 Умер Владимир Георгиевич Прохоров. К сожалению, имя этого музыканта мало что скажет даже искушенному коллекционеру музыки. Почему же попрощаться с ним пришло так много оркестровых людей? Почему так раздирал душу Funebre Шопена?
Меня с ним жизнь свела этой зимой, когда мы решили возродить джаз-оркестр Эдди Рознера 30-40-х годов. Никакого нотного материала уже давно не было, были только грамзаписи: что-то - на долгоиграющих виниловых дисках, что-то - только на старых патефонных. И оказалось, что восстановить и партитуры, и звучание реально может только один человек. Владимир Прохоров.
Живая музыка - это ручной труд, и в этой огромной, многосложной мануфактуре есть профессии, которыми владеют буквально единицы. Например, нередко бывает нужно воспроизвести оркестровое звучание, когда нет нот, а есть только грампластинка или запись на магнитофонной ленте, сделанная дома, с помехами, с треском и шипом. Многие пытались перенести эти звуки на ноты. Выходило похоже. У Прохорова получалось фирменно.
Поначалу, в 70-80-е годы, у него был самодеятельный биг-бэнд и зарплата 56 рублей. Потом он поступил в Московское объединение музыкальных ансамблей в штат джаз-оркестра ресторана "Арбат" концертмейстером танцкласса. И тут открылся его необыкновенный талант. Владимир Прохоров обладал настолько тонким оркестровым слухом, что, раз услышав оркестровое звучание, сразу мог записать его на листе партитуры. Эта его воистину моцартианская легкость сочеталась с типично русской крестьянской скромностью. В нем тут же увидели курицу, несущую золотые яйца, к тому же отдававшую их по дешевке.
Десятки, сотни партитур были написаны им для этого оркестра. Начальство МОМА тоже прибегало к его услугам. Ему открыто ставили условие - на партитуре будет стоять другая фамилия. У наших композиторов это, оказывается, распространено. Пока маэстро играет в теннис, для него за деньги работает "негр". На этих условиях работал для многих наших знаменитых оркестров Прохоров, Проша, как ласково называли его все. Даже в нашу пору, когда заговорили об авторских правах, на десятках (!) опубликованных записей его имя не указано. Так что и у нас в России джаз - музыка "негров".
Последние годы жизни Владимир Прохоров работал в Образцовом оркестре федеральной пограничной службы, где его по-настоящему любили и берегли, потому что видели - его здоровье на исходе...
А рознеровские партитуры Владимир Георгиевич восстановил буквально за неделю, провел несколько репетиций, и, когда дирижировал на сцене, публика вставала и аплодировала ему стоя. Его имя, впервые к 65 годам, было большими буквами написано на афише Филармонии. Как было приятно, что его снимало телевидение, и он, не привыкший к вниманию, к камерам и микрофонам, не подбирая гладких слов, искренне говорил о страстно любимой им музыке. Он был необыкновенно требователен к своей и музыкантской работе, на репетициях порой ругался последними словами, но объяснял, показывал, и ребята старались, никто на него не обижался. Все понимали - перед ними Музыкант и Учитель.
Наверное, музыка - последняя дожившая до наших дней мануфактура, состоящая в нижних своих этажах из оркестрантов, широкой публике не известных. Она - искусство звука, а звучание создается ими, этими рядовыми. Мы знаем композитора, знаем дирижера, но мы часто не ведаем, кто взял пронзившую нас высокую ноту на трубе. Или кто написал партитуру данной конкретной аранжировки. На панихиде было сказано много добрых слов и был общий лейтмотив: мы в долгу. Так пусть долг, который мы не отдали Владимиру Прохорову, будет отдан другим.
 Алексей Баташев
фото Всеволода Данилочкина
|
