502 Bad Gateway

Пожалуй, одна из наиболее важных клиник - мастер-класс трио Рэя Брауна (контрабас). 72-летний мастер находится в восхитительной форме. За его плечами - два года у Диззи Гиллеспи в великом составе 40-х с участием Чарли Паркера, несколько лет работы у Эллы Фицджералд (в 1948-52 гг. Браун был ее мужем) и пятнадцать лет в трио Оскара Питерсона. В последние два десятилетия Браун работает в основном в формате собственного трио. В его ансамбле всегда играют очень сильные пианисты, не исключение и нынешний состав, где играет 28-летний Джефф Кизер - скромный белый молодой человек с фантастической техникой и невероятно свободным музыкальным мышлением. Джефф, который был последним пианистом jazz Messengers при жизни Арта Блэйки (самому Джеффу, когда он попал в легендарный ансамбль, было всего 17), рассказывает, что Рэй Браун услышал его игру на каком-то фестивале в 1997 г. и буквально сразу пригласил его в свое трио. Я на месте Брауна тоже бы недолго колебался: обе руки Кизера кажутся абсолютно взаимонезависимыми и одновременно взаимозаменяемыми.
Невзирая на молодость своих сайдменов, Браун в ансамбле не звучит чем-то отдельным, каким-то приветом из давнего прошлого. Напротив, игра его в высшей степени современна. Обычно считается, что он - лучший среди традиционных басистов, а вот всякую новую музыку молодежь играет лучше. Не знаю, не знаю. Браун сыграл и стандарт, и блюз (и тут ему и впрямь равных не найдешь), а потом... началось (он заговорщицки подмигнул залу: "Ну, а теперь посмотрим, что значит играть быстро..."). И зарядили - в сложнейших, да еще постоянно меняющихся размерах, с фантастической беглостью, меняя ритмические структуры, рисунки и тональности. Это еще полбеды, потом играли Con Alma Диззи Гилеспи, аранжированную Джеффом Кизером в каких-то совершенно фантастических звучаниях. Кизер играл невероятные по своей плотности аккордовые последовательности, проводя аккорды то арпеджио, то гаммами, то вперед, то назад - а Браун во все это деликатно вставлял тему, поразительно лирично сыгранную смычком, и вновь обрушивал на слушателей мощный поток своей ритмической бомбежки (все-таки по чистоте тона, по легкости и четкости звукоизвлечения равных ему почти нет).
И этого было мало - трио заиграло I Don't Mean A Thing If It Ain't Got That Swing... в виде фанка. Здесь главным действующим лицом был юный (23-летний) чернокожий барабанщик Карим Риганс. Я уже успел убедиться, что техника у него отличная и что он прекрасно чувствует любую музыку, обладает классным свингом и блюзовым ощущением - но фанк! В этой вещи он играл длинные, по целому квадрату, фанковые сольные куски, по сигналу лидера перемежая их свинговыми эпизодами, потом сыграл еще фанковое соло квадратов на шесть - и все это непринужденно, легко, будто и не играет, а только продумывает соло про себя, и при этом еще умудряясь делать крохотные паузы, когда в его сольных кусках Браун дирижирует залом, заставляя всех хором считать доли такта.
И все-таки самый удивительный участник трио - Кизер. Не очень разговорчивый и совершенно повернутый на своей музыке, он творил чудеса. Левая и правая руки у него, как я уже сказал, не только абсолютно взаимонезависимы, они еще и абсолютно взаимозаменимы! Отвечая на какой-то вопрос из зала, пианист с легкостью сыграл несколько сложнейших тактов соло сначала правой рукой, а потом - абсолютно то же самое - левой! И при этом затруднился ответить, как именно он это делает. Мол, "практикуйтесь как можно больше, и вы еще и не того добьетесь". Как будто, если сидеть за роялем двадцать часов в сутки, обязательно начнешь играть, как Рихтер. Ну, или хотя бы как Кизер. Тем более что Кизер не только играет невероятные соло, он еще и сильный ансамблевый пианист. Что же до языка его соло, то тут Стравинского едва ли не больше, чем блюза...
После часовой клиники трио сошло со сцены, и к музыкантам тут же выстроилась стометровая очередь детишек с программками и блокнотиками - за автографами. Музыкантов фотографировали набежавшие журналисты. Но всему на свете приходит конец, кончилась и очередь, и тогда 72-летний Браун стал сам упаковывать свой контрабас (сначала в мягкий чехол, потом в какой-то титанический кофр на колесном ходу)... И хоть бы одна собака наклонилась помочь старику - все уже разошлись, отымев все, что хотели...

