Тутс Тильманс приехал:
как Бостон утер нос Нью-Йорку
Бостон,
американская "северная столица", всегда был
с Нью-Йорком в натянутых отношениях. В Нью-Йорке
все, как известно, самое-самое, и в ответ на наглое
хвастовство жителей Большого Яблока бостонцы
научились ловко отбрехиваться в том смысле, что
"зато мы делаем ракеты". У вас метро самое
большое - а у нас зато самое старое. У вас
небоскребы - а у нас Плимут Рок. У вас "Янкис"
- а у нас "Красные носочки", и уж в этом-то
сезоне они точно выиграют бейсбольный чемпионат
(эта мантра с завидным постоянством повторяется
с 1918 - последнего года, когда Red Sox действительно
выиграли).
Пытаемся мы не ударить в грязь лицом и перед
тамошними самодовольными джаз-фанатами: на ваш
Джульярд у нас найдется свой Беркли, а на вашего
Марсалиса - свой Гэри Бертон. Однако когда дело
доходит до клубов мирового класса, крыть
становится нечем, и разговор приходится сводить
на какой-нибудь Енисей, который в очередной раз
перекрывается. К примеру, знаменитый проект по
закапыванию под землю главного шоссе,
проходящего через центр города, не прекращая при
этом на нем движения (работа пошла уже на восьмой
год и десятый миллиард, а конца-краю все не
видать. Впрочем, у бостонских собственная
гордость, и надоевшие насмешки - типа "проще
было город приподнять, чем дорогу заглубить" -
воспринимаются уже как своего рода боевое
отличие). Итак, приличных клубов в
городе ровно полтора. Один, "Регатта-бар"
(так и хочется растянуть последнее "а" на
эстонский манер), находящийся на самом деле вовсе
даже и не в Бостоне, а через реку - в Кембридже, в
шикарном "Чарльз-отеле", под боком у
Гарварда - постоянно радует со вкусом
подобранными звездами. Ничего, просим заметить,
авангардного, здесь же вам не Нью-Йорк какой, в
самом деле!
По неизвестной мне причине "Regatta" считает
необходимым три месяца в году выделить и
объявить "фестивалем". Ничем особенным (по
сравнению с не-фестивалем) эти дни не отличаются,
за исключением висящей над сценой простыни с
логотипами спонсоров. Но "открытие" было
поручено в этом году музыканту во многих
отношениях весьма особенному. В город на три дня
заехал Жан-Батист "Тутс" Тильманс. История джаза знает немало примеров
использования "нетрадиционных"
инструментов. Джон Аберкромби играл на
мандолине, Алиса Колтрейн - на арфе; Дон Байрон и
Эрик Долфи предпочитали бас-кларнет; Юсеф Латиф и
Пол МакКэндлесс не обходили вниманием гобой, а
Раасан Роланд Керк просто дул во все, что дудело,
так что в справочниках напротив его имени обычно
написано просто "various instruments" (я уж не говорю
о джазовом волынщике Руфусе Харли, или о Йоне
Такамаки, который изготовил "кракафон" из
двухметровой органной трубы и мундштука от
баритон-саксофона; советские и русские примеры
читатель без труда подберет сам). Однако
применение этого арсенала приводило у них к
результатам... как бы это сказать... тоже
нетрадиционным. Не знаю, что тут было причиной, а
что следствием - то ли лихие идеи требуют
странного звука, то ли наоборот, как возьмешь в
белы рученьки какой-нибудь эдакий кракафон, так
сразу не по-детски ведет на авангард - но
корреляция явно просматривается.
С другой стороны, многие из тех, кто вводил в
джазовую практику новые инструменты, вполне
преуспели в пропихивании их в обиход, но сами
оказались при этом в тени. Рэд Норво и Хэмптон
познакомили публику с джазом на вибрафоне, но
были оттерты вышеупомянутым Бертоном, который
теперь прочно с вибрафоном ассоциируется; Чарли
Крисчен зачаровал Гудмена своей электрогитарой,
но это больше никому не интересно, а вся молодежь
играет "под Скофилда".
