НАЧАЛО

ОКОНЧАНИЕ

"Линдберг перелетел Атлантический океан, Бэйб Рут вошел в историю бейсбола, тысячи женщин сходили с ума по Валентино, газетчики гонялись за сенсациями... И в это время все они распевали блюзы."
(Джон С. Уилсон. "Джаз: истоки, течения, поиски".)

Эра американского "сухого закона". Питейные заведения бутлегеров, замаскированные под библиотеки, клубы по интересам и даже под церкви. Черные лаковые лимузины, подкатывающие по ночам к парадным шикарных дансингов. Лаковые штиблеты с белыми гетрами, элегантные костюмы с белоснежными сорочками и бабочками. Набриолиненные волосы, толстые сигары в смеющихся ртах. Подпольные лотереи и тотализаторы, автоматные очереди враждующих банд, "Голландец Шульц" в войне с нарождающейся итальянской мафией... Все это - Америка 20-х годов. И над всем этим, в гуще этого - джаз. В Чикаго - горячая труба Армстронга, в нью-йоркском Гарлеме - "музыка джунглей" Дюка Эллингтона. И тысячи других, менее известных, но обожаемых в своих городах ансамблей и оркестров.
Посмотрите "В джазе только девушки", "Коттон Клаб", "Бикс", "Иззи и Моу - отчаянные борцы за сухой закон" - фильмы, достоверно показывающие "романтику" тех лет, что названы "золотым веком джаза".
В эту пору формируется эстетика джаза и всего его окружения. Появляются блестящие степисты (чечеточники), необычные вокалисты, такие как Кэб Кэллоуэй, который вовлекал в свой номер весь зал, роскошные шоу, восходящие, возможно, к традициям французского "Мулен Руж", где было все - степ, вокал, скетчи, болтовня, кордебалет, великолепные номера оркестра !
Обостренный интерес к джазу, мода на него заставляют самих джазовых музыкантов, вчерашних изгоев, осознать свою значимость, избранность. Отсюда - необычное поведение, особая смесь важности, щегольства и дурашливости одновременно.
И все это - в стране, где уже в 1880 году (!) начали возводить небоскребы, в то время как нью-йоркские кабаре посещали портовые грузчики, речь которых была полна африканизмами!
Джаз был не только гибридом от рождения, но и постоянно оплодотворялся парадоксальным сочетанием суперсовременного и архаически старого. В 20-е годы все было пропитано джазом: ложиться спать и просыпаться, делать бизнес и отдыхать под джаз было естественным, как дышать воздухом.
Пожалуй, только в середине следующего десятилетия, с приходом "короля свинга" Бенни Гудмена, джаз испытал еще раз такую же популярность. Но, если в 30-е джаз был больше модой, то в "золотой век" джаз был образом жизни американцев.
Да, забыл напомнить, рождению небоскребов предшествовало появление первой линии нью-йоркского метро в 1868 году.

Тридцать лет спустя

Идеи, как известно, витают в воздухе. Точнее - в эфире. "Уиллис Коновер - спикинг..." (Уиллис Коновер - знаменитый джазовый эксперт радиостанции "Голос Америки" - А. К.), - раздавался каждую ночь сквозь вой глушилок до боли знакомый, почти родной голос из приемника. А следом - совершенно особенная, ни на что не похожая музыка - "Садись в поезд "А" Дюка Эллингтона. Музыка, которой Эллингтон увековечил линию нью-йоркского метро-сабвея. Музыка, прославившая самого Эллингтона.
Этим летом в Питере мой бывший педагог, когда-то известный музыкант Г. Д. Фридман, показал мне 17(!) альбомов Гленна Миллера. (Мы-то, грешным делом, считали, что Миллер - это "Чаттануга" и еще десяток мелодий.) И тут же прокрутил "Садись в поезд "А" - совершенно неожиданную балладу!
С этих передач началось второе пришествие джаза в Россию. Позднее наступила "оттепель", а с нею и фестиваль молодежи в Москве.
Как затягивает в черную дыру целые миры, так в Россию, измученную долгим джазовым возрождением, устремился сразу весь мировой джаз. Многие еще слушали Гленна Миллера, кое-кто Чарли Паркера, и совсем искушенные - Майлза Дэйвиса и Джона Колтрейна.
А на переднем крае в "полном контакте" с "буржуазной" культурой были "стиляги".
Рубашка с пальмами, галстук с красоткой, пиджак с широченными плечами, взбитый кок, ботинки на толстенных подошвах ("атомные"), брюки-дудочки, разболтанная походка, на губах самодельная песенка на какой-нибудь известный мотив: "...А я пить буду виски, звонить небрежно киске и слушать голос мьюзик ЮЭсЭй". В их изустном творчестве живо преломлялись события на злобу дня: "Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог" (Зиганшин - один из четверых, чью баржу оторвало и больше месяца носило в Тихом океане, пока их, полуживых, не подобрал американский корабль. Об этой драматичной истории много шумели СМИ, был снят фильм - А. К.), или звучало простое подражание чему-то модному: "Режут-убивают, "Чу-чу" напевают..."
Тем не менее эта эпатирующая молодежь, эта "плесень" (по хлесткому определению общественности) дала культуре много замечательных имен. Знаменитый Алексей Козлов пришел к саксофону именно со "стиляжничанья".
Местом обретания стиляг был "Бродвей" - улица Горького. Здесь же "тусовалась" вся "золотая молодежь": артисты, манекенщицы, фарцовщики, опасные "центровые ребята". Устраивали акции модные поэты и художники. Центром джазовой жизни было кафе "Молодежное" с фирменным "КМ-квартетом" саксофониста Владимира Сермакашева. А были еще кафе "Аэлита", "Синяя птица" и множество танцплощадок по всей Москве и области.
Созвездие выдающихся мастеров взошло на небосклоне джаза в 50-60-х годах. Это саксофонисты А. Зубов и В. Клейнот, Г. Гаранян и А. Козлов, пианисты Б. Фрумкин и В. Сакун, гитаристы Н. Громин и А. Кузнецов. Всех трудно перечислить.
А на скольких людей искусства оказал влияние джаз! Это и Василий Аксенов с его постоянной темой джаза в литературе. И выдающийся пианист Николай Петров, всегда готовый исполнить джазовую миниатюру. И альтист Юрий Башмет, ставящий джаз в один ряд с академической музыкой. Драматург В. Славкин, сатирик А. Арканов, режиссер А. Габрилович, писатель А. Кабаков, актер А. Филиппенко, политик В. Лукин... - несть числа выдающимся детям джазовой эпохи. Времени, которое смело можно назвать "золотым веком джаза" в России.

