502 Bad Gateway

nginx/1.24.0

Русские и nerusskie песни в Е-бурге

15 декабря в екатеринбургском Камерном театре состоялся очередной концерт рамках проекта Екатеринбургского Центра современного искусства, посвященного новой импровизационной музыке. Этот проект, задуманный Геннадием Сахаровым, призван удовлетворить потребности любителей музыкального эксклюзива, неожиданных и “вкусных” экспериментов в области нетрадиционного джаза, авант-фолка и других направлений, как правило, не попадающих в программы филармоний, официальных джаз-фестивалей, а потому вынужденных быть рассеянными по различным музыкальным клубам и небольшим концертным площадкам. По сути, в сегодняшней России существует лишь одно постоянное место обитания творческой (альтернативной) музыки - это Московский Культурный Центр “Дом”. Что до Екатеринбурга, то, несмотря на отсутствие такого места, здесь все же существует достаточно плотный культурный слой, заинтересованный в развитии подобных некоммерческих проектов.
На концерте 15 декабря были представлены петербургский дуэт Вячеслава Гайворонского (труба) и Владимира Волкова (контрабас), известный апологетам авангардной музыки с 1979 г. и неизменно демонстрирующий уровень тончайшей музыкальной культуры, и челябинский "Новый Художественный Ансамбль" (НХА), который достаточно долго работал с электроакустикой, а теперь "возвращен к жизни" удивительного тембра и диапазона голосом Ольги Леоновой. Деление на русское и nerusskoe, хотя и имеет явные предпосылки (итоговые смыслы оказались даже глубже, чем задумывалось), в большей мере все же условно, как условно и совмещение в одном концерте двух столь разных по стилистике, жанровой определенности и, в конце концов, идеологии творческих объединений. В любом случае, впечатления, как и наполненность уводящей от повседневности энергетикой, получены сполна.
Полутьма, еле слышимый шорох контрабаса, напряженные секунды с приглушенной, "ушедшей в себя" трубой, - все глубоко интимно, доверительно, что оценивается сразу, равно как и выверенность, аккуратность и оправданность каждого звука. Дуэт Гайворонского-Волкова - один из необычных ансамблей, объединяющий два инструмента, широко разведенных по регистрам. Работать приходится в пропасти, дно которой человеческий слух - еще немного и перестанет распознавать. Введение в иную реальность начинается сразу. Все ниже и ниже опускает и потом словно подвешивает в своей густой неизведанной пустоте бесконечный бурдонный бас (контрабас смычком) Волкова. С хирургической точностью ему вторит в прошлом окончивший и Ленинградскую консерваторию по классу трубы, и Кемеровский медицинский институт Вячеслав Гайворонский. Передаются слушателю и наработанное за годы совместного творчества человеческое взаимопонимание - ведь, наверное, не случайно так органичны и многозначительны унисоны в первых медитативных композициях, где два голоса сплетаются в восточную вязь, нескончаемыми мелкими узорами экстатически зазывают в мир вечного счастья и покоя. В одной из них и без того гармоничное звучание неожиданно дополняет отстукивающий свое метроном. Но он не закабаляет, не отчуждает, как это часто бывает, а, наоборот, придает восприятию здоровую мерность дыхания. Эта открытость, постоянно поступающая откуда-то в зал свежесть в сочетании с немалой смысловой насыщенностью, пожалуй, и есть то, что определяет культуру звука, один из главных эстетических компонентов музыки петербургского дуэта.
Обозначая пределы, музыканты виртуозно обживают отведенное им звуковысотное пространство, заполняя его не только и не столько драматическими или лирическими пассажами, мелкими "почеркушками", выслушиванием чистых интервалов (кварт, квинт), сколько массой тембровых сюрпризов. Дуэт неслучайно относят иногда к направлению авант-фолка, хотя значимая этнографичность не покрывает всей палитры возможностей музыкантов - слушатель, конечно, волен представить себя где-нибудь на селе, но скорее это будет нечто интернациональное, утопическое и чуть ли не фантастическое. Труба может прикинуться восточной зурной, деревенским рожком или зазвучать совершенно "недуховым" голосом, подсвистывая, журча, бормоча, вздыхая, подскуливая, повизгивая, тявкая (знаменитая "Блоха" Мусоргского), глухо булькая. Контрабас, лихо перемещаясь по всему 4-х октавному диапазону, щелкает струнами, урчит, зловеще рычит и тоже выходит за рамки "струнно-смычковости", выдавая так называемые "волыночные басы" или переключаясь на функцию ударных (перкуссии, пошлепывания, поглаживания). В результате без примеси театрализации, исключительно музыкальными средствами рисуются живые, запоминающиеся, очень человечные образы. Они и серьезны (подача звука порой - прямо по Тарковскому), и комичны, но всегда изящно и остроумно разные.