Здесь же случай редкий: человек взял
необщепринятый инструмент, хроматическую губную
гармонику (кстати, не сразу, а после долгого
периода игры на гитаре), и не только убедительно
доказал, что она должна быть в джазе принята, но и
остался бесспорным ее королем. Про Тильманса
бессмысленно говорить, что он не имеет равных - он
и неравных тоже не имеет (разве что Ховард Леви
изредка балуется). Только репу чешешь - где же вы,
гармонисты? Ведь такая же дудка чудесная! Но к делу. Концерт в Бостоне Тутс
давал в дуэте с пианистом Кенни Вернером (о нем -
чуть позже). Времени на представления-объявления
особо тратить не стал, просто взгромоздился на
высокий табурет, выбрал на глаз одну гармонику из
пяти разложенных на крышке усилителя
("теннисисты вон со сколькими ракетками
таскаются"), зажал между губами и микрофоном и
с ходу заиграл. Рассчитывая (справедливо) в тот
вечер на определенный уровень аудитории, тему он
подавал обычно где-то к третьему квадрату, да и то
ровно настолько, чтобы народ только успел,
узнавая, одобрительно взвыть - и она снова
исчезала под слоями импровизации. Общее
впечатление одним словом не опишешь; прежде
всего - интеллигентное, но одновременно и
юмористическое, местами переходящее в легкое
хулиганство. Начав с "I Should Care", музыканты так
разошлись, подхватывая и продолжая идеи друг
друга, что постепенно съехали и закончили в
"Someday My Prince Will Come" (с четырех четвертей на
три). Если уж речь заходила о какой-нибудь песне
Синатры (в данном случае "All the Way"), то это
несомненно был повод по ходу дела зацепить еще
пару-тройку из его же репертуара. Наиболее
понравившиеся ему самому пассажи Тильманс
отмечал, откидываясь на табурете и дрыгая в
воздухе ногами (у слушателей такой возможности,
увы, не было). Перед тем, как сыграть "Ne me quittez
pas" Жака Бреля, наоборот, принял серьезный вид,
объяснил, о чем там в песне речь (очень
трогательная история), и честно предупредил:
"Народ, это то место в нашей программе, где я бы
рекомендовал заранее заготовить носовые
платки". И под нарочито кичевый "струнный
оркестр", который Вернер очень успешно
изображал левой рукой на маленьком синтезаторе,
выдал такой классный взрыд, что и в самом деле
слезы навернулись. Конечно, какой концерт Тутса без его
бессмертного "Bluesette". Это как Эллингтон без
"Take The A Train", Ширинг без "Lullaby Of Birdland" или,
упаси бог, Брубек без "Take Five". Тильманс
отрекомендовал его в своей излюбленной манере -
"мое пенсионное удостоверение" (в смысле и
что его по этой теме все узнают, и что она - через
авторские отчисления - обеспечивает ему
безбедную старость). Однако и тут без прикола не
обошлось. Во-первых, исполнял он его на гитаре
(вполне компетентно, хоть и непритязательно), а
во-вторых, незаметно свел на тот самый "Take
Five" (в самом деле, было бы пошло, начав на три, на
трех же - или даже на четырех - остаться, а вот
пять, пожалуй, в самый раз).
Огромным удовольствием было наблюдать за
невероятной связанностью, взаимной поддержкой и
подначкой, которая установилась на сцене. Что-то
между ними двумя было, почти осязаемое поле,
которое (по принципу близкодействия) в ответ на
нажим одного из музыкантов вызывало какой-то
эффект на том конце, где другой получал
артистический пинок и реагировал на него - и так
далее. До публики эта субстанция докатывалась в
виде волн, заставляющих жмуриться и мотать
головой, как сытый кот на солнышке. Вернер -
пианист совершенно в своем праве, ветеран многих
студийных сессий, удостоившийся собственного
сольного диска в престижной серии "В
концертном зале Мэйбек" (выпуск 34; это
поставило его в компанию таких признанных
гигантов, как Джин Хэррис, Кенни Бэррон и Адам
Макович). Техника у него безукоризненная, словарь
- обширный, однако на одной чуткости и готовности
помочь, завести и "подколоть" партнера он
заткнет за пояс всю модную виртуозную молодежь.
Пожалуй, известность его явно отстает от уровня -
а жаль. В текущей дискографии имеется только 3
альбома под его именем. В перерыве Тутс нашел время (и
желание) выйти в фойе, попродавать свой новый
диск (вышедший только в Европе, на крохотном
бельгийском лейбле, весь каталог которого
свободно уместился на обложке), подписать его
всем желающим (а вот царственный Питерсон после
безумно дорогого концерта в Нью-Йоркском "Blue
Note" на мою просьбу об автографе просто сунул
заранее подписанную фотографию. Не то чтобы я на
него в обиде, конечно) и поболтать. На вопрос,
какая из его записей ему самому больше всего
нравится, он сказал, что любит "Chez Toots" (с
уклоном в традицию кабаре), "Brazilian Project" и
"Man Bites Harmonica!" (это перефразированное
изречение кого-то из столпов журнализма о том,
что "когда собака кусает человека, это не
новости; вот когда наоборот - это новости!"). Нарисовал
он и мне свою знаменитую рожицу. Рожица
прилагается.
А в Нью-Йорк Тильманс не поехал. Отправился сразу
на "левый берег", в Монтерей, а потом домой.
Вот вам!
Бостон,
американская "северная столица", всегда был
с Нью-Йорком в натянутых отношениях. В Нью-Йорке
все, как известно, самое-самое, и в ответ на наглое
хвастовство жителей Большого Яблока бостонцы
научились ловко отбрехиваться в том смысле, что
"зато мы делаем ракеты". У вас метро самое
большое - а у нас зато самое старое. У вас
небоскребы - а у нас Плимут Рок. У вас "Янкис"
- а у нас "Красные носочки", и уж в этом-то
сезоне они точно выиграют бейсбольный чемпионат
(эта мантра с завидным постоянством повторяется
с 1918 - последнего года, когда Red Sox действительно
выиграли). 