Джаз у нас

Джазовые флюиды будоражили не только людей сознательного возраста. Мы, пронырливые подростки 13-14 лет, пробирались на балконные антресоли в фойе ГДО на "Ферме" и жадно наблюдали репетиции небольшого ансамбля.
Что нас манило? Возможно, звучание музыки, которую нигде кроме танцев услышать было невозможно. Телевидение и радио были закрыты для этой музыки.
Магнитофонов еще не знали. Была, правда, серия пластинок "Вокруг света", выпущенная по следам фестиваля молодежи, где в разумной дозировке было кое-что "модное".
Выражаясь высоким стилем, мы прикасались к таинству создания "полуподпольной" музыки, проникали на "кухню", где это делалось. То, как разговаривали музыканты, и о чем - очень интриговало. Впервые мы услышали профессиональный жаргон "лабухов". Тот, "который впоследствии так широко подхватили пижоны, и человек у них не человек, а "чувак", еда и выпивка "бирлянство" и "кирянство", а покойник вовсе не покойник, а "жмурик"..." (Ю. Казаков. Проклятый север.)
Итак, в те годы в "престижной точке" - ГДО, был впервые подписан контракт с загорским ансамблем. До этого предпочтение отдавалось москвичам.
Руководил ансамблем и играл на альт-саксофоне человек, наделенный множеством талантов - Геннадий Токарев. В далеком детстве он учился на баяне. Затем самостоятельно освоил кларнет. Попав однажды в ансамбль ДК им. Ю. Гагарина, был заподозрен в незнании аппликатуры инструмента ("пальцовки" на жаргоне музыкантов). На второй репетиции он уже играл по нотам и без ошибок. В моду стремительно входил саксофон. Гена овладел и им. (Надо сказать, он легко овладевал не только неодушевленными предметами.) Играл смело, громко, изобретательно. Кумиром его был Джонни Гриф (на самом деле Джонни Гриффин - А. К.), которого он услышал на коротких волнах. Уход Гены на три года в армию сделал пресной музыкальную жизнь Загорска. Впоследствии он легко освоил бас-гитару и играл по тем временам прогрессивно, чем нервировал ретроградов. Человек наблюдательный, он мог в двух словах точно охарактеризовать личность, явление или музыкальную тему.
Сверхэмоциональную манеру игры Геннадия уравновешивал другой саксофонист ансамбля - тенорист Владимир Гросс. Высокий брюнет с вьющимися волосами, он внешне выглядел флегматично. Но в игре его был сдержанный темперамент, а саксофон он любил страстно. Рассказывают - попав за грехи молодости в места не столь отдаленные, он убедил мать приобрести инструмент и привезти ему в неволю. Володя прекрасно чувствовал гармонию и играл красивым "полным" тоном. (Метко выразился Г. Токарев: "Играл почти не прижимая трость к мундштуку".) Спустя несколько лет он стал буревестником рыночных отношений, уйдя работать в сферу общепита.
На другую, не менее важную, медицинскую стезю, ступил впоследствии пианист ансамбля Юрий Суднов - самый джазовый из всех пианистов Загорска в те времена.
(Хотя был учитель и у него - некий почти мифический "Петр из Москвы", о котором мне рассказывал замечательный баритонист В. Коваленко.) У Юры было все - правильный звук ("туше", как говорят профи), хорошая техника, типично джазовый колорит: триоли, форшлаги, "ржавые" аккорды. От него первого я узнал обозначения аккордов латинскими буквами ("буквенную гармонию"). Когда я служил в армии, он советовал в письме, как проверить исправность кларнета: "Закрой все отверстия, раскури сигарету, сделай несколько смачных затяжек и выпусти дым в кларнет".
Другой Юрий - "Буржуй" Дмитриев был самой уникальной фигурой ансамбля. Свое прозвище он получил за страсть к модной одежде. Небольшой, ладно скроенный человек, он выбивал джазовые рисунки на барабанах почти изящно. В отличие от многих в Загорске Юра был очень активен. Он регулярно посещал знаменитую "биржу" в Москве - место, где "тусовались" музыканты, желающие схватить какую-нибудь "халтуру" на сегодня. Там обсуждались горячие новости музыки, травили байки, шел обмен опытом, возникали новые знакомства и составы на один день. Поэтому, спустя время, Юра мог вспомнить, как на танцах где-нибудь в Софрино он играл вместе с "Товмоськой" (великим трубачом А. Товмасяном!) или с "рыжим Парамоном" (другим выдающимся трубачом Валерием Пономаревым, живущим сейчас в Америке). И это было не бахвальство - на бирже тех лет все были равны. Барабан - инструмент немелодический. В силу этого барабанщики зачастую были наименее музыкально грамотны (а порою вообще неграмотны). Но эрудиция Юры достойна изумления. Рассказывают, что знаменитая "Ночь в Тунисе" Д. Гиллеспи была разучена загорскими музыкантами с голоса Буржуя, который играл ее на халтурах с московскими лабухами. Недавно в воспоминаниях О. Степурко я прочитал, что у А. Товмасяна уже в 60-х годах дома был проектор с американскими джазовыми фильмами. Прочитал - и вздрогнул, Буржуй лет двадцать назад рассказывал, что бывал на этих просмотрах у Товмасяна.
Зная этих незаурядных людей довольно близко, сожалеешь о невозможности более подробно нарисовать их портреты. А, впрочем, поживем - увидим.

