Битва рояля и синтезатора,
или Песчаные замки Ганелина
Сценарий европейского черно-белого фильма в двух частях
Действующие лица и исполнители: Рояль, синтезатор, мелкая перкуссия - Вячеслав Ганелин.
Контрабас - Виктор Фонарев.
Барабаны - Мика Маркович.
Публика, журналисты, билетеры, контролеры.
Титры: "Концертный зал имени Чайковского. 9 октября 2000 года".
Часть первая. Present Tense
Вступление к фильму: на дальних раскатах грома играет на дудуке Дживан Г. и звонит телефон в квартире главного героя. Он не подходит, потому что уехал воевать в Колумбию. Пахнет колумбийским кофе, но этого не видно.
Мучительные интервалы между роялем и торопливым перебором нот синтезатора: это не уверенность - это ощущение между малой секундой и Нестроевичем в четверть тона.
После обязательного динамического подъема следуют новые, и уже очень настойчивые, телефонные звонки. Повис "тревожный аккорд", в еврокино символизировавший бы то ли приближение войск противника, то ли приступ ревности к другу жены приятеля сестры в душе героя. Кто-то продолжает бегать по клавишам рояля то вверх, то вниз, видимо, потеряв в дыму направление на бомбоубежище. А синтезатор тем временем снижается, переходит на бреющий полет и исчезает за недалеким лесом, откуда слышится несколько не очень уверенных бомбовых разрывов. Тогда, выглядывая из оставшегося за синтезатором инверсионного следа, робко запевают было два-три ангела, но телефон вновь спугивает их. Ганелин несколько раз ударяет по деке рояля барабанной палкой, спугнув и телефон, и ангелов, и даже инверсионный след - как если бы в кино (европейском, конечно) посреди эротической сцены вдруг показали режиссера, ругающегося с монтажером. Старомодные (теперь уже) туттийные взрывы синтезатора, разгоняемые звонками телефона, возвещают приход на сцену Марковича. Начинается фри-джаз, вызвавший к заднику тень ГТЧ, но в дистиллированном, отмытом, сублимированном виде. Кино кончается.
После продолжительной бомбардировки, когда Маркович еще дозванивает тарелками, у клавиш случается интим. Мягким голосом органа "Фарфиса" синтезатор что-то обманчиво мелодично напевает под легкий бриз в басу рояля, а Маркович вновь меняет палки на щетки и старается утихомирить разошедшиеся по сцене барабаны, и тут синтезатор по старой памяти становится басовым инструментом и играет соло баса. Настоящий бас - контрабас Фонарева - оказывается глуше, мягче и дальше; впрочем, сразу же выясняется, что Фонарев поначалу забыл включить усилитель. Когда вспомнил - опять ненадолго начинается было фри-джаз, но клавиши принимаются перебивать его обрывками фуг на синтезаторе и осколками Рахманинова на рояле. Когда усилитель контрабаса наконец разогревается, его выпускают на соло. Он говорит спокойно и своих не выдает. Наступившее затишье идет синусоидальными волнами: больше звукового давления - больше похоже на фри-джаз, меньше звукового давления - меньше, но все равно похоже. Только подозрительно ровные ритмы, отбиваемые на хай-хэте, иногда заставляют вспомнить, что Маркович ни в коем случае не Тарасов.
Опять звонит телефон, спугнув и бас, и барабаны. Внезапно настает антракт.
Часть вторая. Past Tense
После перерыва рояль без предупреждения заиграл джаз. Ну, конечно, не диксиленд, но после бомбардировки и это сошло за настоящий джайв. Рояль и бас некоторое время излагали друг другу какие-то не свингующие, но хитроумно шагающие линии. Присоединение барабанов через десять квадратов опять вызвало из разбомбленных развалин тень фри-джаза, и даже миражный синтезатор несколько раз пересек затянутое дымом небо (спасибо, хоть телефон больше не звонил). Видимо, найти для артистов нормальные барабаны было слабо, поэтому тупой жесткий звук басового барабана надрывал души последних защитников горящей крепости. Над руинами летали ифриты, бомбовозы, шайтаны, юнкерсы и сникерсы, а синтезатор возил взад и вперед призрачно-зеленое знамя газавата (очень актуально, учитывая недавнее предложение Ирана ввести в Палестину ограниченный контингент войск джихада для выполнения там интернационального долга). Где-то вдалеке долго и спокойно кругами бегал контрабас. Пару раз барабанам удалось попасть в синтезатор, и тот, выпустив несколько горделивых гармонических цепочек с семантикой "партизаны не сдаются, ватово-этово", снизился и отправился на запасной аэродром, отплевываясь редкими помпезными аккордами. Рояль и контрабас проводили его задумчивым бормотанием, после чего ударные замолкли с чувством хорошо выполненного долга, и рояль сыграл что-то романтическое, как рассвет над Средиземным морем. Рассвет затянулся и перешел во все времена года сразу, равно как в зонтики под дождем и созерцание пламени в камине. Синтезатор взялся деликатно подкашливать скрипичными голосами, будто и не входил только что в штопор и пике. Взяв же на несколько тактов сольный голос, синтезатор изящно перекликнулся было с роялем, но тут же, не меняя тембра, вспомнил о противных интервалах меньше терции. Вступил контрабас, пытаясь как-то поддержать разговор о хорошем. Он говорил о девушках в воде и рыбах на песке, а синтезатор шепотом то соглашался с ним, то, не теряя серьезной мины, вполголоса вставлял свои диссонансы.