Челябинский "Новый Художественный Ансамбль" не столь щедр на композиционную ясность и, как бы парадоксально ни звучало, теплоту и сердечность Гайворонского и Волкова. …Появляется девушка в костюме "military", начинает петь: на объем и мощь сразу отзывается все тело. Глубокие, слегка "умрачненные" контральтовые тона Ольги Леоновой заставляют вздрагивать. Есть в этом голосе что-то настоящее, свободное от материальной составляющей, баланс между "утробой" голоса, психосоматическими вибрациями поющей и пространством зала. (Кстати, о зале - необходимая и, в общем, достаточная звуковая полнота, только обнаружившись, тут же хоронилась в разнообразные ниши. Абсолютно комфортной окутанности звуком - наверное, это слишком субъективно - к сожалению, не было, будто приходилось с кем-то ею делиться.) Голос, проживающий собственную жизнь, смело перемещается с оснований малой октавы до верхушек второй и третьей. Правда, "смело" - не всегда означает сообразность с музыкальной ситуацией момента: где-то ухо ждет большей мягкости, но его прижимает чем-то фанерным, где-то хочется прохладной академичной строгости и прозрачности, но вспыхивает что-нибудь пронзительное, близкое широкому народному звуку. (Известное вокальное упражнение было преподнесено как "а теперь послушаем, что говорит наш аппарат...", звуки неприятные, зато куда как естественные, идущие из самого-самого нутра - хотя голос в действительности зарождается территориально гораздо глубже.) Ее стиль - это комбинирование различных приемов: выведение приглушенно сипловатых мелодий, страстные придыхания и обрывания, что-то родственное "прикрытому" академическому вокалу. С первых звуков ее низов (чуть повнимательнее бы к ним подходить) слуховое воображение очевидно переносится в пространства Лизы Джеральд…
Наконец, к сюжету НХА в целом. Слушателя с уже "прочищенными каналами" музыканты подводят к серьезной планке, пусть не Баха (это только к лучшему), зато Бетховена и Арво Пярта. Быть может, они справились бы с таким началом и самостоятельно - медитативно невозмутимый скрипичный тон, едва уловимый сосредоточенный шепот рояля и голос, даже не поющий, а накрывающий, словно полотном, какой-то иной реальностью. В качестве слов - числительные от ein (1) до zwoelf (12). Что в этих распевах - отсчет времени, перечисление неведомых фрагментов бытия, количество звуков в диатоническом ряду, легко укладывающихся в сознании, разлинованном школьной зубрежкой, набор немецких звуков, ненавязчиво отсылающих к философской и мистической культуре Германии? Тайный мистериальный сговор? Вот уже звучит cantus firmus знаменитого средневекового полифониста Перотина. Все погружается в молитву. Гармония, покой и удивительная цельность композиции, вершат которую два теннисных шарика, брошенные на крышку рояля и прыгающие по ней легкими отскакивающими каплями - короткие "вверх-вниз" нашей жизни, судьба которых в руках одного лишь случая, естественного порядка вещей, провидения. Далее начинается "новая ресторанная музыка" "с суицидальным уклоном" (провокативное примечание к названию проекта Льва Гутовского): шлягеры 1970-х (Челентано, например), исполненные на свой манер; электронная обработка живых тембров -достаточно остроумная, но в целом все-таки вторичная (лет 20 назад все были бы в восторге) и, наконец, странное театрализованное действие в духе гринуэевского постмодернизма, - действие, порывающее с логикой всего предыдущего. На фоне компьютерной нарезки из криминальных блокбастеров исподволь начинает разыгрываться интермедия. Принцип параллельного монтажа трех тем, каждая из которых в совокупности вызывают шок и недоумение (по Курехину, главный критерий современной художественности), особенно, когда начинается танец долговязого лохматого "уборщика" (Лев Гутовский) и небольшого, с блестящей лысиной компьютерного кардинала (Сергей Белов), - танец меланхоличный, усталый, переходящий в вальс. Но неужели этот эпатирующий неподготовленного зрителя перформанс с гомосексуальным отливом, не ведущий в общем-то никуда - единственный выход? Чем забросали то пространство, в котором с такой наивной и трогательной непосредственностью прыгали шарики? Что это, жутковатая мистификация или полная иронии игра, предполагающая просто смех, без слез, пародия на безвестный оригинал (серию оригиналов)? В довершение всего - вновь реминисценция, на этот раз на классическое "Lascia ch'io pianga" (входившее, кстати, в репертуар Барбары Стрейзанд). И опять вопрос - попытка ли это восстановить ту изначальную гармонию на новых основаниях?
Реакция на подобные примеры постмодернистской эстетики по законам той же эстетики может быть предельно плюралистична. Каждый расставляет акценты в соответствии с индивидуальными предпочтениями. Кто-то с удовольствием считывает занавешанный разными материями деструктив. Кому-то ближе остается незаумствующая тонкая сонорика Гайворонского-Волкова. Или, быть может, действительно стоит наслаждаться пародией, шаржем НХА - только вот на что? Но, так или иначе, без душевных волнений и очередных раздумий по поводу современной художественной ментальности, никто не ушел.

Ксения Федорова,
Екатеринбург

На первую страницу номера