Изобретение сакса
Сосуд страсти

Нынешняя молодежь определенно убеждена, что саксофон выдумал Кенни Джи заодно с "Мелодиями для влюбленных".
Рассказать о саксофоне, открыть секрет его обаяния - задача почти невыполнимая. Может быть (цитирую один фильм), потому что "музыкант с Богом разговаривает"?
Есть в саксофоне нечто, действующее безотказно на эмоциональный мир его "жертв".
Можно вспомнить только малую толику чудачеств, связанных с саксофоном. Великий Паркер, к примеру, клал его на ночь под подушку, что, впрочем, не мешало ему постоянно терять саксофоны и забывать их в метро. Не менее великий Джон Колтрейн мог весь день напролет бродить по дому с саксофоном в руках и безостановочно играть. Все знают, что тенорист Сонни Роллинз оглашал ночной Нью-Йорк воплями своего саксофона с высоты Бруклинского моста.
Но если чудачества музыкантов еще как-то объяснимы, то логику поведения прочих смертных понять решительно невозможно. Герой Джина Хекмена (фильм "Разговор" Ф. Копполы), частный детектив, в минуты мрачных раздумий остается наедине со своим тенор-саксофоном. Так же ведет себя полукомический сыщик Нестор Бурма (из француского сериала), но, напротив, в минуты эмоционального подъема.
Знаменитый кинорежиссер Вуди Аллен (чьи фильмы "набиты" первоклассным джазом) вот уже 25 лет играет на предшественнике саксофона - кларнете в любительском ансамбле, регулярно пропуская голливудские торжества, приходящиеся на дни музицирования.
Чудачеств не чужды и "особо важные персоны". Например, король Таиланда счел за счастье в качестве саксофониста сыграть на джеме с Бенни Гудменом. А президент Клинтон захватил саксофон в московский Кремль.
Но, пожалуй, всех превзошел знаменитый Роберт Де Ниро. Специально для фильма М. Скорсезе "Нью-Йорк, Нью-Йорк" он научился играть на саксофоне, и в этом был настолько дотошен, что довел до невроза знаменитого тенориста Джорджа Оулда, который озвучивал игру Де Ниро в фильме.
Еще в одном любопытном свойстве саксофона признается героиня Мэрилин Монро ("В джазе только девушки"): перед парнем с тенор-саксофоном в руках устоять невозможно!
Как говорил С. Довлатов, есть в шальных деньгах какая-то гнусная сила. Также и здесь. Есть нечто - соблазн, искушение - в порою хрипловатом, иногда шепчущем, а нередко и требовательном голосе этого сверкающего, причудливо изогнутого продолжения чуть ли не мужского начала музыканта. Хотя последнее и спорно: саксофонистка Кэнди Далфер, извергая потоки женского магнетизма в своем альбоме "Саксуальность", доводит до белого каления мужчин.
Саксофон - культовый инструмент джаза. И если бы его не было - его следовало бы придумать. К счастью, это произошло. Когда бы вы думали? Больше полутораста лет назад - в 1840 году бельгиец Адольф Сакс сделал это! Вот тебе, девушка, и Кенни Джи...

От страха до страсти

От саксофона до финского ножа - один шаг. (Тезис идеологов от музыки.)
Саксофон - основной инструмент джаза. (Из книжки В. Фейертага "Джаз")

