До 28 октября он был старейшим русским джазменом. Прошло сорок дней.
Тихо и незаметно ушел от нас джазовый музыкант, проживший долгую и достойную жизнь. В свои 83 он совсем не выглядел дряхлым стариком, он живо интересовался происходящим, ходил на концерты и фестивали, его суждения были мудры и современны.
Он был моим учителем в джазе. Будучи студентом Физтеха, я проходил практику в одном из закрытых НИИ, где однажды наткнулся на любительский джаз-оркестр, которому нужен был саксофонист. На дворе был 1954 год, джаз был в полуподполье, но в секретных учреждениях были отдельные послабления.
У себя в общежитии в Долгопрудном я имел возможность рассмотреть и кларнет, и саксофон, понять, зачем там такое количество клапанов и рычажков, и даже попробовать извлекать из них членораздельные звуки, неким образом связанные с точками и палочками на нотной бумаге.
Оркестром руководил Николай Артамонов. Он приносил фирменные оркестровки довоенных американских и английских фокстротов и слоуфоксов, показывал, как их надо играть, и порой нам удавалось превращать их в божественное звучание, которое я слышал еще на патефонных пластинках в другой, довоенной жизни.
Как я понял позже, он был типичным джазменом Тридцатых годов. Он знал и любил тот джаз, который хлынул на экраны первых голливудских звуковых кинофильмов, джаз Бродвея, дорогих ресторанов и отелей. Он сам был похож на киногероя вроде тех, кого играли Джеймс Кэгни и Хэмфри Богарт - коренастенький, плотный, быстрый, с живыми глазами. Его губы улыбались в середине и были опущены по краям, что очень шло тому особому времени серых запретов и горячих тайн.
Он и сам был мастером того, ушедшего музыкального жанра, который потом называли эстрадным, коммерческим, пошлым, но который любили во всем мире и любят до сих пор. Николай Артамонов умел играть на всех духовых инструментах. Тогда это было нужно для мгновенной смены тембров джаз-ансамбля вроде мультиинструментального "Вайнтрауб Синкопэйторс", эксцентрично и авантюрно преображавшегося на глазах потрясенной публики.
Николай Артамонов играл и солировал в оркестриках московских кинотеатров и ресторанов, работал и в дорогих оркестрах вроде Семена Самойлова или Михаила Фрумкина, прошел войну, а когда начали "разгибать саксофоны", ушел в самодеятельность "почтовых ящиков". Вел он еще оркестр МИДа - все-таки этот наркомат был поближе к загранице. Горжусь, что Николай Николаевич сам пригласил меня в этот оркестр.
После фестиваля 1957 года мы из оркестра ушли, а Николай Николаевич первым нашел и обустроил новую нишу для джаза - обслуживание зарубежных морских и океанских круизов. Тогда это был свой отгороженный мирок, живший по собственным неписаным законам.
Профессиональная жизнь у духовиков короткая, а тут еще новые моды в музыке. Прошло время и ушло совсем. Остался музыкант не у дел. Как и многие "старые лабухи", он дожил до всеобщего признания джаза, но оказалось, что и его уже никто не знает, и он сам никому не нужен. Хорошо еще, что из этих стариков получилось сделать что-то вроде клуба, и теперь их на некоторые концерты пускают бесплатно.
Этой осенью мы снимали для телеканала "Культура" первое в его жизни интервью, прошлись по Тверской, "Бродвею нашей юности", зашли в бывший Коктейль-Холл, где Николай Артамонов играл в лучшие годы, посидели, повспоминали, выпили на дорожку.
В последнее воскресенье октября Александр Ширвиндт представлял эту видеозапись в эфире. Но Коля уже был в больнице и не вставал. В тот день его не стало.
 Алексей Баташев
|
