Что ответить на вопрос тех, кто не знает Чекасина: кто такой Чекасин?
О-о! Это - Звезда! Звездища! Это отдельная планета!
В двух словах о нем не скажешь. Он отличается от всех. Он весь за рамками, вне мэйнстрима. Нет! Лучше лично увидеть, услышать, убедиться, составить представление.
Сходите в Центральный Дом художника! Маэстро время от времени приезжает в Москву откуда-то из Европы с очередной фантазией к сериалу "Чекасин и гости". Гости меняются, но Чекасин, признанный и опальный, остается.
Сейчас его имя не так резонирует, как в годы триумфа трио ГТЧ, но веса не теряет и возникает как бы само собой, невзначай, независимо от авторов и собеседников в передачах, публикациях, разговорах о джазе - эталоном высшего профессионализма.
Однако на рекламных щитах, пестреющих вдоль оживленных магистралей, вы не отыщете ни его имени, ни изображения . А вот на афишной тумбе у метро "Октябрьская" периодически появляются (и тут же заклеиваются) небольшие черно-белые сообщения о чекасинских шоу. Такие же объявленьица вывешиваются и у входа в ЦДХ. И зрители собираются…
Маэстро неуловимо материализуется на темной сцене, идет к микрофонам, будто не замечая зрителей. Но публика не пропускает этого момента и реагирует на его выход особыми аплодисментами - мол, видим, ценим, ждем !
И вот зал стихает и слушает, как Владимир Николаевич, пробуя саунд, мягко артикулирует в микрофоны на авансцене: "Айн, цвай, драй!.. Цып-Цып!.. Прыг-прыг!.. Это такая… интерлюдия!.. В монитор добавьте!.."
Уже дан свет к началу, и опыленный блестками боди-арта прошлых представлений удобный наряд Маэстро тихо мерцает…Шоу началось…
Редко кто испытывает от выступлений Чекасина одно сплошное удовольствие. Нормально почувствовать раздражение от шуршания полиэтилена, окутывающего сцену, или многократного повтора какого-либо текста, или неожиданных завываний оперной певицы прямо из соседнего с вашим кресла зрительного зала, или странных, мешающих восприятию музыки появлений столь любимого Чекасиным "балета" в фосфоресцирующей раскраске по живому телу. Не пытайтесь также понять, что показывают на экране, пока эти "пигмалионши" разрисовывают обнаженный торс Маэстро то ли пеной для бритья, то ли взбитыми сливками.
Не это главное!
У многих возникало желание что-то изменить, отредактировать, отрежиссировать в чекасинских проектах. Напрасные старания!
Он абсолютно стихиен, не подвластен ничьей воле и бесконечно уверен в своих творениях. Если когда-нибудь он и волновался на сцене или за кулисами, то никто этого не видел. Наоборот, чем ответственней площадка, чем больше зрителей в зале, чем сложнее замысел, то бишь "структура", то бишь форма, чем больше препятствий для ее "оживления", тем невероятней и хулиганистей его фантазия, тем больше удовольствия от выступления получает он сам и, конечно же, зрители.
Как бы ни развивалось действие, среди неописуемых метаморфоз, импровизаций, скэтов, перекличек и чего-то еще, бесконечно инициируемого Чекасиным, вдруг наступает минута, когда он, весь в дыму, в лучах, похожий на инопланетянина, в особой стойке, подняв сопрано на манер горна, вдруг заиграет нежную и грустную тему, и зрители со склонов амфитеатра будут с одинаковым выражением лиц смотреть на сцену, как на пламя ночного костра…
При всем многообразии проявлений чекасинского таланта, пожалуй, ценнее всего эти его лирические "состояния", когда саксофон звучит так неописуемо, так волшебно, что исчезает желание критиковать, думать и анализировать, остается лишь способность чувствовать и наслаждаться.
Неповторимый миг творчества, зафиксированный лишь памятью присутствующих. А Чекасин резюмирует: "Вот такие нестандартные стандарты!"
Однажды в передаче на "Эхе Москвы" между Чекасиным и ведущим состоялся диалог:
Чекасин: - Вся музыка делится на два вида - народную и номенклатурную.
Ведущий: - Народная - это какая?
Чекасин: - Та, которую любит народ.
Ведущий: - А номенклатурная?
Чекасин: - Вся остальная!

Народная, то есть эмоционально наполненная, находящая отклик в зрительских сердцах, а номенклатурная - холодная, искусственная, оставляющая их равнодушными.
