5 ноября в "Ле Клубе" прошел интересный двойной концерт, в обоих отделениях которого квартет арт-директора клуба, саксофониста
Игоря Бутмана, выступил в неожиданном качестве "репертуарного ансамбля". Это означало, что и в первом, и во втором отделении ансамбль не играл произведений, входящих в его обычный репертуар, зато играл музыку приглашенных солистов - или, точнее сказать, приглашенных звезд, поскольку в отечественном джазе оба этих приглашенных музыканта имеют вполне звездный статус.
В первом отделении ансамбль играл программу, подготовленную басистом
Алексом Ростоцким, который не так уж и часто появляется на сцене вне своего "Джаз-бас театра", отчего отделение это обретало особый интерес. Соответственно, на сцене не было штатного басиста квартета Бутмана, и ансамбль, кроме Ростоцкого и Бутмана, включал пианиста Антона Баронина и барабанщика
Эдуарда Зизака - плюс приглашенный Ростоцким солист - трубач Владимир Галактионов (кстати, постоянно работающий в оркестре Игоря Бутмана).
Отделение открыла пьеса Ростоцкого "New Calypso", посвященная, как выяснилось по ее окончании, памяти одного из героев Алекса (по его признанию, несостоявшегося подводника) - Жака-Ива Кусто. Здесь действительно были намеки на калипсо - не "Калипсо", название судна Кусто, а
калипсо - латиноамериканский ритм, была запоминающаяся тема, построенная на повторяющихся мотивах, исполняемых в унисон.
 Солисты разогревались буквально на глазах, так что, если на красивом мелодическом соло Антона Баронина публика еще слушала молча, то бурное саксофонное соло уже вызвало крики "браво". Большой успех имело и соло трубача Галактионова во второй композиции - хлестком фанковом блюзе, посвященном памяти Джако Пасториуса: Владимир использовал в нем как чистый звук трубы, богато насыщая свою импровизацию блюзовой идиоматикой, так и звук, пропущенный через звуковой процессор.
В первом отделении состав варьировался. Для исполнения темы Ростоцкого "13 мая", написанной в ритмике джаз-вальса, на сцене остался только квартет без саксофона (и, кстати, здесь прозвучало красивое прозрачное вступление клавишных в тембре, напоминающем вибрафон с эффектом "хорус" и еще какими-то пространственными синтетическими добавками). А "Непростые решения", этакая мягкая босс-нова, потребовали и вовсе минимальных звуковых средств - Антон Баронин из-за синтезатора пересел за акустический рояль, за сцену удалился уже и трубач, и оставшееся трио создало комфортную ткань для запоминающегося соло Ростоцкого. Затем весь состав вновь оказался на сцене, чтобы исполнить редкую тему Хораса Силвера "The Gods of Yoruba" с альбома 1977 г. "Silver'n Percussion", редко исполняемую на Западе, но почему-то получившую бурную жизнь в России - например, не так давно ее с ансамблем "Маримба Плюс" записывал валторнист
Аркадий Щилклопер, правда - совершенно не в такой аранжировке, какая прозвучала в "Ле Клубе" у Ростоцкого и ансамбля Бутмана. Медитативная, упрямая тема на очень коротких попевках по две ноты каждая получила развитие в соло сначала трубача (оно очень медленно набирало динамику от крайне сдержанной до весьма плотной фактуры), затем - саксофониста. Это соло было поначалу похоже на речь сомневающегося человека, причем вопросительные интонации сохранились и дальше, хотя темп и возрос - и только к финалу, как и у трубача, саксофон показал впечатляющие технические высоты...
Отделение завершил "Сайгонский синдром" с прошлогоднего альбома Ростоцкого "Splashes", послуживший отличным материалом для финальных импровизационных высказываний всех участников - от впечатляющего соло Ростоцкого без аккомпанемента через наполненное цитатами протяженное высказывание Бутмана до состоявшего из непрекращающегося потока дроби могучего соло барабанщика Зизака, вызвавшего громовую овацию.