Еще одна забавная клиника - пианист Энди ЛаВерн, знакомый нам по многочисленным приездам в Россию с Игорем Бутманом, плюс сам Бутман на саксофоне. В зале (университетский театр, мест примерно на 500) присутствовало человек 300, и состав их был такой же, как и на других клиниках: примерно четверть людей старшего возраста, в том числе преподавателей музыки (местных и приехавших из других мест со своими студентами), остальные - молодежь. Школьников начальных классов, как у Брауна, правда, не было - были от 13-14 и старше. Оба инструменталиста демонстрировали каждый свое: Энди - свою теорию регармонизации (написание новых сложных гармонических сеток для известных тем, что позволяет инструменталисту, особенно пианисту, импровизировать на куда более сложной гармонической основе); Игорь - свою и по местным меркам фантастическую технику игры. Прямо за мной сидели два юных саксофониста лет по 17, так они каждый всплеск бутмановской техники сопровождали смачными "о, йеа!". Но больше всего мне понравился первый вопрос Игорю из зала: "Игорь говорит по-английски?" Тот, и здесь верный своему обычному сценическому пристебу, мгновенно ответил: "Not at all" (вообще нет). Хотя на все последующие вопросы отвечал, естественно, по-английски.

Вечерний концерт - первый официальный концерт фестиваля - проходил в самом большом помещении Москвы-Айдахо, на крытом стадионе "Кибби Дом". Представьте себе, в городе, где постоянного населения - 18.000 человек, есть крытый стадион на 15.000 мест! Это - база местной футбольной (я имею в виду американский футбол) команды "Айдахо Вандалз". Не знаю, заполняются ли когда-нибудь титанические трибуны стадиона целиком, но, во всяком случае, на открытии было никак не меньше 4.000 народу. Весь вечер на сцене сменялись составы, причем сменялись по частям - сначала одна ритм-секция для трех разных солистов, потом другая еще для нескольких и т.п. Из выступавших составов можно выделить более или менее легендарные, но трудно выделить лучший. Все было интересно. И российско-эстонский дуэт Леонид Винцкевич - Лембит Саарсалу, который играл с немецко-американской ритм-секцией, и 14-летний суперскрипач из столицы кантри - Нэшвилла (Теннеси) по имени Билли Контрерас, и знакомая по выступлениям в России в прошлом году певица Эвелин Уайт, и впервые оказавшийся в Штатах сын Леонида Винцкевича - 25-летний альт-саксофонист Николай (сыграл очень уверенно, хватко, с хорошим звуком и заслужил много отнюдь не просто вежливых похвал), и японский пианист Куни Миками, и легендарный Грэди Тэйт, выступавший и как барабанщик для нескольких составов, и как вокалист (он поет смачным, "мужественным" крунерским голосом)... Вот, пожалуй, самые "звездные моменты": на барабанах - молодой, но суперпопулярный Луис Нэш, на басу - обладающий невероятной сольной (да и ансамблевой) техникой Брайан Бромберг, плюс 81-летний пианист Хэнк Джонс (старший брат не менее легендарных музыкантов - барабанщика Элвина и бэндлидера Тэда), а на гитаре - легендарный Херб Эллис (белый, как лунь, абсолютно седой, маленький, сухой - но играет как Бог). К этому же квартету затем добавляется бразильский трубач Клаудио Родити и тромбонист Джей Эшби, чтобы сыграть написанное Родити посвящение 40-летию босса-новы как стиля. И еще один пик концерта - выступление ансамбля 28-летнего черного трубача Роя Харгроува. Все пятеро - черные, все играют с невероятной, почти невыносимой энергией, но круче всех сам Харгроув, невысокий, с коротким "дрэдом" (толстыми косичками) на голове. Он играет с такой страстью, с таким энергетическим напором, что ставит зал буквально на уши. Плюс ко всему он много, резко и непредсказуемо двигается, словно рок-музыкант. Ураган, в общем. А в музыкальном плане - ничего сверхнового, просто очень интенсивный хард-боп.

