Отречение
В разгар бушевания моего
джаз-рок ансамбля "Шаги времени"
поступило предложение записаться на
радио (!). Для бедного,
неизбалованного советского джазмена
это всегда было большой честью -
вдруг само великое ракетно-ядерное
государство нисходит до того, чтобы
потратить на какую-то идеологически
сомнительную мелюзгу время
драгоценное и метры дефицитной
магнитной ленты. Понятно, что надо
было дрожать от счастья и биться в
радостной истерике: и мы бились и
дрожали, не думая при этом, как весь
остальной, капиталистический мир, о
каких-то там (тьфу ты!) деньгах. Не в
деньгах счастье...
Естественно - запись
записи рознь. При всей своей "лояльности"
держава, конечно, не могла допустить,
чтобы что-либо подозрительное
внезапно вырвалось на просторы
непорочного советского эфира и
простой советский человек услышал бы
какую-то крамолу. Говоря без
выкрутасов, ничего подобного не
могло зазвучать из радиоточек,
находящихся на кухне в каждом доме, т.е.
по первой программе. По приемнику -
еще куда ни шло! Но всего надежней -
вещание на заграницу, в традициях
потемкинских деревень: мол, у нас все
есть... кроме секса, конечно! Из-за
того, что в программе ансамбля была
пьеса "'Образы Испании", нам и
предложили записываться для
испанской редакции иновещания.
Когда, по прошествии
нескольких дней, радостная дрожь в
коленках, наконец, утихла, я объявил о
грядущем "счастье" ребятам,
дрожь передалась им, но, когда и они
отдрожали (через неделю), отправились
мы на эту самую запись. Договорились
встретиться у дверей гостеприимного
дома Радиовещания и Звукозаписи на
улице Качалова.
Все добирались, кто откуда.
Я и трубач Дима поехали из училища, из
Электростали. Прибыли мы часа за два
и поплелись от Курского пешком через
весь город, надеясь по дороге и
отобедать. Нам повезло: зашли в
пельменную недалеко от ЦК ВЛКСМ и,
насытив желудки, а также
идеологически очистившись лишь от
одной близости к указанному зданию,
отправились дальше по маршруту,
пришли вовремя, тут и остальные
подоспели.
Выписали всем пропуска по
заранее предоставленному списку и мы
переступили порог "радио-храма".
Ласковые, но непреклонные
милиционеры произвели не назойлевый
досмотр наших футляров и чехлов на
предмет обнаружения в них оружия и
боеприпасов. А чему удивляетесь?
Вдруг, войдя в студию, мы захотим
устроить государственный переворот
и начнем орать в микрофоны: -
Большевики, сдавайтесь! Наши в городе!
Но, слава Богу, мы не те, за кого могли
нас принять бдительные стражи - нам
лишь бы сыграть без ошибок!
И вот - сидим в просторной
студии, настроились и изготовились к
игре. Звукорежиссер дает команду,
начинаем играть... - Стоп! - звучит
долгожданное, - Начните сначала - у
нас здесь неполадки.
Начинаем снова. Примерно
на том же месте - опять "стоп" и
так еще несколько раз. Понятно, что
такие остановки отрицательно
сказываются на исполнителях, тем
более, на неопытных (в ансамбле -
студенты). Если до этого остановки
были не по нашей вине, то теперь
придирки посыпались и в наш адрес. -
Стоп! вторая труба подстройтесь, -
звучит из режиссерской "рубки"
порядком поднадоевший голос. Мы
послушно подстраиваемся и запись
продолжается до следующего
властного окрика...
Попутно надо заметить, что
в звукорежиссуру идут не по
призванию. Как правило, это люди с
музыкальным образованием (училище, а
то и консерватория) и с хорошим
слухом (часто с абсолютным). Сами, не
став исполнителями, они делаются
безжалостными судьями для тех, кто
стал ими. Я и раньше имел опыт
досадных стычек со звукорежиссерами.
Вот и примеры.
В середине 60-х, еще будучи
неплохим басистом, я принимал
участие в записи с певицей Гюли
Чохели. И вот: играем-играем и вдруг
раздается: - Контрабасист, у вас
инструмент не строит!
Это бдительный, по
несведущий в джазе, звукорежиссер
так отреагировал на мои "подъезды"
к нотам. То, что для него было ужасной
фальшью, в джазе являлось
неповторимым кайфом. Конечно,
справедливости ради, могу признаться,
что эти "подъезды", возможно,
были излишне длинными - перед записью
мы с товарищем опорожнили по бутылке
популярного тогда в народе "Солнцедара".
Второй случай - уже в 90-х.
Играл я на рояле в КаГэБэнде (Джаз-оркестр
погранвойск), записывали мы на радио
программу из джазовой классики.
Сыграли, записали, тишина. Раздается
голос звукорежиссера: - Все хорошо,
только вот пианист отстает (?!)... Я
сразу понял, в чем дело и ответил: - Да
я всю жизнь учился играть с
отставанием, свинговать!!! Опять
джазовый кайф не был понят и оценен,
привыкшим к классическим маршам
звукооператором. На сей раз я перед
записью ничего не пил, но, как и в
прошлый раз, выслушав замечание, я
незамедлительно покинул студию. Но
продолжим нашу хронику.
С грехом пополам мы все-таки
завершили запись "Образов Испании",
вдоволь наслушавшись замечаний
требовательного звукотирана. И тут
объявляется откуда-то из-за "кулис"
новый персонах трагикомедии.
Персонаж оказывается представителем
этой самой испанской редакции.
Переминаясь с ноги (так и хочется
сказать - "на руку"), от явного
или напускного смущения, сей
представитель стал совать мне под
нос какой-то листок бумаги и
авторучку. Я сначала не понял и, по
своей доверчивости, решил, что уж не
договор ли об оплате мне предлагают
подписать. Ан нет - так только в
сказках братьев Гримм, если бы они
описывали наше время. Экономная
ракетно-ядерная держава хотела
получить от меня расписку в том, что я
никаких к ней материальных претензий
не имею (!).
"Экономика должна быть
экономной" - говорил наш родной,
дорогой Леонид Ильич. Ладно бы, не
платили (достаточно лишь одной чести),
а то еще хотели обезопасить себя то
всяких случайностей, требуя от
автора отречения. Я, конечно,
подписал с пылкой готовностью
истинного социалистического раба,
сознавая всю высокую нравственность
подобного акта: а то ведь, если бы мне
заплатили, - глядишь, на очередную
ракету денег то и не хватит... |
