502 Bad Gateway

nginx/1.24.0

Подпольный "Арсенал"

Первая репетиция "Арсенала" состоялась 12 ноября 1973 г. в классе №18 подвального этажа ДК "Москворечье", где я два раза в неделю преподавал в Джазовой студии, организованной ныне покойным Юрием Павловичем Козыревым и относившейся тогда фактически к Московскому Инженерно-физическому институту (МИФИ). У меня занимались главным образом студенты-физики, которых я учил импровизировать и вообще разбираться в джазе. Кстати говоря, к началу 70-х давление на джаз слегка ослабло - по той причине, что появилось новое, страшное для советской власти явление: рок-культура и поколение хиппи. Тем не менее, джазменам путь в профессиональные сферы деятельности был закрыт, но проявлять активность на уровне художественной самодеятельности нам уже не препятствовали.
ДК "Москворечье" в тот момент и был таким местом, где неофициально проводились даже фестивали любительского джаза. И вот, когда у меня окончательно созрела идея перехода к рок-музыке в форме джаз-рока, я решил воспользоваться своим статусом преподавателя в этом дворце культуры и договорился с ничего не подозревавшим Козыревым, чтобы мне выдавали на вахте ключ от моего класса в те дни, когда он был свободен.
К этому времени мне были известны имена всех участников будущего коллектива. Потратив около года на поиски исполнителей, я убедился, что лучше иметь дело с теми, кто читает ноты с листа, поскольку аранжировки будут непростыми. В результате, на первую репетицию явились два студента института им. Гнесиных - бас-гитарист Сергей Стодольник и барабанщик Сергей Ходнев. Секцию духовых составили студенты Московской Консерватории: трубачи - Валерий Юдин и Евгений Пан, и тромбонисты - Вадим Ахметгареев и Александр Горобец. На гитаре в первом составе начал играть Слава Корпачев, прилично знавший ноты, хотя и пришедший из хипповой среды, так же, как и вокалисты - Мехрдад Бади, Олег Тверитинов, Валерий Вернигора и Тамара Квирквелия. На клавишных инструментах поначалу играл Саша Курляндский, мой ученик из Джазовой студии, а позже его сменил студент ЦМШ Игорь Саульский, сын моего друга Юрия Саульского. Я переманил его из группы "Машина времени". На первой же репетиции было принято решение назвать новую группу "Арсеналом".
Чтобы объединить участников группы, до этого момента мало знакомых друг с другом (за исключением консерваторцев - студентов одного курса), я принес аранжировки всем известных хитов из репертуара групп Chicago, Blood. Sweat & Tears и Tower of Power. Песни были у всех на слуху, а нотные партии я "снимал", слушая магнитофонные записи, и стараясь сделать так, чтобы все звучало "один к одному". После первой же репетиции стало ясно, что мы можем играть "фирменно", причем довольно сложную музыку. Это вдохновило нас на то, чтобы годами терпеть все невзгоды, которые последовали уже вскоре первого публичного выступления.
А произошло оно где-то, через месяц, в середине декабря 1973 года, на отчетном фестивале Джазовой студии, в зале ДК "Москворечье". К этому времени в нашем репертуаре, помимо хитов джаз-рока, были и фрагменты рок-оперы “Jesus Christ Superstar”. А это было уже небезопасно для начальства дворца культуры, поскольку носило идеологический оттенок, не говоря уже об остальных пьесах, не имеющих к джазу никакого отношения. Мои прежние коллеги-джазмены и часть публики были в шоке от такого неожиданного поворота. Меня даже стали считать предателем, погнавшимся за популярностью.
Дальше, начиная с января 1974 года, состоялись наши концерты в Доме литераторов, Доме Ученых, Доме композиторов. Каждый раз, несмотря на закрытость этих заведений, все это сопровождалось давкой у входа, создаваемой представителями хипповой молодежи, непонятно как прознавшей про выступление "Арсенала", а также паникой в рядах администрации, никогда раньше не видевших в своих почтенных заведениях столько волосатых, одетых в джинсу людей, которые наводили ужас на советскую общественность. Но самым скандальным оказался наш концерт в клубе Онкологического центра, рядом с метро "Каширская". К этому времени слухи об "Арсенале" широко распространились в среде московских хиппи, которые во что бы то ни стало пытались послушать новую группу. Я уже предчувствовал беду, но ничего поделать не мог. Ситуация развивалась сама собой. У выхода из метро собралась огромная толпа хиппи, пытавшихся достать билет на концерт. Зрелище было не для слабонервных. Испуганная милиция пригнала несколько усиленных нарядов с машинами типа "раковая шейка". У входа в клуб начались беспорядки. Под напором толпы были выдавлены стеклянные двери, и народ ринулся в зал. Как выяснилось позднее, организаторы распространили в два раза больше билетов, чем было мест в зале. Милиция, чтобы остановить хаос, стала "хомутать пиплов", т.е. запихивать в "раковые шейки" всех подряд, с билетами и без. Мы не могли начать концерт больше часа. И все-таки он состоялся.
Последствия не преминули сказаться. Нами заинтересовались органы власти. Выразилось это в том, что меня вызвали повесткой на допрос в районное отделение ОБХСС, хотя, как мне показалось, следователь, моложавая женщина, не имела к этой организации никакого отношения. Скорее всего, она была из КГБ. Я, к тому времени опытный диссидент со стажем "стиляги" и "штатника", в возрасте 39 лет, понял это сразу по характеру вопросов, задаваемых мне. Я сразу дал ей понять, с кем она имеет дело, сообщив, что работаю руководителем группы Отдела Теории дизайна во Всесоюзном научно-исследовательском институте технической эстетики, а заодно преподаю в Джазовой студии в "Москворечье". На вопрос, почему мой ансамбль исполняет такую музыку, я решил ответить письменно и попросил дать мне бумаги и немного времени. Владея всей казуистикой псевдо-марксистского языка, я написал докладную записку о необходимости создания в СССР нашего, отечественного джаз-рока, с целью отвлечь нашу молодежь от западных образцов. И передал этот опус в руки следовательши, надеясь, что документ попадет в руки ее начальства. Надо отметить, что она хотела казаться очень приветливой и попросила назвать еще несколько фамилий музыкантов "Арсенала", кого бы я посоветовал вызвать на допрос. Я тщательно проинструктировал всех, кто должен быть пойти туда. Их, действительно, вызывали, но задавали странные вопросы. Например, Славу Горского она спросила, где он достал джинсы и не мог ли он помочь ей купить такие же.