Передача на ТВ "Столица" - иллюстрация к вышесказанному. После скучного, безжизненного начала, когда Чекасин монотонно информировал аудиторию о каких-то "европейских процессах", а ведущая задавала вопросы невпопад, он вдруг повеселел, глянул с экрана с ленинским прищуром и заговорил бархатным баритоном. Оказывается, студийный разновысокий столик стал предметом его внезапного вдохновения, и Чека в прямом эфире дал для него мастер-класс по импровизации. Новорожденная "Песня стола", им исполненная и поддержанная его же перкуссией по этому же столу, сразу оживила передачу, зрителей и ведущую.
Если нас, наделенных от природы большей силой чувства или разума, разделить на "моцартов" и "сальери", Чекасин, конечно, окажется в списке "моцартов", хотя сам он так не считает и любит подчеркнуть свой рационализм.
В этом его парадокс.
За какую ниточку ни потяни - ощутишь внутренний конфликт между эмоцией и рацио. Из него вырастает вся структура личности Владимира Чекасина.
Еще в 1975 году из его впервые опубликованной статьи "Оперативная композиция и структурирование" (далее по тексту "ОК") было ясно, что Маэстро одержим желанием соединить "две противоположности" - "интеллект" и "эмоцию". Все эти годы он взлелеивал чужие таланты (и свой собственный), опираясь на свой же авторский метод, изложенный в "ОК" и направленный на осуществление заветного желания.
На педагогическом счету Маэстро внушительный список учеников - от юных дарований из ДМШ до ярких звезд международной сцены. Успехи столь очевидны и значительны, что позволили ему, человеку весьма скромному в оценке своих достижений, сделать публичное признание: "Сейчас в Литве вся джазовая школа - мои студенты." Прибавим: да разве только в Литве!
При всем при этом Владимир Николаевич преподавать не любит и этого не скрывает.
Зачем ему, безудержному фантазеру, эмоциональному шаману, свободному от условностей, систем, правил, зачем ему тратить драгоценное время творчества на скуку педагогического процесса?
Одна из причин - потребность в партнерах. Обученные им таланты на какое-то время становятся участниками каравана его затей, а потом, обретя опыт, созрев для личного творчества, уходят по дороге жизни к своим горизонтам, и все начинается сначала. Ученики взрослеют, а с Маэстро по-прежнему остается то, что является главным продуктом его творчества, смыслом жизни и единственным способом жить, что беспокоит и заставляет его постоянно оттачивать, совершенствовать свой метод и на себе и на новых учениках. Добывать, производить "истинные", "искренние" эмоции, "ощущения", "состояния" - вот основная забота Маэстро. Все, "противоречащее естественному духовно-биологическому движению эмоции", Чекасин называет "графоманией" и "профанацией", а уж в какой оболочке, в какой форме, "структуре" они (эмоции) произрастают - не суть важно.
По Чекасину, сочинение и исполнение музыки- "две неразрывные взаимоперетекающие части одной системы".
При сочинении - главное - формирование индивидуального языка, максимальное раскрепощение творческой энергии личности, а не "цитирование в импровизациях заранее выученных фраз". При исполнении же музыки важнее всего - "оживить структуру", т.е. эмоционально ее наполнить. В цепочке: сочинение, исполнение, зрительское восприятие - эмоции должны оставаться неизменными.
Чекасин изобрел уникальную технику "мышечно-энергетических активаций" для мгновенного, как он считает, включения необходимых "состояний" (эмоций). Однако это не приносит ему успокоения, и вопрос по-прежнему остается открытым. Тот самый вопрос, который и через 30 лет после опубликования "Оперативной композиции…" в приватной беседе он называет "основным вопросом искусства".
Желая соединить "интеллект" и "эмоцию" с целью (как ни странно!) получения "истинных" эмоций же, убежденный, что нужно "развивать мышление ощущениями", он спрашивает себя: "Как подчинить себе рациональное (сознание) и иррациональное (бессознательное) и направить их в единое русло?.."
Зная, как и почему возникает у Маэстро это странное желание, оставим до времени эту тему, и скажем, что его мечта, как ни жаль, неосуществима.
Мышление, разум, интеллект - рациональны, а"ощущения", т.е. чувства, эмоции - вне логики, они иррациональны. Мыслить чувствами, соединить "интеллект" и "эмоцию" - невозможно! Невозможно быть одновременно и Моцартом и Сальери, парить в облаках и твердо стоять на земле, иметь холодную голову и горячее сердце. Или то, или другое!
