Выпуск # 45
2004
|
| Петр Талалай: "Если музыканты будут скромными, они станут лучше" |
|
Что повлияло на твое решение стать барабанщиком?
 - С самого детства было ясно, что я буду музыкантом уже потому, что мои родители - музыканты. Они учили меня играть сначала на фортепиано, потом на виолончели. Что до барабанов... Просто дело в том, что папа у меня - гений. Я думаю, что это так. Он гениальный преподаватель, и он увидел во мне способности. В детстве я все время стучал ложками, вилками по всяким тарелкам. Буквально не мог спокойно посидеть, тут же начинал по чему-нибудь барабанить. Все говорили, мол, хватит, хватит уже. Моя бабушка, с которой я жил, меня из-за этого прямо-таки третировала.
А еще я в детстве был очень толстым, ленивым, поэтому не хотел заниматься на инструменте, на котором играют стоя. "А на барабанах играть будешь?" - меня спрашивали. - "Ну, а на барабанах сидят?" - "Да, сидят." - "Тогда буду, ладно." (смеется). Так как-то все.
Мой преподаватель Михаил Ковалевский - крупнейший преподаватель эстрадно-джазовой ударной установки, наиболее почтенный, наверное. Большинство музыкантов, которые в России играют на барабанах, учил он. Он хороший друг моего папы, и папа просто отвел меня к нему и сказал: "Миш, позанимайся с ним, а?" И он стал заниматься.
А сам ты не занимаешься сейчас преподавательской деятельностью?
- Я занимаюсь иллюстраторской деятельностью. Это значит, что я играю на барабанах со студентами в ГМУЭДИ, где я сам учился. Я просто еще не считаю себя достаточно квалифицированным, чтобы сейчас преподавать, не могу нести ответственность за студентов. Тут надо уже иметь серьезные сформировавшиеся взгляды на музыку, а у меня они пока еще формируются. А вот поиграть - другое дело. Я, конечно, стараюсь людям говорить, когда замечаю какие-то недостатки или, наоборот, преимущества, которые я вижу, а другие не видят.
Что касается моей собственной учебы, то буквально в эти дни я заканчиваю аспирантуру в Государственной Классической Академии имени Маймонида. Пишу реферат.
С кем и где ты сейчас играешь?
- Ну, например, недавно мы ездили с моим хорошим другом Алексеем Чернаковым в Польшу. Это одаренный шестнадцатилетний пианист. С нами поет Наташа Блинова - тоже молодая многообещающая вокалистка; играет перкуссионист Саша Бондаренко. Кроме того, с нами играет такой интересный альт-саксофонист Константин Сафьянов. Он исполняет партии первого альта в бэнде Бутмана. Ну и, конечно же, басист Макар Новиков. Это, можно сказать, мой любимый басист, с которым я сейчас играю, кроме "Джаз-Бас Театра" Алекса Ростоцкого. Собственно, я пытаюсь с Макаром играть всюду. Этим составом мы ездили в Польшу на фестиваль "Джазовая осень Бельско-Бяла" и играли там. Этот фестиваль курирует сам Томаш Станько - известный трубач, лицо ЕСМ. Когда я увидел, кто играет на этом фестивале, то был просто шокирован, потому что я никогда не то что не мечтал поиграть на одном фестивале с ними, но даже не думал, что у меня будет возможность когда-нибудь просто даже послушать их живьем. В основном эти музыканты также представляли лейбл ЕСМ, который отличается своеобразным подходом к музыке и некоторой академичностью.
У тебя есть собственный проект, собранный тобой, или, как правило, тебя самого другие музыканты приглашают играть в их проектах?
 - Да, в основном приглашают меня, хотя я вот уже много лет мечтаю собрать собственный ансамбль. Но получается так, что у меня каждый раз есть какой-то очень важный текущий проект, и я не могу себе ничего существенного, кроме этого, позволить. Например, вот этот проект, в Польше, потребовал от меня всесторонней подготовки. Я поставил себе цель не думать ни о чем, кроме этого. Для меня это нормально, потому что тогда действительно получается создать что-то эдакое - сделать хорошую программу, например, и хорошо с ней выступить... То есть на какое-то время этот фестиваль стал целью моей жизни. И сейчас, когда он прошел, у меня словно камень с души свалился. И вот как раз поэтому, наверное, сейчас я опять начинаю думать о сольном проекте. Хотя, конечно, нет гарантии, что кто-то опять не придет и не позовет меня делать какую-то программу. Я не имею сотового телефона, меня очень трудно найти, но те, кому я нужен, меня все равно находят.
