Пение под аккомпанемент землетрясения
С утра радио сообщает об ужасном событии в Спитаке: город практически стерт с лица земли, тысячи погибших... Я, слушая все это, мысленно сочувствую многострадальному армянскому народу - ведь у меня много знакомых армян. Как, наверное, сейчас им тяжело? Мои грустные размышления прерывает телефонный звонок. Снимаю трубку, и в мое ухо проникает мягкий голос одного из моих армянских знакомых, Вартана С. Говорит он без акцента, так как он армянин "московского розлива". Ну, думаю, человек страшно переживает, вот и позвонил мне, чтобы поделиться горем.
- Слышал об ужасном событии? - спрашиваю я его.
- О каком? - с искренностью в голосе недоумевает мой знакомый.
- Землетрясение в Спитаке! - волнуюсь я.
- Да слышал, ну и что? - сохраняет невозмутимость Вартан, - я тебе звоню по другому поводу. Юра, я сейчас занимаюсь вокалом, беру частные уроки у одного бывшего солиста Большого театра и хочу, чтобы ты послушал - я тебе сейчас спою.
Не дав мне опомниться и возразить, он немедленно начинает гнусавить какую-то классическую арию. Сами понимаете, какое может быть впечатление от пения по телефону...
Здесь самое время объяснить (пока он поет) заинтригованному читателю, кто же он такой, мой армянский друг, на которого спитакское землетрясение и страдание братьев по крови не произвели никакого впечатления. Придется начать издалека.
Вартан С. отнюдь не юноша (уже под, а то и за пятьдесят). Всю жизнь он работает таксистом, но предан джазу и как любитель играет на трубе. Чуть ли не с основания Козыревской джазовой студии он в ней периодически появлялся, становясь участником различных ансамблей.
Играл он и в моем ансамбле. Вот характеристика его игры: любит традицию (Клиффорда Брауна и Ли Моргана), что похвально, но вот импровизация ему "живой" не далась, поэтому он овладел ею "мертвой", в виде заученных соло вышеуказанных трубачей. Может быть, большой беды в том, что человек играет выученное и нет - все же это более честно, чем играть "собачатину"! Мешает ему лишь одно "но". "Но" заключается в том, что играя с ансамблем свое выученное соло, Вартан часто ошибается, меняет долю и при этом, не замечая происшедшего, продолжает упорно "чесать" поперек до конца. Когда же приходится игру из-за этого останавливать и делать ему замечания, он удивленно, пожимая плечами, начинает доказывать, что играл правильно, а ошиблись все остальные. Получается как в поезде, когда сидишь в купе и смотришь в окно: вот поезд трогается, и кажется, что поехал вокзал, а не ты. В силу этой неизлечимой болезни "недержания доли", всякие ансамблевые проекты с его участием оказывались неосуществимыми. Да он и сам, слушая на каждой репетиции одни и те же замечания, в конце концов обижался и бесследно исчезал, чтобы вновь появиться в студии через несколько месяцев, а то и лет. Его снова брали в ансамбль (он всегда очень просил об этом), в надежде на то, что по прошествии времени он наконец избавился от своего недуга, но, увы, "доленедержание" возобновлялось с прежней интенсивностью, и весь цикл повторялся.
Вот и сейчас он внезапно "вынырнул" из небытия, да еще в такой день, и демонстрирует мне, что не только не избавился от своего застарелого недуга, но и приобрел новый - занялся пением на старости лет. Я, одним ухом слушая Вартанову арию, другим - слышу по радио все новые и новые сообщения о трагических событиях в Армении. Окончив петь, мой знакомый спрашивает, естественно: - Ну как?
Понимая всю нелепость этого пения в такую минуту и, к тому же, следуя совету врачей - не волновать больного, кривя, как только можно душой, хвалю новоиспеченного певца. Он доволен моей похвалой, а теперь, и подавно, никакое землетрясение ему нипочем! Ну, а как же зов крови, национальная солидарность, так сказать? А никак! По-видимому, своя рубашка все же ближе к телу, хотя не исключен и вариант - просто "шизо". Тогда: как же работа в такси? Куда смотрели медкомиссии? Вопрос остается открытым.
Но вот и другой пример "братской, национальной солидарности". Эту историю мне рассказал покойный Лева Григорян, тот самый, который никак не мог примирить на небе звездочку и полумесяц (об этом в рассказе "Фил Вудс и полумесяц").
Когда после окончания Великой Отечественной Войны по призыву католикоса армяне со всего света стали возвращаться на свою историческую родину, чтобы помочь ей в трудную минуту, снова случались примеры этой самой антисолидарности.
Возвращались, как правило, люди не бедные (Родине нужно было не только их присутствие, но и деньги), при том приобретшие западные манеры и лоск. Большинство приезжало водным путем, через Сухуми. Огромный океанский лайнер вставал на якорь в Сухумской бухте вдали от причала, и объявлялся многодневный карантин - власть боялась, что репатрианты из цивилизованного Запада завезут какую-либо инфекцию на полуварварский Восток. Запасливые пассажиры везли с собой на Родину, помимо скарба, много продуктов, разумно полагая, что в стране послевоенная разруха и нечего есть. Санитарные требования строго запрещали завоз еды частными лицами (ленд-лиз - другое дело), поэтому, все эти заморские лакомства летели за борт целыми "гастрономами" на корм рыбам. Но рыбам составили конкуренцию местные жители, быстро смекнувшие, что к чему. Кто на лодках, кто вплавь, добирались они до парохода и подбирали все, что плавало или летело сверху - не пропадать же добру! А добро, действительно, лилось как из рога изобилия: тут тебе и давно забытые копченые колбасы всех сортов, целые головки швейцарского сыра, окорока, американская тушенка и другие консервы, кофе, какао, сгущенка, коробки конфет и плитки шоколада и много всякого другого - всего не перечислить. Настоящий пир изобилия! Правда консервные банки быстро шли на дно и приходилось за ними нырять - ведь все равно у рыб открывалок нет.
Далее события развивались следующим образом: отбывшие карантин и избавившиеся от продуктовых излишеств, но все еще обремененные своим многочисленным багажом, ведь возвращались насовсем, репатрианты уже поездом добирались до Еревана. На вокзале их встречали толпы плохо одетых и голодных зевак, точно приехавшие были марсианами. А они, в глазах местного бедного населения, и были таковыми: шикарно одетые, упитанные, кто в шляпах, кто в пробковых шлемах, в дорогих костюмах и платьях - настоящие марсиане, одним словом - иностранцы! По своей западной доверчивости, "иностранцы" поручали местным шустрым мальчишкам доставить свой багаж в гостиницу, вернее - смекалистые пацаны сами предлагали господам свои услуги.
Надо ли пояснять догадливому читателю, что гости, прибыв в гостиницу, напрасно ожидали свои вещи? Сорванцов и след простыл, а это было лишь началом мытарств на вновь обретенной родине - народ не принимал чужаков, и вскоре многие из них запросились назад, но кремлевский горец, как его назвал Мандельштам, показал им внушительный кукиш! Вот вам и солидарность, воссоединение представителей одной нации. Увы, жизненные условия делят любой народ на своих и чужих, и единая кровь здесь бессильна: зова ее никто не слышит.
Подобные истории спустя много лет повторились и в Израиле, после так называемого "воссоединения семей", где прибывших из СССР аборигены называли не иначе, как "русскими" и строили им всякие козни и делали гадости, хотя, может быть, я сгущаю краски. Так, что все разговоры о кровных узах, братстве и солидарности есть разговоры для "больших ушей", которые все слышат - что надо и не надо, а их обладатель верит всему.
|
