То есть, что я имею в виду? В 20-40-х годах были знаковые музыканты. Были музыканты, которые предвосхитили бибоп. Они играли его уже тогда. Эти идеи витали в воздухе. И в конечном итоге эти идеи в наш музыкальный мир принесли очень известные люди, такие, как Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи.
Что мне в первую очередь нравится в джазовой музыке? Мелодия, гармония, и какое-то спокойствие, что-то наивысшее. Духовность - вот что есть в этой музыке. Если мы слушаем Бена Уэбстера, мы понимаем, что это все не просто так. И я хочу очень хорошо изучить этот язык, говорить на нем. Я твердо знаю одно - если эта музыка будет сделана мною действительно хорошо, она всегда будет нравиться, независимо от времени. А вообще, традиция традицией, но я все равно играю более современным звуком, пусть даже и традиционную информацию. Мне это нравится, я получаю эстетическое удовольствие, и эта музыка вызывает у меня улыбку. Хочется, чтобы мои слушатели чувствовали то же самое, чтобы они от моей игры они получали больше позитива, чем негатива. Именно поэтому, относясь с большим уважением к другим стилям, я отдаю предпочтение именно традиционной музыке.

Во время поездки в Америку в рамках программы "Открытый мир" ты тоже играл стандарты?

- В Америке я играл не то, что я хотел бы играть. Мы были поставлены в определенные рамки, поскольку наша компания была достаточно разношерстной, надо было политически подойти к этому и играть то, что в определенной степени будет выгодно всем, поэтому выбирали оптимальные варианты. Может быть, если бы я играл один, то сыграл бы и традицию, что в принципе там приветствуется, поскольку на фестивале, где мы играли, было очень много традиционных музыкантов. Например, такой гитарист, как Рассел Малоун, который играл там традицию в самом чистом изложении. Он пропагандирует ее. Так что, думаю, с этой музыкой я бы тоже выглядел там хорошо. Вообще все американцы, которые приезжают к нам сюда, и с кем я общаюсь, очень хорошо знают всю эту традиционную информацию. Они могут играть другую музыку, но они все равно все это знают. То есть сначала они узнают ее, а потом уже на ее основе делают что-то свое. Например, тот же самый трубач Рой Харгроув создал замечательный проект, где он играет фанковую музыку. Но этот фанк построен на музыке, которую играли в тридцатые годы. Это не все понимают, просто потому, что ее мало кто хорошо знает. Вот я иду в этом направлении. Все-таки что бы у нас здесь ни думали, есть Нью-Йорк - джазовая Мекка в своем роде. Ты приезжаешь туда, приходишь на джем, и ты должен что-то там делать. Что? Ты играешь старые стандарты. Не то, что у нас играется, а то, что у них играется. Ты должен это все знать и уметь достойно играть.

Дала ли тебе что-то эта поездка?

Антон на фестивале в США

- Дала, и очень многое, прежде всего в плане понимания культуры другой страны. В частности, этому способствовало наше проживание в семьях. Мне очень повезло, я жил в замечательной интеллигентной семье. Марк, глава семейства, преподаватель университета по биологии, а его жена - врач. Я был очень удивлен, что они каждый вечер собираются не для того, чтобы просто отдохнуть перед телевизором, нет. Они начинают либо петь госпел, либо музицировать. Они замечательно поют… Марк играет на кларнете, его супруга - на гобое. Их дети тоже играют… То есть они все время занимаются музыкой. И это было устроено не специально для меня. Таков их быт. Было очень интересно. Я увидел, насколько они религиозны, и мне стало понятно, почему они с таким фанатизмом об этом говорят. Это не может не отражаться в музыке. Если вспомнить Джона Колтрейна, то сразу все понимаешь - "A Love Supreme” тому доказательство. Для меня открылось понимание этой духовности. Я не могу сказать, что я такой же. Нет, я абсолютно другой человек, но мне было очень интересно за всем этим наблюдать. Большой опыт в общении с людьми.
Они иначе относятся к жизни. Например, они очень много улыбаются. Если у нас кто-то начинает улыбаться, то это приравнивается к какой-то лести. А у них это считается абсолютно нормальным. И мне рассказывали, одна их подружка как-то приехала в Советский Союз и удивилась, какие у нас здесь были грустные люди, потому что они не улыбались. И хотя мы, вроде бы, очень любим посмеяться, но настолько это все разное…
То, что я там увидел, с точки зрения музыки меня особо не удивило. Многих музыкантов я видел в "Ле Клубе”, и их серьезный уровень не был для меня каким-то откровением. Было очень приятно в очередной раз увидеть профессиональных людей, которые творят и относятся к этому делу очень серьезно. Было очень приятно, что многие люди подходили, говорили мне приятные слова. Я им очень за это благодарен. Значит, не зря я учился. А самое главное - они стараются оказать поддержку. Если бы наше музыкальное сообщество этому научилось бы, вместо того, чтобы говорить человеку, мол, ты не умеешь играть, так что лучше и не пытаться. Наоборот, нужно говорить: "Играй! И чем больше ты будешь играть, тем лучше". Тогда все в музыке будут нести только положительную энергетику, не будет агрессии, не будет зависти, многие вопросы сразу будут решены.