Помимо Алексея Чернакова, с которым я играю, есть такой замечательный пианист Евгений Сивцов. Мы уже записали с ним два диска. Собственно, записали так, просто для себя. Мы их не стали издавать, они у нас дома лежат. Но, может быть, мы куда-то их сможем со временем продвинуть. Пока просто этим не занимались. Мы с Евгением играем постоянно играем концерты вместе - и его вещи, и стандарты. Он очень хороший молодой пианист, и мне с ним очень нравится играть, потому что у нас с ним очень сходный поток мыслей. Если с Лешей Чернаковым мы постоянно что-то ищем и не всегда находим, то с Женей все иначе. Он именно как пианист мне очень нравится, хотя его еще толком никто не знает. Но, я думаю, у него очень большое будущее. Играя с ним, я могу себе позволить все абсолютно.
Потом, я постоянно сотрудничаю с Алексом Ростоцким. Он... Я вообще считаю, что он очень близок к тому, что я называю словом "гений". Думаю, если бы не железный занавес, который, наверное, очень многим помешал в свое время, он мог бы стать всемирно известным признанным музыкантом, потому что его идеи очень нестандартны, очень интересны. Они выходят за пределы не только джаза, но и музыки вообще. Например, сейчас мы делаем программу с художником. Мы играем в трио, а художник рисует в это время те вещи, которые мы играем. Потом Саша просит своих друзей снимать дома тематические фильмы, которые тоже очень похожи на то, что он делает в музыке, чтобы иметь возможность воздействовать не только музыкой, но и изображением. В трио сейчас мы играем с Евгением Борцом на фортепиано. Кстати, тоже известный пианист. У нас очень живо получается играть. Может быть, не все выходит по-джазовому, но это хорошо, потому что мы стараемся выходить за пределы стиля. Мы стараемся делать и что-то русское, и какую-то восточную музыку... Это, в общем-то, отражает ту ситуацию, в которой мы живем. На Западе или в Европе никому не нужны музыканты, играющие западную или европейскую музыку. Этого и так уже полно. Нужны именно люди, которые что-то будут нести именно от своей культуры, что-то уникальное.
Возвращаясь к моему собственному проекту, мне трудно сказать, что за проект это был бы, потому что мне нравится очень много разной музыки. Сейчас я лелею мечту - собрать такой эклектичный проект: несколько проектов в одном. Я даже не знаю, одни и те же музыканты играли бы всю эту программу целиком, или разные, но это была бы очень разностильная музыка - и регги, и драм-н-бэйс, и даб - я очень люблю даб, - ну и, конечно, джаз. Плюс между этим могли бы быть какие-то минималистические академические номера, которые я иногда сочиняю (смеется).
Вообще меня очень тянет к минимализму. Он позволяет с помощью минимальных средств выразить очень много всего. То есть, например, тот же даб сам по себе очень минималистичен. Все очень просто, и малейшие изменения протяженной по времени простой конструкции производят большой эффект. У людей, играющих здесь (в России - прим.
авт.) джаз, часто бывают очень большие проблемы с владением инструментом, и поэтому они пытаются добиться чего-то этакого, привлекая как можно больше различных дополнительных средств, а на самом деле у просто не хватает школы. Я вообще очень критично отношусь к тому, что происходит с джазом здесь, в России. Это не всегда интересно просто по академическим канонам.
У тебя есть какой-то пример для подражания среди композиторов-минималистов или тебе просто близка сама по себе идея минимализма?