 Второе отделение было более сдержанным по эмоциональному наполнению - что и неудивительно, так как звучала в нем музыка легенды советского джаза - флюгельгорниста
Германа Лукьянова, упрекнуть которого в излишней эмоциональности нельзя было и в годы его самой широкой славы. Почтенный седовласый мэтр, прижимая к груди странно огромный флюгельгорн ручной работы с необычно толстым мундштуком, внимательно выслушивал соло своих молодых коллег: на этот раз в составе, кроме него, Бутмана, Баронина и Зизака, был четвертый штатный участник квартета Бутмана, контрабасист Виталий Соломонов (по аналогии с солистом - легендой советского джаза - шутливо названный Игорем Бутманом "легендой советского контрабаса"), а также саксофонист оркестра Бутмана - Олег Грымов. Собственные же соло Лукьянова были, как обычно, задумчивы, неторопливы, логичны и изящны.
 Но в музыке Лукьянова соло - далеко не самое главное. Лукьянов силен композицией, и публика почувствовала это в полной мере. Ансамбль широко прошелся и по обширному авторскому репертуару Германа Константиновича, и по его крайне необычным обработкам стандартов, среди которых выделялась провокативная в своей усложненности версия "Tea For Two".
Необычный концерт, необычный материал, необычный подход. Репертуарный концерт - новая форма? Возможно, стоит в будущем подумать о "репертуарном фестивале"?
14 ноября в центре "Дом" играл известный французский мастер бас-кларнета Луи Склавис. Он был в России с двумя концертами, и, говорят, в Санкт-Петебурге на следующий день его концерт был весьма цельным и сильным. Впрочем, в отсутствии силы упрекнуть нельзя было и его московское выступление:
некоторые вопросы возникали только по поводу цельности.
Дело в том, что Склавис играл вместе с Николя Вереном, профессором двух французский музыкальных учебных заведений, глубоко и серьезно изучающим электронную музыку, сэмплирование, управление синтезом (и воспроизведением сэмплов) посредством жестов и тому подобные материи, интересные сами по себе, но в силу исключительной серьезности самого исследователя вступающие в заметный конфликт с живым звуком бас-кларнета Склависа. Что само по себе еще не есть проблема: на этом конфликте можно и нужно было построить множественные музыкальные противоречия, напряжения, борьбу. Это и происходило, однако каменная серьезность электроники и ее изобилие, представлявшие, видимо, философскую категорию количества, то и дело заводили в тупик бесконечно многообразный и прихотливый бас-кларнет, в этой системе координат представлявший, видимо, качество. Победа количества над качеством - далеко не всегда увлекательный процесс, хотя, надо отдать ему должное, качество не сдалось без боя и насытило аудиторию многообразными звуковыми фактурами, за которыми большую часть времени было весьма интересно следить.
Вот только несколько заметок из записной книжки одного из авторов этих строк, сделанных на концерте:
 "Бас-кларнет. Отдельные звуки, как будто Склавис пробует инструмент. Электронные шумы - шорохи, бульканья, скрежетания. Перекличка бас-кларнета с электроникой. Изредка Склавис дует в инструмент, не извлекая инструментального звука как такового, а только шепот от дуновения. Музыканты взаимодействуют между собой, слушают друг друга, в перекличках - друг друга имитируют. Звуки,
напоминающие движение железнодорожного состава, радиопомехи, за стеной которых звучит бас-кларнет (оттуда доносятся только отдельные звуки). Зажурчало, полилось. Живой инструмент и электроника как будто ищут точки соприкосновения. Слэп-тон Склависа - как будто бы потрескивает при воспроизведении виниловая пластинка. (В зале зашуршал полиэтиленовый пакет. Вся публика испепеляющее посмотрела на негодяя. Пакет затих). От импровизации - к композиции: электронный шум, постепенно уходит на задний план, на переднем остались длинные ноты Склависа. Электроника подстраивается, ищет похожие тембры, "ловит" бас-кларнет, повторяет с холлом. Живой звук инструмента вязнет в цифровой паутине, которая пытается его копировать, как инопланетянин в мультфильме "Контакт".