Все ждали, конечно, появления на сцене самого Лайонела Хэмптона. Суперзвездный ветеран, которому будет 91 этой весной, присутствовал за кулисами - сидел, утопая в глубоком кресле, и улыбался, слушая музыку и глядя на экран, транслирующий картинку со сцены, совершенно детскими прозрачными глазами. Его вибрафон стоял на сцене в первом отделении, но во втором инструмент сдвинули к краю, под скульптуру молодого Хэмптона. Стало ясно, что сегодня маэстро играть не будет. Он очень плохо двигается, хотя находится в абсолютно здравом уме и твердой памяти, радостно приветствует знакомых, сжимая их руки своей сухонькой коричневой кистью. И, хотя последний по времени альбом записан им вместе с его нью-йоркским биг-бэндом всего несколько месяцев назад (он там и поет, и играет), на игру у него остается все меньше сил...

Второй день лично для меня ознаменовался интервью с Рэем Брауном, которое заслуживает отдельной публикации, но из-за которого я пропустил клинику тенор-саксофониста Джо Ловано, одного из самых популярных сейчас в США. Правда, позднее мне удалось заполучить печатный отчет об этой клинике, из которого явствует, что звезда пятьдесят пять минут говорила и пять минут играла. Суть его речи сводилась ко вполне бесспорному положению о том, что надо сначала научиться слушать других музыкантов (причем не только тех, кто играет на том же инструменте, что и ты), улавливать характерные особенности их исполнительского стиля (дыхание, использование пауз, артикуляция и т.п.), а потом, копируя по памяти их соло (выучивание чужих соло по слуху Ловано считает очень важной вещью), начинать вырабатывать собственный стиль.
На следующей клинике я побывал сам - ее давал басист Брайан Бромберг. Я плоховато знал этого музыканта, во всяком случае - слышал только его записи как контрабасиста-сайдмена со Стэном Гетцем. Оказывается, он еще и бас-гитарист, причем в этом качестве играет contemporary, фьюжн и т.п. Именно такова была его клиника: на сцене стоял большой рэк с обработкой, к которому была подключена обычная бас-гитара (инструмент ручной работы с активной электроникой, с очень светлым, звонким вверху и густым внизу звуком), пикколо-бас с нейлоновыми струнами (и строем на октаву выше стандартной бас-гитары) плюс еще один пикколо-инструмент, с очень тонкими металлическими струнами, строем еще на четверть октавы выше и почти гитарным звуком (Брайан использует этот предмет с МИДИ, так что звучать он может и как рояль, и как труба или саксофон). Брайан сыграл несколько вещей соло, продемонстрировав незаурядную слэповую и пальцевую технику, но большая часть пьес звучала под CD-плэйер - у Брайана всегда с собой специальный диск, куда сведено "в минус" (без партии бас-гитары) несколько вещей с его сольных альбомов. Честное слово, если бы я уже не пробовал в своей жизни играть на бас-гитаре, после мастер-класса Бромберга я точно стал бы басистом.

Вечерний концерт второго дня был столь же хорош, как и первый. Многие музыканты появились на сцене во второй раз, но в новых сочетаниях: так, Хэнк Джонс (фортепиано), Херб Эллис (гитара), Луис Нэш (барабаны) были усилены ведущим молодым контрабасистом США - Крисченом Макбрайдом, а в качестве солистов с этой фантастической ритм-секцией играли трубач Рой Харгроув и тенорист Джо Ловано! Если бы не обилие подобных музыкальных переживаний в эти дни, я сказал бы, что это лучший слышанный мною живьем состав современного джазового мэйнстрима. Даже не технику игры я имею в виду. Скорее - чувство. Джаз - это чувство, говорит Рэй Браун, и он прав.
Кстати о Брауне: его трио выступало первым, сорвав стоячую овацию зала (а народу, замечу, было почти вдвое больше, чем в первый день). Еще одна стоячая овация (люди встают после конца пьесы в едином порыве, как на съезде КПСС) досталась человеку по имени Ал Грей. 74-летний тромбонист, в послевоенные годы - участник оркестров Диззи Гилеспи, Лайонела Хэмптона, но главное - Каунта Бэйси (там он проработал четыре года), этот музыкант заслуженно считается мастером игры с плунжерной (резиновой) сурдиной. Когда этот старенький, сморщенный дедушка появился на сцене на полусогнутых ногах, казалось невероятным не только то, что он будет играть, но даже что он дойдет без посторонней помощи до своего стула в противоположном конце площадки. Однако дедушка довольно резво дошел, вставил плунжер (нечто типа большой резиновой грелки) в раструб тромбона, предварительно еще заткнутый сурдиной, и... Нет, это не опишешь. Такой уровень игры я слышал впервые. Не по беглости, не по пассажистике (хотя Ал пару раз показал, что может играть быстро). Опять-таки - по чувству. Он играл Makin' Whoopee, играл с невероятным, пронзительным блюзовым смаком, а когда он (единственный раз) отвел плунжер, заставив тромбон сыто, длинно и экстатически квакнуть, семитысячная аудитория взвыла от восторга и встала - настолько это было к месту, "в кассу" и в кайф. Великий дядька. То есть Билл Уотрус, тромбонист, с которым он потом играл вместе еще пару вещей - тоже великий, но по-другому. Игра Уотруса - от головы. Его мягкий, постоянно скользящий тромбоновый голос совсем не обычен, его мелодические линии полны приятных загадок, и вообще он придает тромбону новое измерение, но его игра - от коры головного мозга (причем от лобных ее долей), а игра Ала Грея - от сердца. И в этом вся разница.
Еще из составов этого концерта хотелось бы отметить квинтет с участием пианиста Седара Уолтона и тенориста Джо Ловано. Конечно, Ловано сейчас очень популярен. Раскручен, разрекламирован и т.п. Правда, меня его игра почему-то "не берет", но я не могу не признать, что он превосходный музыкант, каких мало, с весьма необычной фразировкой и ритмикой. Но, честно сказать, Уолтон (не столько как пианист, сколько как композитор) интересовал меня сильнее. Жаль, что с ним сделать интервью не удалось - он торопился на самолет...

