502 Bad Gateway

Михаил Галич: Как родилась идея сделать запись с симфоническим оркестром? И почему для ее реализации вы выбрали Россию?
Ральф Таунер: Мы начали играть концерты с оркестром году в семьдесят девятом, а то и раньше... Так что, у нас накопился определенный репертуар. Наша последняя запись (мы делали ее с нашей компанией звукозаписи в Германии) была очень успешной, а в компании знали о существовании нашей оркестровой музыки, и предложили нам эту идею. Дело оставалось только за тем, чтобы найти хороший оркестр, и к тому же такой, который мы могли бы себе позволить - не слишком дорогой, ведь у нас очень много музыки... Мы искали оркестры по всему миру, и нам очень рекомендовали Москву. И мы приехали сюда. И дело еще в музыкантах, ведь это очень важно - какие музыканты...
Стив Родби: Я продюсировал прошлый альбом "Орегона", и мы подумали... Понимаешь, так бывает со всеми музыкантами - когда сделаешь запись, особенно если тебе самому эта запись понравилась, то начинаешь думать, как над чистым листом: "Бог ты мой, а что будет в следующий раз?". Понимаешь? И мы знали, что теперь нам надо сделать нечто совсем другое. "Орегон" дает оркестровые концерты уже 15 или 20 лет, так что, получается, что у него уже есть на это право, да? Они пишут пьесы, исполняют их... И с каждым исполнением список этих пьес становится все длинней и длинней. В итоге, у "Орегона" есть музыка, которая никогда не была записана - это музыка с оркестром. Так и появилась первая идея - о том, что следующая запись должна быть с оркестром. Итак, есть две причины. Во-первых, это действительно нечто совсем другое, отличающееся от предыдущей записи, - а нам именно это и надо. И, во-вторых, эта музыка уже существует, но никогда не была записана...
Что касается России... Понимаешь, это очень сложный процесс... Как бы это объяснить... Прежде всего, дело в том, что речь идет о европейской компании звукозаписи. Это компания из Германии. Я полагаю, что они хотят чего-то особенного. Понимаешь, мы же могли бы записать это с оркестром из Флориды или Индианы, или еще откуда-нибудь... Я вовсе не хочу сказать ничего плохого об этих оркестрах, но... Им не хватает определенной романтики. По-моему, запись музыки - это дело во многом сиюминутное, это имеет отношение к сегодняшнему дню. Все дело в том, чтобы сделать запись, в которой была бы своя история, какое-то особое чувство, и все такое... И раз уж речь зашла об оркестровой музыке, то это должна быть европейская запись. И мы стали искать оркестр - немецкий, датский, и так далее... И был еще один оркестр в Санкт-Петербурге. О нем знали в компании звукозаписи, у них была какая-то взаимосвязь, и мы подумали, что можно сделать запись с ними. И шесть месяцев я потратил на то, чтобы попытаться осуществить это в Санкт-Петербурге. Но у них там никогда не было хорошей студии звукозаписи, так что, в конце концов, эта идея отпала. Но я все равно надеялся, что нам удастся это сделать в России. Я думал, что это идеальный вариант, ведь здесь та же европейская традиция, но даже более крепкая, здесь лучшие музыканты, даже более страстные и интеллектуальные... И потом, в этой идее было еще кое-что. Сделать это как бы откуда-то издалека, понимаешь? Это не "Орегон" и Америка, это "Орегон" и что-то очень далекое, понимаешь? В общем, я надеялся и думал о том, где еще в России мы могли бы это сделать. Чтобы там был хороший оркестр - отличный оркестр! - и хорошая студия, достаточно большая, потому что у нас очень сложный проект. И тогда я позвонил Игорю. Мы с ним познакомились много лет назад, время от времени встречались в Нью-Йорке... И где-то в глубине моей памяти это отложилось. Еще когда я собирался в Санкт-Петербург, я звонил Игорю, чтобы проверить, насколько хороша эта идея, и не мог бы он приехать в Санкт-Петербург, чтобы помочь мне с переводом и все такое...
В общем, сложилась такая цепочка: "Орегон" с оркестром, "Орегон" с оркестром в России, "Орегон" с оркестром в России и Игорь. А когда Санкт-Петербург как бы отпал, Игорь сказал: "Нет, мы можем работать здесь! У нас есть отличные оркестры, несколько больших студий...". И мы начали все с начала. Прошло еще шесть месяцев планирования, прежде чем все срослось. И вот, наконец, благодаря Игорю, его вере в меня, в группу, мы, наконец, приехали сюда и завтра начинаем работу.