Ганелин поднял белое пластмассовое кольцо с четырьмя бубенцами, с успехом заменившими телефонный звонок из первой части, и синтезатор ожил, вспомнив боевую задачу. Барабаны построились по четыре и по восемь. В басу рояля образовались бегущие толпы, которые смели бубенцы. Синтезатор взмыл, выведя турбины на форсаж, и Ганелину пришлось одной рукой отбиваться от него при помощи железной тарелочки и хитрой свистульки. Гиканье и свист сопровождали сбегающуюся на место сбора свору барабанов, кругом которых тяжело плясал рояль. Роялю мешала брошенная Ганелиным на струны железная тарелка, так что синтезатор беспрепятственно встал на правое крыло, а затем выполнил "бочку".
Контрабас отдал честь и пробежал кросс, уложившись в норматив ГТО за 1959 г. Из-за рояля появлялись все новые звенелки, гремелки, пыхтелки и сопелки, которым, впрочем, не справиться было ни с плясками барабанов, ни с грозной тенью синтезатора над головой. Марковичу пришлось бросить палки и взяться за колотушки, но в синтезаторе таились свои, электронные барабаны, которые ловко извлекал оттуда Ганелин. Поднявшаяся пальба заставила контрабас то и дело приседать, и тут...
... все куда-то побежали. В правой руке Марковича, на райд-тарелке, возник - страшно сказать! - джаз. Но рояль не успел подхватить его, снова свернул к фри-джазу, только теперь это будто дюжина студентов композиторского отделения ранним утром разминала пальцы у открытых окон Консерватории...
Нет, синтезатор не дал им размяться. Налетел, погнал, принялся пихаться локтями, заставил рояль ощетиниться пилообразными цепочками кривых и прямых аккордов.
Все вместе (без синтезатора) пошли куда-то строем, хором рявкая по дороге слова школьных считалок и грозно радуясь тонущему в Средиземном море Красному Солнцу (то родился в Китае Мао Цзэдун). Синтезатор не удержался, вылетел из-за гор и пошел, пошел кружить над целеустремленно идущими куда-то. Теперь он был за них, но лучше бы мы об этом не знали.
На бис та же история была рассказана в виде щемящего руки и ноги неконструктивного вальса, изложенного лет сорок спустя ветераном того славного похода по пляжам среди рассыпающихся песчаных замков. Вернуться невозможно; вспоминать куда легче. Впрочем, вспоминать пришлось недолго, минуты две.
Вступление к фильму: на дальних раскатах грома играет на дудуке Дживан Г. и звонит телефон в квартире главного героя. Он не подходит, потому что уехал воевать в Колумбию. Пахнет колумбийским кофе, но этого не видно.
После обязательного динамического подъема следуют новые, и уже очень настойчивые, телефонные звонки. Повис "тревожный аккорд", в еврокино символизировавший бы то ли приближение войск противника, то ли приступ ревности к другу жены приятеля сестры в душе героя. Кто-то продолжает бегать по клавишам рояля то вверх, то вниз, видимо, потеряв в дыму направление на бомбоубежище. А синтезатор тем временем снижается, переходит на бреющий полет и исчезает за недалеким лесом, откуда слышится несколько не очень уверенных бомбовых разрывов. Тогда, выглядывая из оставшегося за синтезатором инверсионного следа, робко запевают было два-три ангела, но телефон вновь спугивает их. Ганелин несколько раз ударяет по деке рояля барабанной палкой, спугнув и телефон, и ангелов, и даже инверсионный след - как если бы в кино (европейском, конечно) посреди эротической сцены вдруг показали режиссера, ругающегося с монтажером. Старомодные (теперь уже) туттийные взрывы синтезатора, разгоняемые звонками телефона, возвещают приход на сцену Марковича. Начинается фри-джаз, вызвавший к заднику тень ГТЧ, но в дистиллированном, отмытом, сублимированном виде. Кино кончается.