Эти две фразы разделяют несколько лет, которые вместили драматическую историю ненависти и любви. Зловещее постановление ЦК о формализме в музыке послужило началом охоты на джаз. А саксофон стал первым в ряду преданных анафеме. Что-то в нем сильно раздражало чиновников от культуры. Может быть, форма?
Недаром то время названо "периодом административного разгибания саксофонов". (А что было делать с сопрано-саксом, который от рождения прямой?.. Сделать из него кривую трубу Гиллеспи! - А. К.). На обывательском уровне возмущение выражалось примерно так: "Он такой-сякой, да еще на саксофоне играет!".
К концу 40-х годов саксофон стал в Москве раритетом. Василий Аксенов в своем эссе "Баллада о тридцати бегемотах" рассказывает, как пианист Борис Рычков, сбившись с ног, искал по всей Москве саксофон, и случайно услышал его робкие звуки из окна дома на Арбате. Старик чех играл польку-бабочку, и с облегчением за бесценок уступил саксофон Борису.
В фольклоре загорских музыкантов есть почти сага о том, как и за какие деньги приобретал первый саксофон для Дворца Б. И. Трайтель...
Возможно, в силу обстоятельств первый саксофон знаменитого московского тенориста А. Пищикова имел клеймо какого-то "лейб-гвардии полка". (Здесь прослеживается параллель с Бавуриным, который играл "первого саксофона" в оркестре самого государя императора - фильм "Мы из джаза".)
Но, как говорил царь Соломон, все проходит. К середине 50-х годов идеологи от культуры сменили френчи и галифе на цивильные костюмы, и вспомнили, что саксофон появился задолго до империализма. Из самого гонимого сакс вдруг превратился в самый любимый, даже престижный инструмент. И больше всего звезд джаза после реабилитации саксофона в России вышло именно из саксофонистов.
Да, есть что-то мистическое в саксофоне...

Джаз у нас

Помню, мальчики-интеллектуалы из старших классов устраивали лекции, где демонстрировали тогда еще редкие "гиганты" Гленна Миллера в перемежку с поэзией Ахматовой, Цветаевой... Действительно, "все смешалось" в начале 60-х: поэзия на площадях, мода на Хемингуэя и Ремарка, первая жевательная резинка и сигарета "Честерфилд", одна на четверых в школьном туалете. Удивительные времена! И дело не в романтике восприимчивых юных лет. Дело в богатстве предлагаемых ощущений и переживаний, которые готовили почву к пришествию следующего поколения музыкантов. Но начиналось все просто и банально: с танцев. Музыкальная тусовка путешествовала со "своим" ансамблем по клубам, боготворила лабухов, носила за ними инструменты, ловила каждое их слово, подражала им и рождала в своей гуще новых героев.
Принадлежа к тусовке и имея зачатки музыкального образования, был реальный шанс пополнить собою заветные ряды лабухов. Так случилось и со мною. Но в начале был школьный оркестрик (с трубачом Юрой Ивановым) и слава школьного масштаба.
Вспоминается первая в жизни командировка в Москву ремонтировать барабан. И это - в день написания четвертной контрольной по алгебре! А вечер встречи выпускников? Цвет московского студенчества, а перед ними - наш ансамбль. И я, приятелем-ведущим названный руководителем коллектива. И стыдно, и приятно.
Возникший за спиной легендарный Суднов, перевесившись через мою голову, берет пару хитрых, "ржавых" аккордов (типа maj + 11) со словами: "Сыграйте-ка, чуваки, что-нибудь этакое!".
Первым настоящим ансамблем, куда я был приглашен тенор-саксофонистом Виктором Афанасьевым (за что благодарен ему по сей день), был коллектив, игравший в 1966 году в Лозе.
Место пианиста в нем освободилось после ухода в армию Эдуарда Гуревича. Эдик аккуратно одевался, нравился девушкам, красиво курил и всегда вел себя спокойно. От него я перенял все, что мог, а также подчеркнуто ритмичную манеру игры левой рукой в буги-вуги ("бугешнике" на жаргоне лабухов).
Сейчас знающие люди сходятся во мнении, что В. Афанасьев сделал много для загорской легкой музыки. Он играл довольно долго, вырастив целую плеяду молодых музыкантов. Несколько лет он увлекался джазом, но потом задули другие ветры, и он заиграл и рок, и поп-музыку - все то, что требовала публика ресторанов.
Урожденный оптимист, он отличался громким жизнерадостным смехом, бесконечными приколами и страстью давать прозвища. Виктор родился 29 февраля, что само по себе замечательно...