У тебя не возникало желания создать свой собственный проект, стать бэндлидером?

- Ну, ты знаешь, если в моей жизни создадутся благоприятные условия для создания проекта… В принципе я уже создал квартет, на настоящий момент мы проработали вместе где-то год, но сейчас я эту деятельность, наверное, прекращу на некоторое время, поскольку сейчас мне бы хотелось делать нечто другое. У меня сейчас очень много идей, я сейчас занят другими проектами. Например, я очень много выступаю с ди-джеями. Это очень модное направление, которое мне тоже очень интересно. Все ведь считают, что эту музыку очень просто делать - сел за компьютер, взял и написал. На самом деле есть свои законы, свои тенденции. Вот и получается, что занимаюсь современной музыкой, но при этом не занимаюсь современной джазовой музыкой. Вместо этого я взялся за музыку, скажем так, танцевальную. Вообще все время, что я работал здесь, в Москве, я все время играл на дискотеках. Это было претворением детской мечты - я с детства очень любил танцевать, и когда я начал играть на инструменте, я понял, что это можно совмещать. И оказалось, что люди получают от этого колоссальное удовольствие, как и я сам. Когда я играю джаз, бывают разные некомфортные ситуации - не нравится кто-то из тех, с кем играешь, что-то не так, уровень у всех разный… А туда приходишь - там есть четкий ритм, от которого ты можешь просто получать удовольствие. И я иной раз просто сам отдыхаю, расслабляюсь. И в то же время получается, что посредством этой музыки я несу людям джаз. Я ведь там тоже занимаюсь импровизацией. Ну, представляешь? Стоят молодые люди, которым по 16-17 лет, они слушают, и им нравится. Кто пойдет в 16-17 лет на джазовые концерты в каком-нибудь городе в какую-то старую филармонию? Разве что только те, кто учится в музыкальном училище. А как еще люди могут узнать о джазовой музыке? Как-то мы приехали в Чебоксары с одним ди-джеем, отработали там на детской новогодней дискотеке, где было шестьсот человек народу. А на следующий день в газете написали, что ди-джей Смайл и Антон Румянцев пропагандируют джазовую музыку посредством танцевальной музыки. Было приятно. Значит, не зря мы делаем свое дело. Так что, я думаю, в скором времени сделаю такой проект, на серьезном мировом уровне.
В джазовой музыке у меня тоже есть идеи, но я все-таки хочу пока побольше поработать сайдменом, просто сессионным музыкантом, которого приглашают в разные проекты. Мне очень приятно, что я могу прийти в любой коллектив и сделать музыку. Я получаю от этого удовольствие.

Чего тебе не хватает для полного счастья в плане творческой самореализации?

- Есть очень много вопросов, мною еще не разрешенных. В первую очередь это мой профессионализм. Мне хватает его на определенном уровне, но хочется играть больше и лучше. И, конечно, хотелось бы, чтобы джазовая музыка была у нас более популярна. И этому надо помогать. В нашей стране принято очень много просто говорить или выискивать в проблеме самые плохие стороны. Это менталитет русского человека. Вот, от этого как раз нужно как-то уходить, мне кажется. Если люди станут замечать больше позитивных моментов, то и джаз станет более популярен. Ведь настроение человека передается музыке. Если у музыканта тяжело на душе, что-то там накипело, и он выходит на сцену, начинает играть - это все передается людям. Они похлопают, но они все чувствуют.

Ты преподаешь?

- Да, я преподаю уже достаточно давно, практически с четвертого курса училища - у меня был один парнишка-ученик во Владимире. Очень талантливый. В Москве меня тоже нашли разные люди. Есть девушка, которой 35 лет и которая играет на саксофоне. Я с ней занимаюсь. Есть совсем молодой парнишка, ему одиннадцать лет. В прошлом году после трех уроков со мной он занял первое место на конкурсе среди музыкальных школ. Я просто его поправил, он вышел, сыграл - и все замечательно. Очень талантливый тоже. Сейчас я преподаю также в Институте Современного Искусства.

Сложно брать на себя ответственность за учеников?

- Однажды я сказал себе, что если я буду плохо учить, то лучше я вообще не стану этим заниматься. Моя бабушка - преподаватель химии. Она очень хороший педагог. Знаковый педагог в нашем городе была. Поэтому мне с детства очень хотелось преподавать. Я ведь когда узнаю что-то новое, мне тут же хочется этим поделиться. Я отношусь к каждому ученику очень ответственно и серьезно. Я знаю, что он кому-то будет потом говорить, что учился у меня, поэтому занимаюсь далеко не со всеми. Даже когда люди за деньги хотят у меня поучиться, не всегда у них это получается именно со мной, потому что мне надо увидеть что-то в человеке, чтобы меня зацепило, чтобы я понял, что я могу что-то сделать. Я очень сильно выкладываюсь на уроках, и это дается тяжело - ученика нужно все время контролировать...

Беседовала Анна Филипьева

На первую страницу номера