Чекасин же в своем дерзком, но утопическом стремлении соединить разум и чувства (или разум и душу, что одно и то же) невольно добился иного результата - полного слияния души и тела, о которых он знает все. "Body and soul", где на первом месте, конечно же, душа (т.е.саксофон, музыка), а тело - всего лишь "первичный инструмент", который (в сдержанной формулировке Маэстро) "не сможет функционировать без нее (души) достаточно эффективно".
Так неужели Чекасин не понимает очевидного? Это не так. Не случайно же многоопытный Маэстро делает оговорку "мгновенно сочетать две противоположности", то есть - хотя бы мгновенно. Но нельзя и мгновенно!
Суть внутреннего конфликта его личности в том и заключена, что, все понимая, он никак не может смириться с невыполнимостью своего заветного желания. Не может и не оставляет ежедневных попыток соединить несоединимое - чувства и разум.
На деле же, соединяя душу и тело, он всю жизнь совершенствует свою персональную технологию, тренирует нужные мышцы, чтобы в итоге получить самое для него главное - "истинные, искренние ощущения (эмоции), столь необходимые для подлинного оживления "структуры"…"
Вот откуда его ошеломительная техника и многим кажущаяся странной сценическая пластика (стимуляция мышц!), и успехи его учеников, перенявших и технику, и отношение к профессии.
А что касается истинности "ощущений", то они, как и все настоящие чувства, были посланы ему свыше еще при рождении и в каждом конкретном случае генерируются и передаются зрителям необъяснимым образом, независимо от виртуозной техники, буквенных или цифровых кодов и локальной стимуляции мышц. Хотя, конечно, истинные эмоции в оправе из виртуозной техники воздействуют "на реципиентов" еще эффективнее.
Вопреки всем стереотипам, сам Чекасин считает себя музыкантом "традиционным" и "академическим". В нем нет ни пустой эпатажности, ни стремления к реформаторству, ни революционных порывов, ни желания кому-то что-то доказать или обратить на себя внимание. Он одинаково равнодушен и к дифирамбам и к критике, и ничего о себе не читает.
Но зачем же тогда в серьезном спектакле в сцене поминок убиенного конем Мармеладова Чекасин вдруг появляется в кепке, с бородкой и, картавя, цитирует Достоевского? Зачем во время исполнения песенки "Прилетела птичка", которую поют сиротки, он, взмахивая руками, как крыльями, семенит на фоне задника? Почему все стихи, хотя бы и Пушкина, называет "текстами" и легко редактирует их под свои замыслы? И что, наконец, означают слова "Саксолог на полях экстаза" с флаера выступления в "Клубе на Брестской"?
Все просто. Не стоит акцентировать внимание на Ленине, Достоевском и Пушкине. В спектакле Чека просто пошалил, воспользовавшись некоторым портретным сходством с Ильичом, просто разрядил обстановку. Его "лениниана" не политизирована. А смех в зале был совершенно искренним.
"Саксолог на полях экстаза" переводится как "саксофонист - исследователь на сценических площадках", что еще раз напоминает нам о мечте Маэстро соединить "две противоположности" - исследования, коими занимается саксофонист "на полях экстаза", то есть рациональное, науку, и сам экстаз, то есть иррациональное - чувства.
А что касается "текстов", т.е. стихов, то он к ним относится вполне уважительно, а в некоторых случаях и трепетно, но прячет свое отношение (т.е. эмоции) за "номенклатурным" словечком "текст".
Просто он так устроен, так работает его талант, так проявляется его творческая индивидуальность. Ему интереснее сочинять свое, чем заучивать чужое. Ему скучно играть стандарты, вот он их и забыл.
Истинный художник, он отрешен и естественен, как ребенок, который, будучи свидетелем драм и трагедий взрослого мира, во власти своих фантазий продолжает свою игру.
Зябким московским вечером от здания ЦДХ на Крымском Валу в сторону метро "Октябрьская" шагает сутуловатый господин в сером плаще и белых перчатках в синий пупырышек. Он катит за собой груженую тележку для ручной клади. Это маэстро Чекасин после очередного выступления увозит свои саксофоны куда-то, где новые зрители ждут с ним встречи.
А время выполняет свою рутинную работу: проясняет истинное значение личности Владимира Чекасина в контексте нашей общей жизни. Окончательный итог - секрет будущего. Не будем торопиться!

Татьяна Королева
Москва - Майкоп