 Вряд ли нужно специально представлять нашего сегодняшнего собеседника. С его историей можно ознакомиться как в предыдущих выпусках "Полного джаза" (см., к примеру, его биографию в
#9-10-2002), так и в других джазовых изданиях, например - интересный портретный очерк в минском журнале "Джаз-квадрат"
(№2-3-1999). Ян Гарбарек - попросту один из лидеров европейского джаза, а в 70-80-е годы - вероятнее всего, и вовсе единоличный лидер. Напомним, что 23 мая он будет вместе с Jan Garbarek Group выступать в России. Его единственный концерт пройдет в рамках фестиваля "Богема Джазз" в Московском Дворце молодежи. Естественным поэтому было наше желание заполучить перед приездом Гарбарека в Россию его интервью. И вот, благодаря содействию компании "Богема Мьюзик" и менеджера Яна - Алана Броуча, мы набираем номер Яна Гарбарека в Осло.
Напомним, это - вторая часть интервью, первая
была опубликована две недели назад.
Традиционный вопрос - из разряда "тупых", но необходимых: Ваши ближайшие планы?
- Через несколько дней мы начинаем большой тур. Он стартует в Германии, потом будет несколько концертов в Британии, затем мы едем в Италию. Потом будет Москва, и в конце мая тур завершится здесь, в Норвегии. А потом... Потом будет кубок мира по футболу (смеется).
Ну, а записи?
- Определенных планов нет, хотя запись делать уже пора - прошло несколько лет с тех пор, как я что-либо выпускал
("Rites", ECM, 1999 - ред.). Пока я на стадии выбора концепции - думаю, каким составом сыграть, какого типа может быть эта музыка и т.п.
Из какого списка Вы выбираете?
- О, моя беда в том, что выбор слишком велик - это может быть все, что угодно, от полноразмерной симфонии для большого оркестра до сольного саксофона, и в промежутке между ними может быть все на свете. Пока я склоняюсь к мысли записать небольшой состав. Но окончательные решения еще не приняты.
Это будет для ECM?
- Безусловно. Это всегда был ECM и будет ECM.
То есть для Вас работа с ECM - оптимальный вариант.
- Безусловно. Работая с ECM, я могу делать все, что хочу, и тогда, когда хочу. У меня как бы карт-бланш от Манфреда Айхера. После стольких лет он доверяет моему вкусу, моим решениям. Ну, и мне легко и привычно работать с ECM, потому что я всегда точно знаю, на какие ресурсы могу рассчитывать в работе. Это как у Сент-Экзюпери в "Маленьком принце": король должен отдавать разумные повеления, и тогда они будут исполняться - ты можешь приказать солнцу сесть, но, чтобы оно послушалось, ты должен точно знать, когда оно должно сесть (смеется).
Есть легенда, что Вы начали играть на саксофоне после того, как услышали Джона Колтрейна по радио, и что Вы научились играть еще до того, как взяли в руки инструмент. Так ли это?
- Ну, я не хотел бы возводить все это в ранг мифа (смеется) - тем более что все это так и есть. Я вовсе не интересовался музыкой, когда был ребенком. Я любил играть с друзьями в футбол и кататься на лыжах, вот и все. Но вот в один прекрасный день я вернулся домой после школы и услышал по радио музыку. Я не знал, что это было. Но то, что я услышал, привело меня в восторг. Это была последняя пьеса в "Джазовом часе" норвежского радио, который выходил тогда раз в неделю. Тогда я отправился в магазин и купил несколько джазовых пластинок, которые меня ужасно разочаровали - потому что они не звучали как то, что я услышал по радио. Мне пришлось провести целое расследование, чтобы узнать, что именно я услышал. Это оказался Джон Колтрейн, и я купил этот альбом. Это была пластинка "Giant Steps", и пьеса, которая так поразила меня, называлась "Countdown". Довольно странно, что именно эта пьеса могла так восхитить 14-летнего мальчика!
Интересно, что продюсер Майкл Кускуна вспоминал, как примерно в том же возрасте ходил слушать Джона Колтрейна в клуб Blue Note, где была специальная галерея для несовершеннолетних, и со своими друзьями ТАНЦЕВАЛ под музыку Колтрейна - для них, говорит он, это звуковое переживание было сродни heavy metal.
- Да-да, верно-верно! Я не так хорошо знаю heavy metal, но ошеломляющая сила музыки Колтрейна была определенно сродни этому. Правда, ее источник - вовсе не мощь и не сложность его музыки, это - его глубочайшая духовность, которая прорывается из каждой сыгранной им ноты, как бы сложно и запутанно ни было то, что он играет. Это - основа основ межличностной связи, общение на уровне человеческой души. Это - во всем, что он играл.
Вы когда-нибудь видели его живьем?
- Да, один раз. Здесь, в Осло - он выступал здесь однажды. Это был концерт в большом спортивном зале (смеется). Я думаю, это было в 1963-м или около того. Для меня это было фантастическое переживание, что-то не от мира сего, я чувствовал себя так, будто смотрю фильм.
Вы говорили с ним?
- (с суеверным ужасом) Нет, нет, нет, ни в коем случае! Я не посмел даже приблизиться к нему. Это было бы все равно, что заговорить с Богом. Но я навсегда сохраню воспоминание об этом концерте в самой глубине моей души.