Михаил Галич: Игорь, а ты участвуешь в этой записи, или ты только организатор?
Игорь Бутман: Только организатор.
Стив Родби: О, он вовлечен во все дела. Видишь, в чем дело: я играю на басу, но в этой записи я не сыграю ни одной ноты. Мы вместе обсуждаем музыку, но моя работа - это все, начиная с денег и бюджета и заканчивая расписанием, оборудованием и прочим. Сотни разных вещей. Кажется, что это не имеет отношения к музыке, а на самом деле имеет, и очень большое. Можно сделать все так, чтобы было хорошо для музыки, а можно так, что будет плохо. И с Игорем то же самое. Он делает очень многое. Он - координатор проекта с русской стороны, но это не техническая работа. То есть, она, конечно, техническая, но и музыкальная тоже, потому что я бы никогда не доверился человеку, который, на мой взгляд, ничего бы не понимал в музыке. А в данном случае нам очень хорошо работается вместе. Мы оба очень много работаем, но все это - ради музыки. Так что все гораздо сложнее. Вот смотри: Игорь - известный джазовый тенор. Но есть множество джазовых музыкантов, таких узких, что понимают только бибоп. Они играют только бибоп, они говорят только о бибопе... Они не знают симфонической музыки, они не знают ничего об "Орегоне", и ни о чем другом. А у Игоря широкая музыкальная душа, он понимает самую разную музыку, он умеет ее правильно чувствовать. Когда мы встретились в Чикаго, группа смогла с ним познакомиться; примерно полчаса мы обсуждали разные детали - паспорта, визы; немного поговорили о музыке, немного посмеялись, и Игорь ушел. Но за эти полчаса каждый из нас понял, что это не просто хороший человек, но еще и хороший музыкант. И мы вместе - это та самая комбинация, которая нам нужна.
Михаил Галич: А в концерте Игорь будет участвовать? Может быть, вы сыграете джем?
Ральф Таунер: Вполне возможно... (смотрит на остальных)
Пол МакКэндлесс: Мы думали об этом...
Глен Мур: Это абсолютно невозможно. Самое прекрасное в нашем приезде в Москву - это то, что мы никогда прежде здесь не играли. Я много думаю о наших поклонниках - они хотят услышать саму группу! Ведь у нас никогда не было возможности показать им нашу музыку и то, как мы ее делаем... Мы часто работаем с приглашенными музыкантами, но в большинстве случаев это делается для того, чтобы воспользоваться возможностью и показать нашу музыку аудитории, большей, чем та, которая у нас обычно бывает. Но Игорь - отличный музыкант, прекрасный исполнитель, и я уверен, что мы еще сможем сделать что-нибудь через какое-то время.
(В результате на концерте 26-го Игорь сыграл-таки с "Орегоном" две пьесы - ред.)
Михаил Галич: А что вы будете играть 26-го?
Ральф Таунер: Ну, ребята, как вы думаете, что мы будем играть, а?
Глен Мур: Я так подозреваю, что мы сыграем что-нибудь из уже записанного репертуара, и что-нибудь совсем новое из того, что мы делаем с оркестром...
Ральф Таунер: Да, мы сыграем что-нибудь из старых времен, из всех этих лет, начиная с семидесятых, и вплоть до того, что написано буквально в этом месяце. Попробуем подобрать понемногу из всех наших периодов...
Михаил Галич: Вот интересно, группа существует уже двадцать девять лет...
Ральф Таунер: Да, уже почти тридцать...
Михаил Галич: ...и вы до сих пор вместе, хотя многие группы, начинавшие в семидесятых, или распались, или отошли на задний план...
Пол МакКэндлесс: Мы сами поражаемся, - столько времени прошло! (смеется) Может быть, дело в том, что многие из тех групп, которые появились в семидесятых, которые были оригинальны, несли новые идеи, новые концепции, - уже ушли. Многие из них слишком напряженно работали над своим коммерческим успехом. Многие джазовые и фъюжн-группы тех времен пытались конкурировать с рынком поп музыки, достичь попсовой аудитории, собрать больше публики, но под ее давлением становились все более и более доступными... По-моему, нам просто повезло с аудиторией, особенно в Европе. У нас всегда была своя аудитория, которой было интересно наше развитие как группы, и музыка, которую мы создавали. И мы получали огромное удовлетворение от музыки, которую мы играли, и от тех музыкальных открытий, которые мы до сих пор совершаем. А с другой стороны, у каждого из нас своя карьера, параллельная "Орегону". Но у "Орегона" свой особый вкус и цвет, свое лицо! Мы все работаем и с другими группами, но у "Орегона" своя "химия", свой звук, свой рабочий процесс... Мы воздаем должное нашему общему делу, мы взаимодействуем, и это позволяет группе жить и работать. Я всегда говорю так, что, в отличие от остальных групп, у нас есть возможность объединяться как бы в одного композитора, который год за годом хранит свежесть нашей музыки, развивает ее, приносит новую музыку, которую никто даже не ожидает. Это такой процесс открытия... Вот что нам действительно хорошо удается! Сердце музыки, сама музыка...