Но самое неприятное произошло после того, как на допрос вызвали самого Ю.П.Козырева и директрису ДК. После этого Козырев, с которым нас связывала давняя дружба, слезно попросил меня уйти из "Москворечья" вместе с "Арсеналом" и не ставить под удар дело всей его жизни - Джазовую студию. Делать было нечего, пришлось прекратить репетиции и начать подыскивать новую базу. Нас выручил Виталий Набережный, который был руководителем оркестра при ДК ЗИЛ и имел при этом запасное место - подвал одного из строительных техникумов на окраине Москвы. При этом у него стояла там даже кое-какая аппаратура, необходимая для подключения гитары, бас-гитары и электрооргана. Мы перебрались в этот подвал и попали в "подполье" в прямом и переносном смысле. Все эти скандалы и допросы привели к тому, что нам стали буквально срывать все концерты, запугивая звонками "сверху" тех, кто отвечал за их организацию. Так отменились наши выступления в театре "Современник", в Бауманском институте, в "Моспроекте" и целом ряде других организаций. Тогда мы, невзирая на явное, но негласное давление, решили просто репетировать и наращивать репертуар. Но вот однажды перед репетицией ко мне подошли "духовики"-консерваторцы и сказали, что они, по всей видимости, больше не смогут играть в коллективе. Вид у них был тревожный. Я, предчувствуя недоброе, спросил, почему. Оказалось, что их всех вызывали в партком, где объяснили, что из надежных источников стало известно следующее. Что есть некий ансамбль, участниками которого они являются, что он иногда играет на подмосковных дачах, причем все музыканты раздеваются догола. И, если они будут продолжать это делать, их отчислят из Консерватории.
Обвинение было настолько нелепым, что я просто остолбенел. Записав подробно имена, отчества и фамилии секретаря парткома и заведующего кафедрой духовых инструментов, я на следующий же день направился в Консерваторию, чтобы не просто оправдываться, а скорее обвинить этих руководителей в клевете, причем с позиций советской морали. Я был настроен настолько решительно, что после моих переговоров с мелким начальством самый главный партийный босс решил избежать встречи со мной, просто скрываясь в коридорах и классах. Тогда я направился к заведующему кафедрой, который ничего против моих музыкантов не имел, и попросил его передать в партком, что за клевету придется отвечать по советским законам, и что, если гонения моим "духовикам" будут и дальше угрожать, я приму соответствующие меры.
А в декабре 1974 года на меня вышел секретарь посольства США Мэлвин Левицкий и предложил "Арсеналу" сыграть в "Спасо-хаузе", доме американского посла, концерт для сотрудников посольства и их родственников, которые обычно приезжают на Рождество в Советский Союз. Я некоторое время колебался. Отказаться от этого рискованного мероприятия было проще простого. Но над нами нависла угроза, что рано или поздно с ансамблем расправятся тем или иным путем. В случае согласия мы становились "неприкасаемыми", то есть известными за рубежом. Как правило, таких в СССР не трогали, боясь международной огласки. Зато мы приобретали статус диссидентов от культуры, а значит - лишались какой-либо перспективы стать официальным, профессиональным коллективом.
Концерт в "Спасо-хаузе" состоялся 24 декабря 1974 года. Он был записан и вскоре передан по радио "Голос Америки", в американской прессе прошла информация об этом событии. А мы продолжали сидеть в подполье, в подвале, куда изредка приходили послушать нас близкие друзья и знакомые. Музыкальный критик Аркадий Петров, работавший на радио, предпринял попытку записать нас в Доме звукозаписи на ул. Качалова. Он уговорил кого-то из своих коллег, чтобы нам на короткий срок нелегально дали студию. Все было сделано партизанским методом. Мы записали массу пьес, экономя время, без дублей, с одного раза, поскольку был риск, что начальство, услышав, что исполняется в стенах Радиокомитета, приостановит запись. Пленку с записью я забрал себе, и ее никогда не транслировали в нашей стране. А в 1975 году нас пригласили выступить в Таллиннском Политехническом институте. Это были первые неофициальные гастроли "Арсенала". В Советской Эстонии многое делалось назло Москве, там сквозь пальцы смотрели на некоторые события, особенно, если это не имело прямого отношения к политике. Уже в те времена чувствовался назревавший шовинизм по отношению ко всему российскому. Но к нам это не имело отношения, мы были "свои", нас встречали с почетом. Концерт, который состоялся тогда, был записан, и часть этих записей звучит на данном диске. К тому времени я уже приступил к внедрению в нашу программу своих композиций, причем как чисто инструментальных, так и вокальных, на русском языке. Тексты для нас писал московский поэт-переводчик, а ныне - известный писатель Асар Эппель. Это был для меня эксперимент - исполнять рок-музыку с русскими текстами. Впоследствии я пришел к убеждению, что лучше все-таки петь в этом стиле по-английски. А еще позже вообще перешел к сочинению только инструментальной музыки стиля "фьюжн".
В 1976 году нам чудом удалось вырваться из подполья. Джазовый историк Алексей Баташев привел к нам в подвал директора Калининградской филармонии Андрея Макарова, человека авантюрного типа. Послушав нас, он вдруг сказал, что берется оформить нас на работу в свою филармонию. Сначала мы просто ему не поверили, настолько это казалось нереальным. Что было потом - это уже тема другого рассказа.