Я тогда постоянно слушал его музыку. Каждый день перед тем, как идти в школу, даже до завтрака, я по часу слушал его.
Как только я выяснил, что то, на чем он играет - это тенор-саксофон, я стал умолять своих родителей подарить мне тенор-саксофон. Мы жили тогда в кондоминиуме (почти то же, что жилищный кооператив - ред.), и это было не так просто, потому что тенор-саксофон довольно шумный инструмент.
Соседи не были счастливы?
- Да нет, выяснилось, что в конце концов они не так плохо к этому отнеслись. Но мне потребовалось шесть месяцев, чтобы все-таки выпросить инструмент. И это был очень старый саксофон, его еще надо было отремонтировать, что тоже заняло недели две-три. Но у меня уже был самоучитель, и я изучал положение пальцев при игре, пока инструмент покупали и ремонтировали. Я вообще ничего не знал о музыке тогда, но аппликатуру выучил очень легко. И поэтому, когда саксофон наконец появился у нас дома, я почти сразу смог сыграть на нем какие-то простые мелодии.
Вы все еще слушаете Колтрейна?
- Да нет, довольно давно уже не слушал... Дело в том, что некоторые его записи, особенно альбом Майлса Дэвиса "Kind Of Blue" с его участием, постоянно звучат везде - в вестибюлях отелей, в кофейнях, в Азии, в Европе... Так что немного Колтрейна я слышу на заднем плане постоянно.
Ну, это лучше, чем слышать на заднем плане Кенни Джи.
- (хохочет) Тогда уж лучше вообще ничего не слышать! Дело в том, что каждый раз, когда я слышу Колтрейна, он целиком захватывает мое внимание. И мне вовсе не хочется, чтобы он звучал в лифте! Но, когда бы я ни слышал его, он всегда поражает меня. Его музыка всегда невероятно глубока и превосходно сыграна.
Какого рода музыку Вы вообще сейчас слушаете?
- Ну, это вещи преходящие, ничего постоянного... Ну, вот только что у меня появился этот корейский альбом, который я уже упоминал, и еще один - выпущенные на ECM народные мелодии в исполнении скрипичных дуэтов. И еще довольно много классической музыки - я имею в виду, современной, вроде Стравинского. Уже много лет я очень люблю слушать музыку такого рода. Кроме того, у меня есть периоды небольших, так сказать, инфекционных заболеваний - когда я заражаюсь музыкой одного композитора или музыканта и слушаю ее всю, потом это проходит, и наступает период другой инфекции.
У Вас своя фонотека или Вы берете записи слушать у кого-нибудь?
- У меня довольно приличное собрание CD и старых виниловых LP, так что почти все, что я слушаю - это моя собственная фонотека.
Последняя группа вопросов - не моя, их прислали мне молодые московские музыканты, узнавшие, что я буду брать у Вас интервью. Как много вы занимаетесь на инструменте?
- (смеется) Недостаточно много, конечно. Но я стараюсь соблюдать баланс между собственно игрой на саксофоне и работой над музыкой в других формах. Не думаю, что это сильно украшает меня как инструменталиста, но играю я немного, от одного до полутора часов в день. Во время турне я вовсе не занимаюсь, но зато каждый вечер играю концерт. Есть также периоды, когда я пишу музыку и вообще почти не нахожу времени позаниматься. Но перед записью или гастролями я, конечно, нахожу пару часов в день для занятий.
В чем заключаются эти занятия? Что вы играете дома?
- Самые простые, базовые вещи - гаммы, арпеджио. Краеугольные камни инструментализма. Ну, а под конец я могу подурачиться, поимпровизировать немного, обыграть какие-то аккордовые замены, поизобретать какие-то звуки. Но это для меня не главное в занятиях; главное - это поддерживать мускулатуру амбушюра и подвижность пальцев, поэтому мои занятия обыкновенно звучат очень скучно. Это как поднятие тяжестей в спортзале, чтобы мышцы не дрябли, понимаете? Чтобы быть готовым к любой работе (смеется).
На каком из Ваших инструментов Вы больше занимаетесь?
- В последний год я много гастролировал с Хиллиард-Ансамблем, поэтому в основном это был сопрано-саксофон: в моей программе с ними много музыки для сопрано. Но тенор по-прежнему остается моим любимцем. Я всегда рассматривал именно тенор как свой основной инструмент и стараюсь поддерживать свой уровень на нем. Вообще отношения с инструментом - это очень интимная вещь. Это такие, знаете... отношения на грани любви и ненависти. Когда на инструменте все удается, все играется легко - жизнь кажется усыпанной розами. Когда наоборот - это очень трудно и тяжело.
Однажды я слышал, как Джеймс Муди на мастер-классе сказал: "Ингда мне кажется, что я женат на саксофоне".
- (хохочет) Да-да, именно так. Только хуже. От семьи уезжаешь на гастроли, потом возвращаешься, отношения кажутся обновленными. Саксофон отличается от семьи тем, что ездит с тобой и на гастроли тоже!
Редакция "Полного джаза" выражает признательность Алану Броучу и компании "Богема Мьюзик" за помощь в организации этого эксклюзивного интервью.
 Беседовал
Кирилл Мошков
|
