Нехороший город
С трудом отвертевшись от
увольнения "по статье" из
оркестра Утесова (спас французский
коньяк), я был вскоре трудоустроен
моим знакомым благодетелем Виктором
Прудовским в областное муз. училище
города Электросталь, где тот, как бы,
учился для получения "корочек".
Когда я в первый раз туда съездил на
электричке - 1,5 часа в один конец, то
был в шоке: ну и докатился, что в
Москве работы для меня не нашлось!
Но, несмотря на такое
первое горькое (кстати, горьковское
направление с Курского вокзала)
впечатление, сумел отбарабанить там
целых 13 лет, притом в классе №13, и
ничего! Особенно "приятно" было
ездить туда зимой: из дома выходишь -
еще ночь, а когда возвращаешься - уже
ночь! Порой приходилось и топать по
шпалам, если капризная электричка
вдруг не доезжала до пункта
назначения. Как я потом понял, это
место работы было мне предопределено
судьбой: еще в дошкольном возрасте я
был привезен матерью из Астрахани в
Ногинск (сосед Электростали) на лето
погостить у дяди, который был военным
и часто колесил с семьей по стране.
Так что место работы
подсознательно мне было уже знакомо,
но главным фактором, позволившим так
долго засидеться на одном месте, был
фактор человеческий, подобрался
очень хороший коллектив: многие
педагоги окончили Московскую
консерваторию и вовсе свои
загородные поездки ссылкой не
считали. Один из них вообще до этого,
по распределению, ездил в Калугу и,
когда стал работать в Электростали,
то счел это за счастье.
Насмотревшись на такие
судьбы, вскоре и я "оттаял".
Главное же, что всех удерживало на
этой работе, это сам директор.
Несмотря на свою "ужасную"
фамилию (Шмуленсон), Роман Натанович
был просто ангелом, душкой, добрейшим
из людей. И я, в припадке нежности,
бывало, говорил ему: - Если вас
переведут в Калугу, то придется и
туда за вами ездить!
Но начало, как я уже
говорил, было тяжелым. Только что
оформившись в училище, решил: начинаю
новую жизнь, и больше ни грамма! Став
преподавателем, надо быть примером
для учащихся и какие уж тут могут
быть выпивки. Настроен был
решительно и бесповоротно, но бес или
дьявол-искуситель не дремали...
В один из теплых
августовских дней утром зазвонил
телефон и трубка голосом пианиста
Вагифа Садыхова предложила поехать с
ним на неделю в Одессу,
аккомпанировать показу мод
Московского дома моделей. Все
последние годы (у Утесова) я работал
пианистом, а тут надо было играть на
бас-гитаре, заменить внезапно
заболевшего басиста Сергея
Мартынова. Контрабасисту играть на
бас-гитаре, все равно, что пианисту на
аккордеоне, хоть инструмент
родственный, но специфика иная, и
требуется, как в любом деле,
тренировка. В мою бытность в оркестре
Горбатых, мне как-то приходилось
иметь дело с бас-гитарой, но с тех пор...
Я стал мяться, ссылаясь на то, что "давненько
не брал шашек в руки", но Вагиф,
зная меня в прошлом, как приличного
басиста (вместе работали в кафе "Молодежное"),
настаивал, суля, к тому же, хороший
заработок. Я малодушно дал себя
уговорить, не слушая протест
внутреннего голоса. Ехать нужно было
уже на следующий день. Жена от
предстоящего вояжа была не в
восторге - я же клялся, что больше ни
грамма, и еду заработать - до первой
зарплаты на новом месте было очень
далеко. Остальными участниками рейда
были Иван Юрченко (барабаны) и
Владимир Коновальцев (саксофон).
Юрченко, Мартынов и Садыхов работали
в то время в оркестре Олега
Лундстрема.
И вот мчимся на такси в
аэропорт. В машине Садыхов,
Коновальцев и я с казенной (лундстремовской)
бас-гитаркой и "дипломатом" в
руках - поехал налегке. Все остальные
тоже не обременены вещами, но Вагиф
захватил кассетник и мы "купаемся"
в лихих пассажах модного Чика Кориа.
В приподнятом настроении прибываем в
аэропорт. До полета есть еще
некоторое время и все - прямиком в
буфет. Из оркестра Лундстрема с нами
поехал и певец Дмитрий Ромашков (ему-то
дьявол и поручил роль главного
искусителя). Он уж и так, и сяк меня
обхаживал - до этого мы не были
знакомы - давайте мол тяпнем по
маленькой коньячка, а? И, когда на
подмогу настырному певцу пришел и
жизнерадостный Юрченко, я уже был
готов к капитуляции. Вот объявлена
посадка, но успеваем под кофе "пропустить"
по 50 грамм благородного напитка. И ...
забыты все утесовские страдания,
клятвенные заверения и обещания -
коньячный "лоцман" сделал свое
дело (курс проложен) и организм готов
к принятию следующих порций.
