9 февраля в Центре искусств
"Столица" (ЦДХ) был очередной вечер из
цикла "Немое кино - говорящая музыка",
который в этом зале регулярно (раз шесть в год)
проводит агентство "Длинные
руки" Николая Дмитриева. На этот раз был
показан классический фильм немецкого
кинематографа -  "Носферату"
Фридриха Мурнау (1922), самый первый фильм про графа
Дракулу и вообще фильм-архетип современного
"ужастика". Озвучание фильма, выражаясь
кинематографическим языком, производили три
музыканта: приехавший в Россию в 19-й раз свирепый
немецкий авангардист Хайнц-Эрих Гедеке, его
давний друг Владимир Резицкий из Архангельска и
москвич Алексей Айги. Музыканты, сидя спиной к
публике и глядя на экран, должны были развернуть
музыкальное полотно, более или менее адекватное
происходящему на экране.
Предыдущий концерт этого цикла, где специально
для этого воссоединившийся питерский дуэт
Гайворонский-Волков и аккордеонистка Лина
Петрова озвучивали современный перемонтаж
незаконченной "Вива, Мексики!" Сергея
Эйзенштейна, был очень удачен и многими
специалистами называется в числе главных
событий минувшего года. Но тогда в зале было от
силы сто человек. В этот же
вечер народу было раза в четыре больше, в том
числе много отсутствовавших в прошлый раз
представителей джазового сообщества, а вот
музыкальное событие оказалось послабее. Фильм
(отличный фильм, что там говорить) оказался
сильнее музыки. Все было честно: у музыкантов был
план, концепция, несколько расписанных на ноты
ключевых тем (написанных немецким гостем),
изрядный тембровый запас (скрипка Айги,
альт-саксофон и флейта Резицкого и целый арсенал
у герра Гедеке: диджериду, тибетский горн,
тромбон, три гонга разных размеров, басовый
барабан, тарелки и множество всякой звенящей и
стучащей мелочи), да плюс к тому еще и фонограмма.
Надо полагать, Гедеке был заранее готов: точно по
хронометражу фильма у него на мини-диске был
записан концептуальный набор всяческих органных
электронных гудений и жужжаний, перемежаемых легким
концептуальным хрустом в тех местах, где в фильме
кто-то куда-то идет или едет. И тем не менее
эстетического бума не получилось. Музыканты
просто иллюстрировали фильм, пусть
концептуально. Разговаривают в кадре почтенные
бременские купцы - Гедеке в том же ритме хрюкает в
диджериду; переживает за своего уехавшего в
страшную Трансильванию муженька томная Нина -
лирически страдает скрипка Айги; ну а уж когда из
гроба встает ушастый тощий Дракула-Носферату,
прижимая к бокам неправдоподобно длинные пальцы
с кривыми когтями - тут уж все три музыканта
поднимают такое, что хоть всех святых вон выноси,
и впрямь "Симфония ужаса".
В свое время (кажется, в 1929 г., но руки на отсечение
не дадим) Сергей Эйзенштейн написал статью о роли
звука в кинематографе, где резко выступал против
иллюстративности кинозвука по отношению к
изображению. Звуковой ряд, считал Эйзенштейн,
должен быть самостоятельным голосом в фильме,
вести эстетический контрапункт по отношению к
изображению. Нам кажется, что ни Гедеке, ни
Резицкий, ни Айги этой статьи не читали. А если
даже и читали, то в жизнь не воплотили. А зря.
Гайворонский с Волковым тоже ее, видимо, не
читали, но почему-то сделали с фильмом (кстати,
именно Эйзенштейна) то, что надо. Без всяких
особенных концепций.5 февраля в "Джаз-арт клубе" был не
совсем ожиданный концерт - вместо
планировавшегося в расписании пианиста Якова
Окуня выступил тоже пианист и тоже Окунь, только
Михаил. Один из самых именитых сейчас джазовых
пианистов России, солист оркестра Олега Лундстрема, в
прошлом - участник легендарного "Каданса" Германа Лукьянова...
Вместе с ним играл состав явно джемовый,
набранный на один раз, но сплошь звездный: трубач
Виктор Гуссейнов, джазовому сообществу
известный как Арзу; один из лучших
контрабасистов в стране - профессор Анатолий
Соболев; барабанщик Валерий Каплун (в прошлом -
тоже участник "Каданса")... Хороший состав.
Послушав его, лишний раз понимаешь, что такое
класс игры. Могут же. И особенно запомнилась даже
не искушенная игра Окуня, не виртуозная
импровизационная мысль Арзу (который играл не
только на трубе, но и на более редком для
современного джаза и более сложном инструменте -
корнете) - особенно запомнился невероятно легко
свингующий, четко "стреляющий" контрабас
Анатолия Васильевича Соболева. Вот только...
Джемовый это был состав. Ну, классно играют.
Быстрый блюз, баллада, стандарт, еще один быстрый
блюз. Все: концерт продолжается, а ты уже все
слышал. Жалко. Вот сыграл бы такой состав
авторскую, подготовленную программу...
Увы, это одна из видимых даже постороннему (и,
наверное, прежде всего постороннему) бед
отечественного джаза, бед давних и
трудноискоренимых. Необходимость зарабатывать
деньги на более-менее достойную жизнь входит в
острое противоречие с невозможностью заработать
эти деньги исполнением любимой музыки. В
результате на любимую музыку времени остается
немного - как на хобби. И, соответственно, задача
подготовить большую, хотя бы на два отделения,
авторскую программу все больше отодвигается в
область несбыточных мечтаний. Судить этих людей
нельзя. Но все равно жалко. Джем-сейшн, даже самый
крутой, может быть интересен только очень
ограниченному числу людей и не очень
продолжительное время. И заменить полноценное
творчество периодическим появлением на джемовых
выступлениях невозможно. Да, джем показывает
класс музыканта. Но развитие музыки определяет
авторское творчество. Эти две стороны джазового
творчества взаимопроникают, но не смешиваются.
Техника важна, но запас идей важен не менее.
Выехать на технике можно в трех пьесах, четвертая
покажет отсутствие запаса идей... |