Все торжественно молчат. Потом начинаются бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. У некоторых на глаза наворачиваются слезы умиления и радости ;)
Михаил Галич: Ладно. Стив, а ты как познакомился с "Орегоном"?
Стив Родби: Ну, мы уже много лет вместе, наверное, лет 25, а то и больше - не помню. Мне всегда нравились их записи. Сначала я познакомился с Полом МакКэндлессом, он был другом гитариста Росса Траута (Ross Trout), с которым я сделал когда-то в Нью-Йорке несколько записей. Из Чикаго, где я живу, я часто летал в Нью-Йорк, мы играли джемы, котрые Росс очень любил. Часто в этих джемах участвовали Пол МакКэндлесс, вибрафонист Дэйв Сэмюэлс, Билл Фризелл... Я тогда был совсем молодой, меня мало кто знал, я еще не играл в "Pat Metheny Group". Это было 22 года тому назад... Но Пола заинтересовала моя игра, и он предложил мне сыграть в его альбоме "Navigator". У каждого из нас была своя первая запись с настоящими музыкантами, то есть, не просто с домашними или соседями, а когда играешь с людьми, на которых смотришь снизу вверх... И та запись с Полом стала для меня прорывом. Мы с ним всегда дружили, поддерживали связь, время от времени вместе играли на концертах. Потом, когда он записывал "Hearsay", он снова пригласил меня, и постепенно с ним стало происходить то же, что происходило с Пэтом Метини - он начал задавать мне вопросы: "Эй, Стив, а что ты думаешь об этом, о том?"... Ну и, наконец, произошло то же, что и с Пэтом, и с Лайлом (Мэйсом), и со многими другими музыкантами, которые говорили: "Эй, а пусть Стив продюсирует эту запись!". Он пригласил меня делать альбом "Premonition", его последний на сегодня сольный альбом. А что касается "Орегона" - то Ральф и Гленн знали меня, как басиста, и только. Но, благодаря рекомендации Пола, мной заинтересовалась компания звукозаписи, и мне предложили сделать альбом "Орегона". Я часто думаю о том, что в будущем мы обязательно должны сделать что-то еще, - мне нравится с ними работать.
Михаил Галич: Стив, а как вообще музыкант становится продюсером? Почему и для чего?
Стив Родби: Хороший вопрос...для некоторых это - дело их амбиций. У меня никогда не было амбиций.
Сначала немного истории. Мой отец руководил студенческим хором. Он был очень хорошим дирижером, и я рос, наблюдая за ним. Потом я начал играть на контрабасе. 14 лет я играл в разных оркестрах, и много думал о работе дирижера и всем таком... Я много думал о тех людях, которые направляют музыку, производят музыку... и потом, когда я был молодой, я еще играл в студиях, у меня был большой опыт сессионной работы в звукозаписи. Вот. Когда я попал в "Pat Metheny Group", мы записали один или два альбома, году в 81-м - 82-м, где я просто, ничего не говоря, играл на контрабасе. А уже где-то в 84-м мы делали саундтрек "The Falcon & The Snowman"... Мы были в студии, и это было немного сложнее, чем обычно, не так, чтобы "О'Кей, все играем тра-та-та та!" - сыграли и закончили. Тут было много слоев, наложений... а я просто молча играл на контрабасе. Но тут что-то случилось, возникла какая-то проблема, и тогда я, как маленький мальчик с задней парты, поднял руку и сказал: "А что, если сделать так: трам-трам-трам-та-та-та там?". У меня был целый план, и все сказали: "О, это хорошая идея!". А на следующий день меня уже прямо спросили: "Стив, что нам делать?". И я опять: "Трам-трам-трам-та-та-та там!". А они: "Отличная идея!". (смеется) В общем, все началось очень естественно, а потом просто развивалось... вообще, многие басисты становятся продюсерами. По-моему, это оттого, что басистам приходится думать не только о себе, но обо всех сразу. На них все держится. Они по большей части находятся как бы где-то позади, но, если они хорошие басисты, они фиксируют все. И мне кажется, что от личности басиста очень многое зависит. А ко мне это перешло от моего отца, из моей семьи, моего опыта, из разных мыслей...Тут главное - уметь принимать решения. Иметь такую способность. Я не знаю, откуда это во мне...Когда я продюсирую чью-то запись, музыканты мне часто говорят: "мы не уверены в том, что нам хотелось бы слушать, как кто-то нам говорит, как мы должны играть, как все должно быть, и так далее...но, если уж надо, чтобы кто-нибудь что-нибудь говорил, то мы хотели бы, чтобы это был ты". На самом деле не так уж много людей хотят, чтобы ими управляли. И они говорят: "Ну, если нужен продюсер, то мы попросим Стива. Потому что он умеет говорить правду, но не станет вредить". Меня это радует. Конечно, многие продюсеры сами все придумывают, сами изобретают, думают об идее, собирают всех... но в моих записях идея, как правило, принадлежит музыканту, и это он говорит: "О'Кей, я хочу сделать то-то и то-то, помоги мне это сделать! Лучше, быстрее, и всего во-от за столько денег!" (смеется).