Изобретение сакса-2
(Окончание темы саксофона)
Секреты саксофона

Итак, изначально в джазе царила труба. От игры на саксофоне публика ожидала, скорее, каких-то цирковых штучек, клоунады. И вдруг все переменилось.
Вдруг ли? К примеру, триумф квартета Бенни Гудмена в начале 30-х гг. доказал, что лидирующее место трубы способен занять деревянный духовой инструмент - кларнет.(По иронии судьбы саксофон тоже отнесен к группе деревянных духовых.)
Открыли эру саксофона два своеобразных гуру: тенористы Коулмен Хокинс и Лестер Янг. Личности разные, как пламень и лед. Зная манеру их игры, можно сказать, перефразируя Эрнста Неизвестного: Хокинс - вертикаль, Янг - горизонталь, в точке пересечения - саксофон.
Звук Хокинса - это и шепчущий "сабтон" , и неистовая мощь. Звук Янга - это легкость, свобода, прохлада. Боевик 1939 года - баллада "Body and Soul" сделала Хокинса знаменитым. Без риффовой пьесы Янга "Lester Lips In", название которой у нас ханжески переводили "Лестер начинает первым", не обходился когда-то ни один джем-сейшн. Пока на горизонте не появился Чарли Паркер со своим альтом и "сумасшедшей" музыкой, все саксофонисты разделялись на приверженцев Хокинса и последователей Янга. (Кстати, сам Паркер начинал с подражания Янгу.)
Менялись стили джаза - менялось звучание саксофона. Так, альтист Пол Дезмонд (чья пьеса "Take Five" стала визитной карточкой квартета Дэйва Брубека) играл теплым, мягким, совершенно академичным звуком. Приверженцы Паркера извлекали из альт-саксофона "биг-саунд" ("большой звук") с теноровой окраской.
Стиль "хард-боп" возвысил тенор-саксофон и заставил его голос "скрежетать". Это слышно у Декстера Гордона и Сонни Роллинза.
Но, несомненно, самым изобретательным был великий тенорист Джон Колтрейн. Он познал все закоулки саксофона, заставив одноголосый инструмент исторгать флажолеты и фальцетные ноты, "расщеплять" звук, играть не только созвучия, но и целые аккорды!
Плодами его открытий пользуются последующие поколения музыкантов, усовершенствуя колтрейновскую аппликатуру, развивая его гармоничные замены и стремясь на теноре играть выше, чем на трубе. Такие, как аргентинец Гато Барбьери, берущий звуки на полторы октавы выше общепринятого регистра!
Но это еще не все. Собрав саксофоны в группу, аранжировщики получили удивительные по тембру и красоте созвучия.
Искрящийся "хорус-кристалл" у Гленна Миллера, где над голосами саксофонов парит звук кларнета. Звук группы саксофонов оркестра Эллингтона - мягкий, с богатым вибрато, умелыми глиссандо. Группа саксофонов оркестра Каунта Бэйси, звучащая глубоко и сурово.
Но, на мой взгляд, самый сочный, самый характерный звук был изобретен в оркестре Вуди Германа. Параллельное движение голосов создает ощущение одного супермузыканта, играющего одновременно на четырех саксофонах. Этот прием получил название "четыре брата" и запечатлен в композиции с одноименным названием, аранжированной Джимми Джюффри. Одним из "четырех братьев" был знаменитый Стэн Гетц, открывший Америке бразильскую самбу под именем "боссанова".
Гиганты на "гигантах"
О том, как велик трубач Андрей Товмасян можно судить, увы, всего по трем грамзаписям: "Азы", "Господин Великий Новгород" и "Песня о Москве".
Саксофонистам 60-х в этом отношении повезло больше. Первым стал альтист Алексей Козлов, который с благословения самого Д. Шостаковича записался с ансамблем на гибкой пластиночке журнала "Кругозор".
Большим резонансом (не без старания идеологов от музыки) сопровождался успех ансамбля альтиста Георгия Гараняна на Пражском джазовом фестивале 1966 года, что нашло отражение на виниловой пластинке формата "сорокопятка" (пьесы "Терем-теремок" и "Баллада").
Но годом раньше свершилось - вышли первые джазовые альбомы формата "гигант"! На них запечатлены такие российские монстры тенор-саксофона, как Алексей Зубов и Александр Пищиков. Оба - виртуозы, знающие инструмент вдоль и поперек, прошедшие все стили модерн-джаза. Но Зубов - это и суперсерьезный подход к русской теме в джазе (композиция "Сюита на русские темы" из альбома "Джаз-68"). А. Пищиков же - "правоверный колтрейнист", играющий вот уже более тридцати лет авангардный джаз ("новую вещь", как говорили во времена Колтрейна).
На этих же "гигантах" - другие заметные тенористы тех лет: Владимир Сермакашев и Виталий Клейнот. Первый - лидер "КМ-квартета" и автор джазового хита - "Вальс для Наташи". (Уехал в Штаты и мгновенно растворился там среди тысяч саксофонистов. У Довлатова написано, что Сермакашев работал у знаменитого барабанщика Мэла Луиса. Но это - "на минуточку".) В. Клейнот - мастер "фирменных" фраз и интонаций в манере Сонни Роллинза. И первый отступник в
направлении к коммерческому джаз-року.
Этих саксофонистов и многих других можно услышать на дисках с московских фестивалей "Джаз-65", "Джаз-66", "Джаз-67". Плюс два альбома с фестиваля "Таллин-67", куда почти случайно угодил известный американский тенорист Чарлз Ллойд.

Джаз у нас

В 1967 году в возрасте 41 года умер Джон Колтрейн. Казалось, эволюция мирового джаза приостановилась.
Но в Загорске все шло своим чередом. Дослуживал срочную Геннадий Токарев, были призваны пианист Эдик Гуревич, барабанщик Толик Предтеченский и их друг-стиляга Виктор Плужников. А неуемный Виктор Афанасьев с бешеной энергией соединил музыкантов, создавая все новые ансамбли.
Кто же тогда играл на саксофонах в Загорске? Это уже названные В. Гросс, В. Афанасьев. В ДК им. Гагарина играли альт-саксофонисты В. Сочилов и А. Серовский, а также тенорист Е. Миронов. В ансамбле, набранном практичным начальством ГДО из солдат музкоманды, играл крепкий тенор-саксофонист из Москвы Михаил Томилин.
Во времена моды на "Ласковый май" предприимчивый московский музыкант изобрел "Ласковый май-2". Но фискальные органы сочли неубедительной его теорию о том, что "Ласковый май " - это просто новое направление в музыке"... Последовали санкции.
В ансамбле баяниста Короткова в Лозе кроме тенориста В. Афанасьева играл на альт-саксофоне Валерий Филатов (брат замечательного барабанщика Павла Филатова). В ДК на Скобянке (позднее на Горбуновке в Хотьково) играл сначала на альте, а затем на причудливом баритон-саксофоне Валерий Коваленко.
Импровизирующего баритониста, каким был Валерий, непросто было отыскать даже в Москве.
Да и импровизация была еще тайной за семью печатями, хотя пытались заниматься ею все, кому не лень. И кому лень - тоже. А если совсем не получалось, то компенсировали чем-то другим.
Однажды на танцах в ДК им. Гагарина один из публики нелестно отозвался об игре саксофониста. За что тут же получил саксофоном по голове и оказался на полу под ногами танцующих. Так в очередной раз была доказана магическая сила воздействия саксофона на умы его слушателей.
Однажды в Загорском ПКиО я увидел совсем еще редкую в те годы электрогитару. Кто мог предположить, что через три-четыре года этот, казалось, несерьезный инструмент почти вытеснит с эстрады духовые?.. Кстати, на гитаре играл мой будущий друг и компаньон Володя Рак. Но это уже другой рассказ.

