Детские музыкальные
мытарства
"Во поле березонька..."
- первая мелодия, которую я выдудел на
дудке, подаренной мне к Новому году
матерью. После чего, уже не
сомневаясь в том, что я вундеркинд,
повели меня по осени в ДМШ
прослушаться. Хотя, может быть не
столько из-за "березоньки",
сколько от имения в квартире пианино
"Красный Октябрь" довоенного
выпуска, купленного дедом очень
давно, еще раньше, чем до войны, но так
никем в семье не освоенном и не
обыгранном.
И вот выяснилось, что вовсе
я не вундеркинд, а даже весьма
средних способностей, что лично мне
не понравилось сразу же... Показался я
на прослушивании с самой плохой
стороны. Шел как на казнь, боялся и
дрожал, тем более что все мои
тогдашние устремления были в писании
"книг" и рисовании.
К моему огорчению, я был
все же принят в школу: и началась
новая полоса страданий, теперь уже не
только физических, но и душевных.
Было '"кинду" без особого "вундер"
шесть лет.
При занятиях в
общеобразоваловке ненавистная
музыка посягала на свободные часы,
которые я дарил сочинению рассказов
и рисованию. Садился за инструмент
довоенного выпуска со скандалами и
уговорами. Видно было, что все
заинтересованы в этих занятиях,
кроме меня. Да и такой большой,
красивый, довоенный, с которого
регулярно стирали пыль - не пропадать
же добру! Ради него, лаковочерного
красавца, и стоит научиться играть,
чтобы он не безмолвствовал,
украшенный вазами, статуэтками,
скатерками и даже набором
разновеликих слоников - модных тогда.
И вот началось!
Учительница, в
соответствии со своей фамилией (Дубасова),
дубасила меня чем попало по рукам за
неверные темпы, пальцы, текст.
Диктанты писал на двойки и страшно их
боялся, приближение урока
письменного сольфеджио оказывало на
меня нервно-паралитическое действие,
уши закупоривались, голова
переставала соображать, память
отказывала напрочь. Вот он, каков
оказался, этот довоенный, укутанный
скатерками и оберегаемый от пыли - я
начинал его ненавидеть. Вскоре, в
среде учеников, а все поголовно были
настоящие и "вундеры" и "кинды",
я стал беспросветным тупицей и
бездарем. Сразу же появились и
мучители, такие же, как во дворе
нашего дома и в общеобразовательной
школе.
Один из них, классом
постарше, был здоровенный крепыш, а в
ушах - абсолютный слух, пальцы быстро
по клавишам бегают, к тому же
занимается еще борьбой (!) и папа его -
начальник тюрьмы (!!). Ну как такой "супер-вундер"
мог пройти спокойно мимо такого архи-бездаря
как я. Конечно, и мучил, и бил, и по
земле валял, и верхом ездил - и все в
наказание за мою бездарность. Вот как
плохо быть тупицей! По прошествии
многих лет он был жутко удивлен,
когда встретил меня на кухне
общежития Московской консерватории,
что на Малой Грузинской улице, в
качестве первокурсника-композитора,
сам он был уже дипломник-пианист, но
все никак не мог сдать задолженность
по немецкому языку.
- И кого только теперь не
принимают... - наверное, подумал он про
себя с обидой в тот момент.
Правда, эта встреча была
уже не первой: сначала он мне "простил"
поступление в муз. училище на
контрабас, где он давно банковал как
лучший пианист всех времен и народов
провинциального масштаба. Но то было
на родине, в южном городе, а тут -
столица. Какая наглость, такому как я,
приехать в столицу! Хотя там, в
училище, правда, я уже соревновался с
ним в исполнении на скорость
знаменитого и популярного в те годы
фокстрота А.Лепина из к/ф "Карнавальная
ночь". Несмотря на то, что я учился
как контрабасист, я ему не очень то
уступал в мельканье левой руки (бас -
аккорд) в этом поединке, что он тогда
не без удивления отметил (откуда у
бездаря такая техника?).
Но пока не будем забегать
вперед...
Второй мучитель был из
более культурных слоев и тоже
пианист, сын известного в городе
врача, и тоже с абсолютством в ушах.
Не помню в подробностях, как он со
мной тогда обходился, но
кульминацией обхождения был его
плевок мне в лицо - ощутимое
отношение его таланта к моей
бездарности. Спустя много лет я
случайно узнал, что он по пьянке
утонул в Волге...
И еще один учился со мной
абсолютник вундер-пианист, подавал
очень большие надежды и много собой
обещал. Был из более простых, и меня
лишь презирал, не бил - был тщедушным.
Судьба? Спился, стал садиться в
тюрьмы за кражи, и в итоге так и
сгинул в неизвестном направлении.
...
Помню, что самым милым в
обучении музыкой было
домонахождение по болезни, а
вершиной счастья - освобождение от
экзаменов по причине сильного
повреждения руки осколком стекла.
Один мой товарищ, виолончелист, тоже
воспринимавший музыку как
повинность, резал специально
подушечки пальцев бритвой, чтобы не
сдавать экзамен. Я его очень понимал!
...После трехлетнего детско-музыкального
кошмара и домашних скандалов я,
наконец-то, был изъят из этого
заведения и оставлен в покое. Было
это для меня равносильно избавлению
от тяжелейшей болезни.
Но припомнился и еще один
эпизод из трехгодовалого возраста,
когда я уже мог быть заподозрен
своими близкими в музыкальных
симпатиях и пристрастиях. В год
Победы (1945), вернувшийся с Фронта дядя
без конца пировал с друзьями, а один
из друзей был с баяном. Так вот, меня
просто потряс вид этого инструмента.
Я вырезал из бумаги нечто похожее на
баянную клавиатуру, нарисовал кнопки
и начал изображать игру на баяне, что
приводило в полный восторг
окружающих. |