 Склавис снял мундштук, развернул инструмент эской к микрофону и стал хлопать клапанами - доносится звонкий резонанс деревянного тела бас-кларнета. Электроника имитирует звуки восточных струнных инструментов, шорох металлической струны. Из глубины пиано вырастают тревожные низкие ноты электронных кластеров. Кларнет стихает, электроника осталась одна, окликает кларнет его же оцифрованным звуком, повторяет то, что ранее сыграл Склавис...
Электронщик сменил диск в дисководе. Рифф бас-кларнета с расщепленным тоном на средней ноте. Вновь его передразнивает электроника. Звук кларнета запоминается, искажается и разворачивается рваным шлейфом позади кларнетовой мелодии, которая продолжает развиваться, преобразуясь в тревожные тремоло, закольцованные электроникой, каскады звуков и голоса встревоженных чаек. Что-то полилось. Бас-кларнет убегает и тыкается в разные двери... на время электронные звучания остаются в одиночестве. То бензопила, то поезд, то вдруг мимо слушателя начинает носиться бешеная флейта на реактивной тяге. Радиопомехи, мужская речь, кукушка...
 Кларнетист играет без мундштука. Раздувает одну ноту. Электроника - преобразованная речь. Ритм - гулкие размеренные удары. Склавис взял обычный кларнет, стал рыскать вместе с электроникой. Снова снял мундштук... У электроники - тарелки, гонг, колокольчики, отдельные фрагменты ритма ударных. Верен ушел. Склавис раздувает одну ноту. Ритм создает интенсивностью и направлением потока воздуха. Повторения мелодических
структур. Пунктирный ритм, цепное дыхание... Склавис скулит в мундштук от бас-кларнета. Металлические скребущие звуки электроники. Преобразованный женский вокал, мужской голос. Кульминация - женский вокал, искаженный до визга и визг кларнета. Помехи. Закольцованная флейта. Внезапно концерт кончился."
Это был интересный концерт.
 Анна Филипьева (текст),
Кирилл Мошков (текст, фото)
|
"...Большое видится на расстоянии...". Какие правильные слова! Для того, чтобы оценить значимость и масштабы содеянного, надо чтобы прошло время, только оно позволяет понять правильность или неправильность выбранного пути, увидеть достижения и недостатки. Прошло десять лет, это первый юбилей фестиваля вокального джаза и наш фестиваль стал первым долгожителем в череде различных славных джазовых дел, происходящих на земле московской. Такого раньше не было, чтобы 10 лет, да из года в год, без перерыва, несмотря ни на какие трудности. Да и вот что немаловажно - фестиваля-то такого тоже никогда в России не было. 
За эти десять лет фестиваль "Джазовые голоса" стал известен в России и за рубежом, об этом свидетельствуют отзывы профессионалов и публики, примером этому служат
и многочисленные заявки на участие, география которых широка и разнообразна. Есть мнение, что фестиваль - это обязательно праздник имен. Есть другое мнение, и мы придерживаемся именно его, что фестиваль - это, в первую очередь, праздник талантов. Их открытие на фестивальной сцене
- это большое событие и праздник в жизни исполнителя, организаторов и публики. Мы по настоящему горды тем, что фестивальная сцена стала хорошим стартом для целого ряда исполнителей, имена которых теперь многим известны. Среди многих таких открытий я назову только одно - 1997 г., 3-й Международный фестиваль "Джазовые голоса", первое выступление в России ансамбля ManSound. То, что я выделил именно эту группу -
это мое поклонение, моя память об их музыкальном руководителе Владимире Михновецком, жизнь которого оборвалась в этом году.
Наш фестиваль не входит в планы муниципальных и государственных органов культуры и не финансируется ими - это плохо. Но фестиваль существует и держится на энтузиазме и преданности джазу небольшой группы людей - и вот это хорошо. Хватило бы здоровья и энтузиазма. 