Комментарии к композициям

Оркестровки основных арий из рок-оперы "Иисус Христос - Сверхзвезда" я решил сделать по-своему, добавив туда инструментальные фрагменты и импровизационные куски. Получилось ближе к джаз-року, чем к оригинальному варианту.

"Элегия" - эта пьеса была для меня "пробой пера" при написании инструментальных аранжировок для нового коллектива. До этого я имел большой и разнообразный опыт работы с джазовыми коллективами. Но здесь нужно было выдержать совершенно иной стиль, пользуясь более простыми средствами для группы духовых, а также новыми для меня приемами оркестровки партий ритм-группы, характерными для джаз-рока.

"Сюита в Ля-бемоль мажоре" - эта композиция была первой попыткой создания чего-то собственного, отличающегося от "фирменной" музыки. Здесь я попытался совместить мой опыт джазмена-авангардиста с новыми приемами, которые я почерпнул из рок-культуры, используя "Арсенал" как творческую лабораторию.

"Учит день меня" - это был мой первый опыт написания песни на русском языке. Я обратился к русской поэзии 19-го века и нашел этот текст у Константина Случевского, замечательного, но малоизвестного поэта.

Пьеса "Андалузский дилижанс" - это ремикс с моей композиции, написанной еще в 1964 году и выпущенной на долгоиграющей пластинке "Джаз-65" в исполнении моего Квартета.

В 1975 году ко мне обратился кинорежиссер Алексей Салтыков, снявший к тому времени ряд популярных фильмов, таких как "Председатель", и пользовавшийся большим авторитетом на "Мосфильме". Он предложил ансамблю "Арсенал" сняться в его новом фильме "Семья Ивановых", а мне написать музыку. Ему очень хотелось снять честное кино о современной хипповой молодежи и ее взаимоотношениях с поколением родителей. Я высказал ему свои сомнения по поводу того, что это пропустит начальство "Мосфильма". Тем не менее, он взялся за то, чтобы "протолкнуть" нас в свой фильм. Для того, чтобы в фильме были песни на русском языке, мы обратились к моему другу, поэту-переводчику Асару Эппелю. Так появился ряд песен, одна из которых - "Хлеб, вода, небо" - представлена на данном альбоме. Естественно, начальство наотрез отказалось пропускать мою музыку и, тем более, ансамбль "Арсенал", на советский экран. Салтыков проиграл эту борьбу. Фильм вышел с музыкой Андрея Эшпая.

"Lucrecia McEvel" - это, как известно, хит американской джаз-рок группы "Кровь, пот и слезы". А исполняет его здесь не ансамбль "Арсенал", а пока просто "Ансамбль Алексея Козлова", который был собран еще в 1972 году из молодых музыкантов разных рок-групп. Здесь поет и играет на бас-гитаре Саша Лосев, на клавишных - Игорь Саульский, на гитаре - Стас Микоян, позже ставший Наминым, на ударных - Володя Заседателев. Этот обрывок любительской записи чудом попал ко мне много лет спустя.

Алексей Козлов

На первую страницу номера