Михаил Галич: Стив, а ты не испытываешь ревности к музыкантам, которых продюсируешь? Тебе, как музыканту, никогда не хочется что-то сделать самому?
Стив Родби: Миша, это хороший вопрос... Понимаешь... Я не могу объяснить, почему так происходит, но, когда я занимаюсь производством, я даже забываю о том, что я басист. То есть, я, конечно, помню, что я - музыкант, но мне как-то не приходит в голову, что я сам мог бы сыграть лучше, и все такое... Это совсем другая работа, очень трудная и очень серьезная. В сущности, мне приходится думать обо всех музыкантах одновременно. И если я где-то допускаю ошибку, то, скорее всего там, где не уделяю должного внимания басу. Мне почему-то всегда кажется, что бас звучит отлично...
Михаил Галич: Стив, не могу удержаться, чтобы не задать вопрос о группе Пэта Метини. Чем вы сейчас занимаетесь и какие у вас планы?
Стив Родби: Где-то в конце года мы начнем запись нового альбома. Даже музыка еще не готова, ее как раз сейчас пишут Пэт и Лайл. Они очень много работают. Где-нибудь в августе-сентябре-октябре мы соберемся, чтобы немного поработать вместе. А уже в ноябре или в декабре перейдем в студию, несколько месяцев будем работать там. Альбом выйдет в следующем году, потом мы отправимся в мировое турне и, если получится, приедем в Россию.
Михаил Галич: Точно приедете, или "если получится"?
Стив Родби: Ну, может быть... Когда мы приезжали сюда 12 лет назад, - это было здорово! Кстати, как раз в эти дни, 12 лет назад, буквально сегодня или вчера, был наш последний концерт...
Игорь Бутман: Завтра! (смеется)
Михаил Галич: О, я так радовался, когда увидел в фильме "More Travels" афишу с московских гастролей...
Стив Родби: Ага! (смеется) Нам тогда очень понравилось! Вообще, это было какое-то особенное время в русской истории. Что-то такое чувствовалось в воздухе, в людях...Это был какой-то пик оптимизма. (смеется) Все были настроены необычайно оптимистично. Я вот что хочу сказать: как бы это выразить... каждый музыкант очень много работает над своей музыкой. Но в "Pet Metheny Group" мы работаем чрезвычайно напряженно. Мы очень гордимся тем, что мы делаем. В нашей музыке, как и в музыке "Орегона", заложено очень много информации, всего такого... Но сейчас в Соединенных Штатах нет хорошей аудитории для такой музыки. Европейская, восточно-европейская аудитория всегда лучше понимала музыку. Мы здесь это почувствовали. Вот представь себе: мы играем с ускорением, и нам хлопают с ускорением. А в штатах люди даже не знают, где надо хлопать...Мне бы очень хотелось сюда вернуться, до того здесь было здорово!
И вот еще что: я думаю, что, если бы я не побывал здесь раньше, я бы не стал никого сюда везти. Потому что никто из "Орегона" здесь никогда не был, они просто поверили мне. Я сказал: "Эта страна полна удивительными людьми, которые умеют очень упорно работать. У нас почти невозможный проект, и это действительно было бы невозможно во Флориде, но только не в Москве, потому что здесь живут удивительные люди! И они сделают все, чтобы нам помочь, чтобы все у нас получилось. Я почувствовал это за два последних дня, я ощущал это все шесть месяцев, пока мы пытались все устроить. Спасибо вам!

Беседовал Михаил Галич, "Престиж джаз-клуб"
Публикуется с разрешения автора