Судьба барабанщиков
Дюк Эллингтон: "Без свинга нет джаза"

Кто же он - джазовый барабанщик? Это человек, который может возвысить ансамбль до небес и, напротив, сделать его никаким.
К первым можно отнести, скажем, великого Арта Блэйки. Менялись времена и участники его ансамбля, но "Джаз Мессенджерс" оставался одним из лучших комбо современного джаза.
Ко второй группе грешно применять слово "джазовый". Увы, их большинство. Но, впрочем, песня не о них...
Джазовый барабанщик - не жонглер, умеющий красиво подкидывать палочки в воздух. Он - виртуоз в большей степени, чем любой другой музыкант. Зачастую ноги и руки его играют совсем разные ритмы, и, мало того - в разных размерах! (Это как одной рукой рисовать круг, а другой - треугольник одновременно.) Бедняга Джо Морелло: ему приходилось играть и на пять, и на семь, и даже на одиннадцать четвертей! Впрочем, он блестяще справлялся с капризами, на которые так плодовиты были его "мучители" - пианист Дэйв Брубек и саксофонист Пол Дезмонд. А выдающийся барабанщик эры свинга Джин Крупа играл свои соло так стремительно, что любопытствующим приходилось снимать их на кинопленку, а затем просматривать в замедленном темпе. Через сорок лет его подвиги на новом джаз-роковом витке повторил Билли Кобем, блестящий виртуоз. Его "визиткой" стал удар на слабую долю после пулеметного брэйка ("сбивки" на жаргоне музыкантов).
Настоящий джазовый барабанщик - это Музыкант, а не ритм-машина. Тромбонист А. Сухих рассказывал, что знаменитый эллингтонский барабанщик Луис Беллсон на "джеме" в Москве буквально со второй ноты начинал играть синхронно с солистом все его акценты!
Но джазовый барабанщик - и ритм-машина тоже. Это очевидно, особенно когда слушаешь того же Билли Кобема и других мастеров джаз-рока или музыки фьюжн.
Ускорять (или "загонять") темп считается дурным тоном. "Фирма всегда тянет", - говорил замечательный питерский пианист и аранжировщик Виктор Смирнов, подразумевая едва заметную оттяжку в ударах фирмачей.
Джазовый барабанщик - всегда творец. Дж. Л. Коллиер в книге "Становление джаза" заявляет, что "любая революция в джазе всегда начиналась с революции в ритме." Не напрасно ударную установку еще называют "кухней". Именно на этой кухне великие "повара" готовили дальнейшую судьбу джаза.
Порою доходило до курьезов. Так, знаменитый Кенни Кларк утверждает, что придумал новую манеру игры только из-за того, что очень уставал поддерживать темп в стремительных боповских композициях.
На самом же деле словечко "кухня" появилось от сходства ударной установки с настоящей кухней: барабаны - это кастрюли, а тарелки - тарелки и есть. В Новом Орлеане начала века джазовый оркестр маршировал под грохот большого барабана и лязг пары металлических тарелок (как некогда наш "Ретро" на праздниках или похоронах). Уже позднее барабанщик, заняв место на возвышении, украсил большой барабан своим именем и приделал к барабану педаль с колотушкой. А пару тарелок соединил в хай-хэт (или чарльстон). И так за 20-30 лет "кухня" из приспособления для маршей стала грозным орудием ритма. Тем, на чем играется сегодня самый крутой джаз, джаз-рок, "латино" и фьюжн.
И последнее о джазовых барабанщиках. Можно перекрещивать руки и ноги в хитроумных парадидлах (здесь и далее - "непереводимая игра слов"), заполнять паузы невероятными стомп-паттернами, наконец, разбивать в мелкие дребезги палочки о барабаны... И все эти приемы не стоят ни гроша, если нет таинственной малости - свинга. Того, без чего нет и самого джазового музыканта. Того, что создает "завод" и комфорт слушателя. Что сегодня зовется емким и модным словечком "драйв". И если одна из знаменитых пьес самого маэстро Эллингтона называется "Без свинга нет джаза" - то это что-то значит!