Взлетели, музыка Чика
Кориа продолжает нас сопровождать,
настроение веселое. Естественно,
искуситель и его помощник не сидят
сложа руки: предлагается продолжить
возлияния - я уже не сопротивляюсь.
Миловидная стюардесса приносит нам
еще коньяка. Не успели мы "уговорить"
бутылку, как дело пошло на посадку и
светящееся табло предложило
пристегнуть ремни. Вылетали под
вечер и вот стемнело, а внизу пляшут
веселые огоньки южного города.
Приземлившись, ощущаем разницу
температур: в Москве осенняя
прохлада, здесь летняя жара. Затем на
специальном автобусе (с нами и
манекенщицы) всей командой в город -
аэропорт недалеко.
Поселяемся в старую
гостиницу, в 2-х местные номера. Я,
почему-то, оказываюсь в компании
рабочего сцены. Ну, да ладно!
Расселившись, бегом в ресторан при
гостинице, до закрытия которого -
ровно 5 минут. Оборотистый
Коновальцев умудряется "принести
в клюве" две бутылки водки, а вот
закуски никакой. Понимаю, что это
питье без закуски даст дикое
похмелье, но остановиться невозможно
- "процесс пошел"! Отмечается
прибытие, участвуют Коновальцев,
Садыхов, я и рабочий. Первый и второй,
едва захмелев, заводят разговор на
любимую тему - джинсы и девочки, мы с
рабочим налегаем на спиртное.
Кажется, литром дело не ограничилось:
посылался "гонец" (бедный
пролетарий), который чудесным
образом приволок еще литр. Далее
всеобщий провал в тяжелый сон и
кошмарное пробуждение на утро.
Голова раскалывается, вид помятый (спал
в одежде), и - на поиски буфета. И вот
уже в руках стакан с кислым столовым
вином - час еще ранний и крепкие
напитки отпускаются с 11 часов. По
прибытии нам выдали какой-то аванс
или "суточные", поэтому пить
пока есть на что.
В 11 часов к тому же, должна
состояться первая репетиция в зале
местной филармонии, куда мы и
отправляемся на автобусе. Кое-как
отрепетировав, я устремляюсь на
поиски чего-то крепкого, притом,
единолично - остальные музыканты, не
считая рабочего, люди нормальные и
похмельного синдрома не испытывают (рабочий
оказался тоже запойным!). Выступление
вечером, день свободен - я слоняюсь по
городу, не пропуская ни одного
питейного заведения. Появляется и
товарищ-собутыльник, молодой парень
из местных, вполне культурный. Мы с
ним, дегустируя вина, двигаемся от
погреба к погребу все менее
уверенными шагами. Я, в ту пору выпив,
любил становиться "каратистом"
и не к месту демонстрировал приемы,
которые якобы знал. На сей раз эта
демонстрация закончилась потерей
часов, которые слетели с руки и
разбились. Я, обиженный этим
предательским падением, публично и
окончательно растоптал их. Очевидцы
одесситы были в диком восторге!...
Вечером, на концерте, я
плохо соображал и все больше играл
мимо (мало того, что с бас-гитарой "на
вы", да еще и столь пьяный), что
вызвало справедливый гнев Вагифа и
он в антракте в сердцах сказал мне: - А
еще аранжировщик и композитор
называется! Мне было очень стыдно, но,
что поделаешь, ни голова, ни руки не
слушались. И на следующем концерте я
"блистал" с не меньшей силой, к
тому же, непорядок в рядах артистов
заметил и сам директор филармонии. Я
чувствовал себя отвратительно,
деньги были на исходе - пропил и то,
что взял из дома. Теперь мы
скооперировались с соседом-рабочим и
"загудели в два смычка". Ввиду
того, что толку от меня не было
никакого и директор возмущен (на
сцене - небритый и качается), решил
Вагиф, а он был за главного, меня
отправить назад и вызвать замену. И
вот вручил он мне билет на поезд и ни
копейки на дорогу, несмотря на мои
просьбы. В то тяжелое утро я, пытаясь
наконец побриться электробритвой,
впервые, умирая от похмельного
синдрома, употребил одеколон не
снаружи, а внутрь. Экая гадость,
однако!
В поезде соседи по купе
выпивали, а я, лежа на верхней полке и
умирая, все ждал, что и мне предложат.
И, когда предложили, это было
вершиной счастья. Облегчение было
кратким и требовалось еще. Соседи же
были людьми нормальными и пили,
соблюдая меру. Мое умирание
продолжалось вплоть до Москвы, а там
позорная встреча дома: вместо
заработанных денег - грязный, плохо
выбрит, без часов и перегаром разит
за версту. Жена как в воду глядела!
Так что, Одесса для меня
нехороший город. Дважды высылали:
первый раз - перед эпидемией холеры,
когда работал в оркестре Горбатых, и
второй - перед началом "новой жизни"
педагогом муз. училища. |