На третий день в целом стало понятно, каких размеров в этом, 32-м году своего существования достиг фестиваль. По словам Кэролиа Уэбб, фестивального менеджера по перевозкам, в этом году на Хэмптоновский фестиваль приехало соревноваться около 800 школьных и студенческих ансамблей из примерно 400 школ. Весь Северо-Запад США, а также Калифорния, Аризона, Джорджия и даже три провинции Канады (хотя канадцам приехать в этом году было непросто - канадский доллар падает, и участие в фестивальном конкурсе - проезд и проживание - канадским участникам встало чуть не на треть дороже, чем американским). По словам же директора фестиваля, доктора Линна Скиннера, 32-й фестиваль - крупнейший за всю его историю. Так, в третий день фестиваля (26 февраля) впервые в его истории билеты в Кибби Дом были проданы все до последнего. Тысячи конкурсантов со всей страны не покидали Москву-Айдахо, чтобы услышать еще два фестивальных звездных концерта. Тысячи студентов университета Айдахо, не имеющих отношения к музыке, и тысячи постоянных жителей города соперничали с ними в этом желании. В этот (и в следующий, последний) вечер в Кибби Доме было 9.000 человек - его максимальная вместимость, учитывая, что зрители располагались только на западной трибуне и в партере на поле стадиона, а восточная трибуна была закрыта разборной сценой.
Впрочем, не меньшей популярностью пользовались и клиники. Доктор Скиннер говорит, что самые первые клиники в рамках Хэмптоновского фестиваля состоялись на его 13-м году - в 1979-м, и присутствовало на них всего 25 студентов. Зато уже в 1991-м, когда на фестивале в последний раз выступал его постоянный участник Диззи Гиллеспи, его клиника сопровождалась давкой и неслыханным ажиотажем. Теперь же это стало нормой. 26-го я, как и еще 300 человек, не смог попасть на клинику флюгельгорниста Кларка Терри. Никакая пресс-карта не помогла - зал университетского музыкального факультета (или, официально говоря, Музыкальной школы имени Лайонела Хэмптона) был переполнен с утра, так как участники проходивших в нем конкурсных выступлений стремились всеми правдами и неправдами остаться до появления Терри...