- Я пока еще не слишком глубоко изучал минимализм, но то, что я слышал, мне очень нравилось. Вот, есть, например, такой русский композитор Владимир Мартынов... Можно, наверное, сказать, что он в какой-то мере для меня гуру, хотя мне не очень нравится это слово, так как оно подразумевает беспрекословное следование за кем-то одним. Когда рождаешься в семье, где и отец, и мама - музыканты, то изначально живешь со знанием многих композиторов, большого количества музыки, которая была прослушана еще в детстве. Поэтому когда пытаешься создавать что-то новое, уже думаешь: "А как там я буду смотреться по сравнению, например, с Бахом или с Моцартом?" Вот тут-то и осознаешь свое ничтожество, и ничего не остается, кроме как заняться минимализмом, потому что это действительно что-то новое, позволяющее делать все, основываясь совершенно на других принципах.
Филип Гласс мне очень нравится. Майкл Найман - это уже совсем другое. Потом, Билл Ласвелл... Его, конечно, вряд ли можно отнести к академическому минимализму, но он мне тоже очень нравится. И большинство электронной музыки, которая мне очень нравится, тоже выдержана в минимализме. В общем, если у людей хороший вкус, они умеют обходиться минимумом средств (смеется).
Как часто ты посещаешь концерты в качестве слушателя? И каким концертам ты отдаешь предпочтение?
- Я вот как раз хотел сходить на [американского пианиста] Ури Кейна, но не хватило денег на билеты.
Кому я отдаю предпочтение? Бывают люди, которым удалось создать собственный стиль. Если это так, и если я знаю, что мне этот человек чем-то близок и может что-то новое привнести, я стараюсь идти на концерт, и в принципе не важно, какая это музыка - электронная, джазовая, академическая... Больше всего мне интересна абсолютно новая музыка. Например, приезжали вот Mice On Mars... Такая группа электронная есть в Германии - "Мыши на Марсе". Вот, это было очень интересно. Это люди, которые реально сейчас делают что-то новое, и совершенно не исполнены какими-то канонами, традициями.
То есть, по твоему мнению, сейчас именно можно делать что-то новое, только полностью отказавшись от традиций и канонов, я правильно понимаю?
- Ну, нет, не обязательно. Просто это делать легче. Самый легкий путь - делать что-то там, где еще никто ничего не делал, потому что то, что уже сделано до нас, действительно колоссально. В академической европейской школе уже достигнуто все, что можно. Такие композиторы, как Штокгаузен, например, уже...
просто дошли до предела техники, я считаю. Нового уже практически не осталось в европейской академической традиции. Но тот же Штокгаузен занимается электронной музыкой, и у него это, наверное, неплохо получается.
У тебя есть дух экспериментатора?
- Да, конечно. Я слушаю очень много электронной музыки, изобилующей новыми тембрами, и вообще разными новыми подходами к сочинению музыки. Люди просто сидят и в какой-нибудь компьютерной программе набивают значки, нотки, и в результате получается музыка, звучащая так, как ни один живой человек не сыграет.
Мне иногда просто интересно сымитировать на живой установке электронное звучание. Для этого приходится ее как-то препарировать. Вообще барабаны - это инструмент неисследованный. Очень много нового можно в них найти, вплоть до таких вещей, как их настройка - натяжение пластика. От этого зависит очень многое. Если будет меняться звук, соответственно, будут меняться и фразы. Ну, я не буду сейчас останавливаться на отдельных способах препарирования инструментов, потому что лучше просто взять какие-то записи и послушать.
Вообще ритм - это такая штука, для которой совершенно не важно, на чем он играется. Барабаны имеют возможность играть его с наиболее ярко выраженной атакой по сравнению с другими инструментами, поэтому, соответственно, и ритм они могут выразить богаче, чем другие инструменты. Но тот же ритм можно просто играть руками на столе (стучит), или на фортепиано, на басу... абсолютно на любом инструменте. Хоть на скрипке. Вся штука в том, как ты мыслишь ритм, как ты его играешь, а не то, на чем ты его играешь.