После продолжительной бомбардировки, когда Маркович еще дозванивает тарелками, у клавиш случается интим. Мягким голосом органа "Фарфиса" синтезатор что-то обманчиво мелодично напевает под легкий бриз в басу рояля, а Маркович вновь меняет палки на щетки и старается утихомирить разошедшиеся по сцене барабаны, и тут синтезатор по старой памяти становится басовым инструментом и играет соло баса. Настоящий бас - контрабас Фонарева - оказывается глуше, мягче и дальше; впрочем, сразу же выясняется, что Фонарев поначалу забыл включить усилитель. Когда вспомнил - опять ненадолго начинается было фри-джаз, но клавиши принимаются перебивать его обрывками фуг на синтезаторе и осколками Рахманинова на рояле. Когда усилитель контрабаса наконец разогревается, его выпускают на соло. Он говорит спокойно и своих не выдает. Наступившее затишье идет синусоидальными волнами: больше звукового давления - больше похоже на фри-джаз, меньше звукового давления - меньше, но все равно похоже. Только подозрительно ровные ритмы, отбиваемые на хай-хэте, иногда заставляют вспомнить, что Маркович ни в коем случае не Тарасов.
После перерыва рояль без предупреждения заиграл джаз. Ну, конечно, не диксиленд, но после бомбардировки и это сошло за настоящий джайв. Рояль и бас некоторое время излагали друг другу какие-то не свингующие, но хитроумно шагающие линии. Присоединение барабанов через десять квадратов опять вызвало из разбомбленных развалин тень фри-джаза, и даже миражный синтезатор несколько раз пересек затянутое дымом небо (спасибо, хоть телефон больше не звонил). Видимо, найти для артистов нормальные барабаны было слабо, поэтому тупой жесткий звук басового барабана надрывал души последних защитников горящей крепости. Над руинами летали ифриты, бомбовозы, шайтаны, юнкерсы и сникерсы, а синтезатор возил взад и вперед призрачно-зеленое знамя газавата (очень актуально, учитывая недавнее предложение Ирана ввести в Палестину ограниченный контингент войск джихада для выполнения там интернационального долга). Где-то вдалеке долго и спокойно кругами бегал контрабас.
Пару раз барабанам удалось попасть в синтезатор, и тот, выпустив несколько горделивых гармонических цепочек с семантикой "партизаны не сдаются, ватово-этово", снизился и отправился на запасной аэродром, отплевываясь редкими помпезными аккордами. Рояль и контрабас проводили его задумчивым бормотанием, после чего ударные замолкли с чувством хорошо выполненного долга, и рояль сыграл что-то романтическое, как рассвет над Средиземным морем. Рассвет затянулся и перешел во все времена года сразу, равно как в зонтики под дождем и созерцание пламени в камине. Синтезатор взялся деликатно подкашливать скрипичными голосами, будто и не входил только что в штопор и пике. Взяв же на несколько тактов сольный голос, синтезатор изящно перекликнулся было с роялем, но тут же, не меняя тембра, вспомнил о противных интервалах меньше терции. Вступил контрабас, пытаясь как-то поддержать разговор о хорошем. Он говорил о девушках в воде и рыбах на песке, а синтезатор шепотом то соглашался с ним, то, не теряя серьезной мины, вполголоса вставлял свои диссонансы.
Ганелин поднял белое пластмассовое кольцо с четырьмя бубенцами, с успехом заменившими телефонный звонок из первой части, и синтезатор ожил, вспомнив боевую задачу. Барабаны построились по четыре и по восемь. В басу рояля образовались бегущие толпы, которые смели бубенцы. Синтезатор взмыл, выведя турбины на форсаж, и Ганелину пришлось одной рукой отбиваться от него при помощи железной тарелочки и хитрой свистульки. Гиканье и свист сопровождали сбегающуюся на место сбора свору барабанов, кругом которых тяжело плясал рояль. Роялю мешала брошенная Ганелиным на струны железная тарелка, так что синтезатор беспрепятственно встал на правое крыло, а затем выполнил "бочку". 
Контрабас отдал честь и пробежал кросс, уложившись в норматив ГТО за 1959 г. Из-за рояля появлялись все новые звенелки, гремелки, пыхтелки и сопелки, которым, впрочем, не справиться было ни с плясками барабанов, ни с грозной тенью синтезатора над головой. Марковичу пришлось бросить палки и взяться за колотушки, но в синтезаторе таились свои, электронные барабаны, которые ловко извлекал оттуда Ганелин. Поднявшаяся пальба заставила контрабас то и дело приседать, и тут...
Нет, синтезатор не дал им размяться. Налетел, погнал, принялся пихаться локтями, заставил рояль ощетиниться пилообразными цепочками кривых и прямых аккордов.
Константин Волков