Джаз у нас

Судьбы загорских барабанщиков были часто неотделимы от столичной музыкальной жизни. В силу универсальности ударных барабанщик легко вливался в любой незнакомый коллектив. Так было, например, с Юрой Дмитриевым по прозвищу "Буржуй". Так было с еще одним любопытным человеком.
Как-то летом 1966 года появился мой друг-искуситель Суднов и предложил подменить его на танцах в Загорском ПКиО.
Загорский Парк культуры в местном джазе был, пожалуй, вторым по значимости после ДК им. Ю. Гагарина. Летом там собиралась тысячная толпа. Бывало и опасно, и весьма напряженно именно с культурой. Рискованно, но весело. К нравственности взывал плакат с такими, например, перлами: "На танцплощадке стилем не танцевать!" и "Мужчина с мужчиной в паре не танцевать!" Играть в парке было престижно - тебя сразу узнавала вся загорская молодежь.
Все было как в известном кино: "утром репетиция, вечером концерт". Суднов впопыхах набросал на бумаге гармонию и улетучился, предоставив мне самому выплывать с незнакомыми московскими музыкантами. Среди последних были аккордеонист Стельмах и альтист Козлов (тот самый, "с бородавкой"). Поразили они меня таинственным словом "мэйдж" (мажорный аккорд) и необъяснимой терпимостью к моей юной дремучести.
Здесь-то я в первый и последний раз столкнулся с барабанщиком Вячеславом Пикуновым по прозвищу "Антон". Антон тусовался только с москвичами. Будучи музыкантом средней руки, он ухитрился переиграть со многими восходящими знаменитостями. Впрочем, творческая судьба Антона оказалась непродолжительной.
Осенью того же года я очутился в лозовском ансамбле баяниста Короткова. На барабанах там играл замечательный музыкант Анатолий Предтеченский. Не играл, а священнодействовал - настоько впечатляла его щегольская посадка за барабанами, какая-то особенная манера замахов и ударов. К слову, он и по жизни был большим пижоном: модно одевался, сдержанно разговаривал и курил с такими паузами, что было непонятно, курит ли он вообще? Играть с ним было всегда удовольствием:
барабаны его пульсировали и темп был идеальным. Он был первым, кто стал играть осмысленные роковые рисунки, но это уже после возвращения из армии в 1969 году. Дальнейшая творческая судьба его была настолько тесно связана с гитаристом Александром Макаровым, что их имена и не произносились по отдельности.
В этом же славном ансамбле, спустя некоторое время, судьба свела меня с лучшим, на мой взгляд, барабанщиком Загорска. Павел Филатов оказался в Лозе после демобилизации из ансамбля ВМФ (служил на Дальнем Востоке). А первые шаги в джазе делал со своим талантливым другом Г. Токаревым. Паша был очень техничным, очень джазовым музыкантом. Впервые и именно у него я увидел тетради, напичканные фирменными темами Паркера, Дезмонда, Монка. Он мог под собственный аккомпанемент на фортепиано спеть любую из них. От него первого я услышал имя Рэя Чарлза и о существовании серии наших альбомов "Джаз-65", "Джаз-66". У него первого я увидел фирменный пластик на барабане вместо устаревшей кожи. Помню его изобретение: педаль, бьющую кверху, чтобы ставить е под том-бас и ездить на "халтуры" без громоздкого большого барабана. Лабухи, гораздые на специфические хохмы, показывали ее действие очень характерным жестом.
Сегодня мне кажется, что музыканту такого масштаба было тесно в Загорске. Его трагическая судьба словно бы подтверждает это: прошлой осенью он был найден со следами насильственной смерти в окрестностях города.
Вспоминая те годы, не устаешь удивляться обилию хороших "ударников" (словечко тех лет, которое сам не люблю) в Загорске. На мой взгляд, больше, чем в любом другом городе Подмосковья. Вдобавок к названным это и галантные Валерий Шинкаренко по прозвищу "Жора", и Анатолий Коссовский - вдохновитель и организатор гастрольных набегов на Анапу, и стиляга Коля Мухин, игравший много лет в ансамбле "Серебряные колокола" с гитаристами Ефимовым и Гансбургом.
Это те барабанщики, с кем мне довелось близко общаться и работать. И все они играли джаз в 60-е.