Итак, приличных клубов в
городе ровно полтора. Один, "Регатта-бар"
(так и хочется растянуть последнее "а" на
эстонский манер), находящийся на самом деле вовсе
даже и не в Бостоне, а через реку - в Кембридже, в
шикарном "Чарльз-отеле", под боком у
Гарварда - постоянно радует со вкусом
подобранными звездами. Ничего, просим заметить,
авангардного, здесь же вам не Нью-Йорк какой, в
самом деле! 
История джаза знает немало примеров
использования "нетрадиционных"
инструментов. Джон Аберкромби играл на
мандолине, Алиса Колтрейн - на арфе; Дон Байрон и
Эрик Долфи предпочитали бас-кларнет; Юсеф Латиф и
Пол МакКэндлесс не обходили вниманием гобой, а
Раасан Роланд Керк просто дул во все, что дудело,
так что в справочниках напротив его имени обычно
написано просто "various instruments" (я уж не говорю
о джазовом волынщике Руфусе Харли, или о Йоне
Такамаки, который изготовил "кракафон" из
двухметровой органной трубы и мундштука от
баритон-саксофона; советские и русские примеры
читатель без труда подберет сам). Однако
применение этого арсенала приводило у них к
результатам... как бы это сказать... тоже
нетрадиционным. Не знаю, что тут было причиной, а
что следствием - то ли лихие идеи требуют
странного звука, то ли наоборот, как возьмешь в
белы рученьки какой-нибудь эдакий кракафон, так
сразу не по-детски ведет на авангард - но
корреляция явно просматривается.
Но к делу. Концерт в Бостоне Тутс
давал в дуэте с пианистом Кенни Вернером (о нем -
чуть позже). Времени на представления-объявления
особо тратить не стал, просто взгромоздился на
высокий табурет, выбрал на глаз одну гармонику из
пяти разложенных на крышке усилителя
("теннисисты вон со сколькими ракетками
таскаются"), зажал между губами и микрофоном и
с ходу заиграл. Рассчитывая (справедливо) в тот
вечер на определенный уровень аудитории, тему он
подавал обычно где-то к третьему квадрату, да и то
ровно настолько, чтобы народ только успел,
узнавая, одобрительно взвыть - и она снова
исчезала под слоями импровизации. Общее
впечатление одним словом не опишешь; прежде
всего - интеллигентное, но одновременно и
юмористическое, местами переходящее в легкое
хулиганство. Начав с "I Should Care", музыканты так
разошлись, подхватывая и продолжая идеи друг
друга, что постепенно съехали и закончили в
"Someday My Prince Will Come" (с четырех четвертей на
три). Если уж речь заходила о какой-нибудь песне
Синатры (в данном случае "All the Way"), то это
несомненно был повод по ходу дела зацепить еще
пару-тройку из его же репертуара. Наиболее
понравившиеся ему самому пассажи Тильманс
отмечал, откидываясь на табурете и дрыгая в
воздухе ногами (у слушателей такой возможности,
увы, не было). Перед тем, как сыграть "Ne me quittez
pas" Жака Бреля, наоборот, принял серьезный вид,
объяснил, о чем там в песне речь (очень
трогательная история), и честно предупредил:
"Народ, это то место в нашей программе, где я бы
рекомендовал заранее заготовить носовые
платки". И под нарочито кичевый "струнный
оркестр", который Вернер очень успешно
изображал левой рукой на маленьком синтезаторе,
выдал такой классный взрыд, что и в самом деле
слезы навернулись. 
Конечно, какой концерт Тутса без его
бессмертного "Bluesette". Это как Эллингтон без
"Take The A Train", Ширинг без "Lullaby Of Birdland" или,
упаси бог, Брубек без "Take Five". Тильманс
отрекомендовал его в своей излюбленной манере -
"мое пенсионное удостоверение" (в смысле и
что его по этой теме все узнают, и что она - через
авторские отчисления - обеспечивает ему
безбедную старость). Однако и тут без прикола не
обошлось. Во-первых, исполнял он его на гитаре
(вполне компетентно, хоть и непритязательно), а
во-вторых, незаметно свел на тот самый "Take
Five" (в самом деле, было бы пошло, начав на три, на
трех же - или даже на четырех - остаться, а вот
пять, пожалуй, в самый раз).
В перерыве Тутс нашел время (и
желание) выйти в фойе, попродавать свой новый
диск (вышедший только в Европе, на крохотном
бельгийском лейбле, весь каталог которого
свободно уместился на обложке), подписать его
всем желающим (а вот царственный Питерсон после
безумно дорогого концерта в Нью-Йоркском "Blue
Note" на мою просьбу об автографе просто сунул
заранее подписанную фотографию. Не то чтобы я на
него в обиде, конечно) и поболтать. На вопрос,
какая из его записей ему самому больше всего
нравится, он сказал, что любит "Chez Toots" (с
уклоном в традицию кабаре), "Brazilian Project" и
"Man Bites Harmonica!" (это перефразированное
изречение кого-то из столпов журнализма о том,
что "когда собака кусает человека, это не
новости; вот когда наоборот - это новости!").
Нарисовал
он и мне свою знаменитую рожицу. Рожица
прилагается.