Вечерний концерт начался выступлением трио пианиста Билла Шарлапа, контрабасиста Санти Дебриано и барабанщика Грэди Тэйта (стандартная ритм-секция первых отделений всех четырех концертов). Затем к ним присоединилась канадская темнокожая певица Ди Дэниэлс - уверенная, с отличным вкусом и подачей. А третий сет принадлежал Игорю Бутману: сменив пианиста Шарлапа на Энди ЛаВерна, он сыграл две свои коронные вещи - балладу Smoke Gets Into Your Eyes и джаз-роковую пьеу Хэрби Хэнкока Cantalope Island. Нельзя не признать, что принят он был просто прекрасно (хотя сам он по этому поводу несколько нервничал, ему казалось, что он мог сыграть лучше; на мой же взгляд, нервничал он напрасно). После традиционного выступления очередной порции победителей студенческих конкурсов (что происходило на каждом вечернем концерте) сцену со своим ансамблем занял популярный темнокожий певец Лу Роулз. Он вполне известен в джазовом контексте (самые его популярные альбомы выходили на Blue Note), но американцы, как мне показалось, лучше всего знают его по рекламным роликам (он участвует в рекламе той желтой жидкости, которую в Америке считают пивом - Budweiser). Что до меня, то Роулз воочию производит впечатление стандартного эстрадного певца, только черного. Когда его ансамбль третьим номером заиграл совсем уж откровенное диско, я не выдержал и пошел за сцену общаться с уже выступившими музыкантами.
Зато следующий ансамбль пропустить было никак нельзя. Ритм-секция: Хэнк Джонс (фотрепиано), Херб Эллис (гитара), Крисчен Макбрайд (контрабас), Луис Нэш (барабаны). Солисты - два саксофона: баритон - Ронни Кьюбер, тенор - Игорь Бутман. И саксофонная дуэль на пятнадцать минут: кто кого передует. Кьюбер был агрессивнее и упрямее, Бутман - гибче и музыкальнее. Победила дружба. Зал встал.
Вечер завешало трио Кларка Терри - сам он на флюгельгорне, Бад Шэнк на саксофоне и Дэвид Фризен на контрабасе. Кларку Терри 79 лет. Очень полный, в стильном сером костюме, лаковых туфлях и шелковых черных носках, он выглядит настоящей Старой Звездой. Таков он и есть: за ним - три года у Каунта Бейси, восемь - у Дюка Эллингтона и двенадцать - у Дока Северинсена, десятилетия сольной студийной работы и собственных ансамблей, а также бесконечных мировых турне (он - один из самых неутомимых джазовых гастролеров). Но возраст...Пр-р-роклятые годы! Терри уже очень рыхло звучит, тон стал неуверенным, строй - шатким. Только когда он спел длинный юмористический блюз с элементами забавного скэта, да сыграл блюзовое соло на флюгельгорне, держа его клапанами вниз, он стал похож - чуть-чуть - на себя прежнего. Может, играй он с более широким составом, никто бы этого и не заметил. Но в трио без ударных, где на каждый инструмент ложится очень серьезная ритмо-гармоническая нагрузка, это было заметно, невзирая на старания Бада Шэнка (очень классного саксофониста) и Дэвида Фризена (контрабасиста виртуозного, но несколько хаотического).

Последний день фестиваля пришелся на субботу, так что можно было ожидать большого наплыва публики. Так и случилось. Клиника Хэнка Джонса, Херба Эллиса и Луиса Нэша проходила в университетском актовом зале (две тысячи мест) - и зал был переполнен. Клиника долго не начиналась: ждали запланированного контрабасиста Кристиана Фабиана-Рауша, но вдруг выяснилось, что по странному недосмотру два мероприятия с его участием назначены на одно время - Кристиан репетировал в этот момент на сцене Кибби Дома с биг-бэндом Лайонела Хэмптона. Добровольцы пулей помчались за другим басистом.
Кстати, о добровольцах. Почти пятьсот добровольцев из числа студентов Университета Айдахо - та сила, без которой фестиваль просто бы не работал. За бесплатно, просто из желания помочь в хорошем деле, пять сотен ребят и девчонок четыре дня регулировали движение, осуществляли связь между двумя десятками зданий по всему городу, работали с публикой, управляли проведением конкурсов и мастер-классов, обеспечивали техническую поддержку всех мероприятий, а главное - слаженно и стремительно перевозили участников фестиваля между отелем, Кибби Домом и всеми остальными местами. Среди спонсоров фестиваля были местные автосалоны, которые предоставили на мероприятие по пять, семь, десять машин (с условием их возврата после окончания фестиваля). Так что никаких транспортных задержек не было: как только проблема с басистом возникла, кто-то из работающих на этой точке добровольцев связался с офисом фестиваля (местная компания сотовой связи предоставила фестивалю целую радиосистему вроде полицейской), оттуда тут же связались с отелем. Прислали машину, и через десять минут молодой темнокожий басист из ансамбля Лу Роулза уже расчехлял на сцене контрабас. Ведущий, оговорившись, назвал инструмент бас-гитарой, и Луис Нэш (молодой барабанщик взял на себя роль ведущего мастер-класса) тут же поправил его: "это бас-скрипка!"...
Этот блестящий ансамбль сыграл за время клиники всего три вещи - остальное время они отвечали на вопросы присутствующих. Часть вопросов была посвящена музыке и принципам музицирования и в целом представляла собой вполне стройную беседу, своего рода коллективное интервью, заслуживающее отдельной публикации. Часть же была вполне анекдотической. Например, Хэрбу Эллису: "А что это у вас за приспособление на грифе гитары?". Эллис отвечает: "Это крепеж, изобретенный гитаристом Джорджем Ван Эппсом, ныне покойным. Очень удобное устройство, только оно сломано".