Великий перелом
Джаз конца 60-х

Виртуозная миниатюра "Таллин в мае" пианиста Вагифа Мустафа-заде, увы, не стала "программной" для международного фестиваля "Таллин-67". При изобилии участников, среди которых, к слову, оказался известный американский тенорист Чарлз Ллойд, коего наши доблестные органы "мариновали" до последнего дня, держа в неведении: разрешат выступать или нет? - так вот, при всем разнообразии стилей откровением или легким шоком стало выступление поляков. Игралась знаменитая "Summertime" Гершвина. Альт-саксофон Збигнева Намысловского захлебывался навороченными колтрейновскими фразами, а барабаны и бас играли откровенно битовый, то бишь роковый, рисунок! Ревнители чистоты джаза плевались. Другие музыканты, напротив, получили руководство к действию.
Впрочем, как всегда, джазовая Европа плелась в хвосте у Америки. Знаменитая пьеса "Watermelon Man" ("Продавец арбузов") пианиста Хэрби Хэнкока была записана уже в 1962 году! Молодой, но из ранних джазмен сочинил почти попсовую мелодию, наметив отход в сторону более человечной музыки. Намек-то был сделан, но джаз все усложнялся, теряя чувство меры и... слушателя. Музыку позднего Колтрейна или блеяние пластмассового(!) альт-саксофона Орнетта Коулмэна невозможно слушать без зубной боли: нет мелодии, нет ритма, нет гармонии. "Конечно, новации нужны, но не до такой же степени!" - говорили молодые темнокожие музыканты Хэрби Хэнкок, Бобби Тиммонс, Дональд Берд. И, словно в отместку атональному джазу, сочиняли простые, порой примитивные мелодии. Мелодии, из которых в 70-х годах выросло то хитрое, что исполняли ансамбли "Прогноз погоды", "Махавишну Окестра", "Возврат навеки".
Джаз у нас
Напротив, было что послушать и где станцевать в Загорске конца 60-х! В ДК им. Ю. Гагарина играли жизнеутверждающую музыку сподвижники Александра Пасынкова. К ним часто примыкали модернисты П. Филатов, Ю. Суднов, Г. Токарев.
В ГДО на Ферме играл сильный солдатский ансамбль. Пианист В. Мильман был призван в армию со второго курса Московской консерватории. У него впервые я увидел фирменные ноты Брубека и поразился, в какой жуткой тональности написана знаменитая "Take five"! На диковинной маленькой перламутровой гитаре-доске играл Боря Мерсон. На теноровом саксофоне и флейте - Михаил Томилин. Все трое были москвичами. Мы с Судновым частенько заходили послушать московских музыкантов и посидеть в кафе, переделанном из спортивного зала.
В ресторане "Отдых", по словам одного восторженного клиента, "кидал такие импровизы!" на аккордеоне Геннадий Токарев, оставивший к тому времени саксофон.
Там же играл на контрабасе замечательный Владимир Иванов, единственный, пожалуй, из музыкантов старшего поколения, кто смог позднее сменить контрабас на бас-гитару.
А зимой 1967 года в Загорске пошла молва об ансамбле, игравшем в клубе на Горбуновке в Хотьково. Стараниями опять же Виктора Афанасьева я был удостоен чести влиться в этот коллектив. Особое влияние на становление моего юного организма оказали два неповторимых музыканта и человека. Первый из них, Валерий Коваленко, руководил ансамблем и играл на экзотическом баритон-саксофоне. Высокий, аскетичный - он был смуглым вариантом великого баритониста Джерри Маллигена. Играл он безукоризненно грамотно, в импровизации нередко повторял излюбленные фразы. Что, на мой взгляд, для джазмена - показатель интеллекта.
Меня он истязал нещадно, ссылаясь часто на некоего пианиста "Петра Пушкарева из Москвы" (которого я стал тихо ненавидеть) - с ним Валерий играл в 63-64 годах в ГДО. Бывали случаи, когда "папа" в момент игры бесцеремонно подходил ко мне и прилюдно исправлял мои огрехи. (Упорные занятия с пластинками через год сняли мои проблемы.)
Спартанский стиль Коваленко компенсировал другой замечательный музыкант Владимир Рак, игравший на электрогитаре. Увидев Владимира впервые в Загорском ПКиО, я был под впечатлением его "несоветской" внешности. Да и гитара его звучала, как у американца. Выходец из Хотьково, он начинал играть с братом-аккордеонистом в самодеятельности. Поступил на мехмат МГУ и там приобщился к джазу. В ансамбль с Коваленко его свел Виктор Афанасьев ("во всем виноват Афанасьев"!). От Володи я услышал имя "невероятного" органиста Джимми Смита, имена его кумиров-гитаристов Уэсса Монтгомери, Кенни Баррела, а позднее - виртуоза Джорджа Бенсона. (Сегодня он известен больше как певец, но в те годы журнал "Америка" о его технике писал, что "там, где другой сыграет пять нот, Бенсон уместит сорок".) Володя выписывал модный тогда среди музыкантов чехословацкий журнал "Мелодие", и спустя годы подарил мне подписку за пять лет.
У ансамбля Коваленко был редкий и непривычный саунд: мрачное и грозное созвучие двух саксофонов - тенора и баритона - смягчалось аккордами джазовой гитары. А репертуар был весьма прогрессивным и рискованным для танцев. Играли босса-новы Джобима, блюзы Джимми Смита, "Work song" Ната Эддерди, разбавляя их дежурным вальсом (например, "Сердце, молчи"), модными твистами и шейком и какой-то галопирующей пьесой с адекватным названием "Бравый гусар".
Девизом Коваленко было: "Публику надо воспитывать джазом". Афанасьев же считал, что эти слова могли бы украсить надгробный камень на могиле джаза. И оба были правы по-своему.
Мрачный юмор Коваленко, интеллектуальные шутки Рака, неувядающий оптимизм Афанасьева, флегматичное поведение бас-гитариста Желудова, эксцентричные выходки Буржуя и моя юная дурашливость создавали неповторимый климат в ансамбле.
А незабываемые халтуры в кафе мехмата МГУ! Дым коромыслом, бешеный рок-н-ролл и ночлег вповалку тут же на стульях и столах, а утром вдруг - Афанасьев трубил побудку на саксе с балкона 17-го этажа главного корпуса МГУ, где вся сонная Москва у его ног!
Или свадьба Володи в шикарном "Метрополе". Парадная лестница в банкетный зал, украшенная скульптурками богатырей, и та же лестница после праздника: все богатыри как-то похилились на своих постаментах. Говорят - проделки непредсказуемого Юры Буржуя!
А в воздухе витал дух перемен. И для джаза он пах керосином. Недаром кто-то видел, как такой авторитетный пианист, каким был Сергей Губанов, ощупывал со всех сторон в музыкальном магазине чудо отечественной электроники - органолу "Юность". А предусмотрительный Виктор Афанасьев заблаговременно разжился толстой тетрадью-талмудом с массой еврейских мелодий, готовясь крепко и надолго сесть в кабак.
Была весна 1968 года. По улицам фланировали стайки крепконогих девиц в белых чулках, модных той весной. Но мне было не до земных радостей: "Прощай, труба зовет, напрасно слез не лей..." - я отправлялся служить в армию.

Окончание