Наша культура все-таки больше академическая, нежели джазовая. У нас очень хорошая фортепианная и скрипичная школа. Но это академическая школа. Не джазовая. Поэтому джазменов учат классике. Это очень хорошо, но в классике все-таки другой подход к ритму - он не настолько развит. Я считаю, очень важно об этом сказать. Может быть, люди одумаются наконец (смеется). Потому что когда у тебя есть ритм, то можно, несмотря ни на что, играть клевый джаз. А если нет ритма, то ты можешь знать кучу классической музыки, и так ничего и не сумеешь сыграть в джазе. Потому что одна техника, беглость и знание гармонии не дают джаза. Если человек не может играть в трио, и вообще не знает, какова роль пианиста в трио... Многие пианисты, студенты, с которыми я сейчас играю, думают, что надо играть очень быстро и очень много, и тогда это будет круто. А на самом деле роль джазового пианиста, кроме сольных партий, - еще и помогать, играть аккомпанемент. Именно это и характеризует его как профессионала, как музыканта - его аккомпанемент. Так же и барабанщик, и басист. Если человек не умеет аккомпанировать, я не считаю, что он джазмен. Пусть музыканты об этом подумают. Может быть, тогда они будут более скромными, и из-за этого станут
лучше как музыканты.
Когда ты играешь, ты полностью самостоятелен, или над тобой довлеет тот факт, что ты - единица коллектива, или, может быть, даже придаток барабанной установки?
- Когда я играю на барабанах, я прежде всего пытаюсь сделать так, чтобы людям, которые со мной играют, было хорошо. Хотя, если люди играют плохо, у меня бывает желание ставить им еще дополнительные препоны и мешать всячески, но не уходя из стиля, и ритма. Во мне просто отсутствует некоторая деликатность. Но я, конечно, обычно играю с теми, кто играет хорошо, и кто лично мне нравится. Поэтому мне нетрудно играть с ними в гармонии, не "переигрывая" их, и не затеняя. И... как ты говоришь, чувствую ли я себя придатком инструмента? (смеется). Ну, я даже не думал на этот счет, честно говоря. Просто когда есть ансамблевое чувство и ансамблевый дух между музыкантами, то они не чувствуют себя чьими-то придатками, кроме как некой вселенской Божественной Сущности, Бога... или какого-то оргазмуса, как Моцарт говорил. И уже эта субстанция ведет их, и тогда волевым методом уже трудно что-либо предпринять. То есть просто если что-то делается правильно, то оно уже идет само, и не нужно ничего с этим делать. То есть сознательные действия, мозг фактически отключаются, и ты просто играешь - и все, нужно это просто удержать. Хотя, конечно, бывает и по-другому, когда приходится буквально каждый звук из себя выдавливать. Например, когда музыканты новые, и ты не знаешь, каково с ними играть вообще... Вот тогда действительно чувствуешь себя придатком инструмента, наверное, да.
У тебя сейчас плотный концертный график, по твоим ощущениям?
- Ну, не знаю насколько он плотный. Смотря с кем или с чем сравнивать. Думаю, он все же не такой плотный, как мне хотелось бы, я думаю. В принципе... каждую неделю у меня есть хотя бы один или два концерта, которые я считаю достаточно серьезными. Бывает так, что, например, три дня подряд у меня происходят очень важные концерты, на которых надо выкладываться полностью, а бывает так, что раз в три недели всего один концерт... Например, та программа, которую мы играли в Польше, была... как сказать... очень обусловленная. Все было детально расписано, продумано, там была своя концепция. Все вещи были очень продолжительные, и мы должны были очень правильно их сыграть, ни на что не отвлекаясь. Поэтому, готовясь к выступлению, я должен был все это в себе держать постоянно. То есть, соответственно, если бы у меня в это время был еще один такой проект, это было бы для меня уже чересчур, потому что трудно удержать в себе сразу столько состояний.
А какие-то побочные проекты - их всегда бывает много. Есть какие-то там халтуры... Их бывает предостаточно. Но я не отношусь к этому серьезно, потому что все серьезные музыканты когда-то зарабатывают деньги, а когда-то - играют музыку. Иногда бывает, что и то, и другое удается совмещать. И, разумеется, если ты играешь музыку, то к ней совсем другое отношение.
 Беседовала
Анна Филипьева
|
| На первую
страницу номера |
|