Вечерний, заключительный концерт фестиваля начался опять-таки трио Шарлапа-Дебриано-Тэйта, после чего Брайан Бромберг играл на контрабасе соло, демонстрируя чудеса своей техники игры. Потом были очередные победители студенческих конкурсов, а потом наступил многозначительный перерыв. На сцене спешно устанавливали платформы и стулья для оркестра. В полутьме оркестранты занимали свои места, а на авансцене незаметно появилась таинственная фигура в кресле. И вот доктор Скиннер в луче света объявляет: "Человек, известный всему миру. Человек, давший имя нашему фестивалю. Человек, пронесший свою любовь к джазу сквозь весь двадцатый век, великий, неподражаемый, легендарный - мистер доктор ЛАЙОНЕЛ ХЭМПТОН!!!" Девять тысяч человек в зале с ревом и свистом встают, сотрясая стадион овацией, свет озаряет сцену, и 90-летний черный старик за вибрафоном, радостно хохоча, медленно поднимает руку с зажатыми в ней красными маллетами, и оркестр - почти сплошь черные и очень молодые - обрушивает на зал стопроцентный горячий свинг, каким славились все оркестры Лайонела Хэмптона за все шестьдесят лет их существования. И Лайонел играет! Это, конечно, не та игра, которой он славился - по большей части он просто следует гармонии, извлекая три-четыре ноты, но он играет, а потом придвигает к себе микрофон и поет! Всего два коротеньких куплета, но этого достаточно, чтобы зал выл от восторга. Лайонел то и дело поворачивается к оркестру, коротко показывая что-то рукой - дирижирует. Куда делась его апатия, слабость? После первой вещи он даже чуть привстает с кресла, чтобы приветствовать публику. Оркестр играет со свирепым, "атомным" свингом, музыканты то и дело встают группами, проделывая всякие трюки с поворотами и приседаниями - ну 46-й год на дворе...
Лайонел оставался на сцене весь вечер - слушал, как с его оркестром поет Фредди Коул (младший брат покойного Ната "Кинг" Коула), как со своим трио (она сама - фортепиано, Рассел Мэлоун - гитара и Бен Волф - контрабас) поет одна из самых модных сейчас джазовых вокалисток Дайана Кролл (единственной на фестивале, ей было позволено спеть одну вещь на бис). Время от времени он играл сам - две-три ноты. И только когда доктор Скиннер пригласил на сцену молодого российского альт-саксофониста Николая Винцкевича, Хэмптон взялся за маллеты всерьез. Серьезный, очень серьезный успех для Коли - десять квадратов совместного соло с Лайонелом Хэмптоном, перед оркестром Хэмптона - одним из лучших крупных составов традиционного джаза. Сыграно было отлично, и после, за кулисами, еще бледный от переживаний Коля долго принимал поздравления и от коллег, и от журналистов (в том числе от зам. главного редактора "Даун Бита" - Джейсона Корански). Ну, а концерт шел свои чередом: с Хэмптоном и его бэндом играли тромбонисты Ал Грэй и Билл Уотрус, потом бэнд опять играл свирепый свинг. И, наконец, финальный номер. Оркестр играет написанный директором фестиваля доктором Скиннером Cajun-Style Blues (автор- за роялем), за барабаны садится Луис Нэш, солируют Лайонел Хэмптон, Ал Грей, Билл Уотрус, баритонист Ронни Кьюбер, тенорист Лембит Саарсалу, 14-летний суперскрипач Билли Контрерас, вокалист Лу Роулз импровизирует блюзовый скэт - апофеоз, свинг, тутти, до встречи в следующем году!

Так прошел фестиваль Лайонела Хэмптона. Автор благодарит за возможность освещать это мероприятие компанию Boheme Music, оргкомитет фестиваля и лично д-ра Линна Скиннера и Кэролиа Уэбб, авиакомпанию Northwest Airlines и лично Дэйну Гастона, а также Джейн Причетт, Алана Лифтона и Кента Миллера (школа коммуникации Университета Айдахо).

Кирилл Мошков