Это - фрагменты нескольких
интервью, которые я брал у Валерия Михайловича в
1997-98 гг (дважды - в Москве, один раз - у него дома, на
31 этаже над Манхэттеном). Я намеренно почти не
редактировал их. В отличие от многих других
заокеанских русских, Валерий Пономарев
старается быть стопроцентно американцем, и это
ему удается. Временами в его речи чувствуется
акцент, временами он строит фразы по-американски,
ну а русская его речь совершенно такая, как в
Москве говорили двадцать пять лет назад -
современный слэнг постперестроечных времен его
практически не затронул. Так что речь музыканта -
хороший штрих к его портрету. Сам он об этом
самокритично говорит так: "Нет у меня
возможности часто по-русски говорить, и поэтому
язык у меня корявый... Вот мы сейчас наговоримся, и
тут я разойдусь и пойму, как надо было сказать,
как красиво объяснить - но уже будет поздно..."
Полностью интервью будет опубликовано в
журнале "Jazz-Квадрат".
Кирилл Мошков.
О ТРУБЕ
Меня часто спрашивают, почему вы выбрали трубу?
Почему вы выбрали джаз? Такого, в общем-то, не
бывает. Музыкант не сам выбирает свою профессию.
Чувствуешь, будто тебя кто-то выбрал и сказал:
будешь играть на трубе. Будешь играть джаз, и все!
Что бы ты потом ни пытался делать, чем бы ни
пытался заниматься - единственная твоя настоящая
любовь - это труба, ее внешний облик, ее звучание...
и джаз.
ОБ ИСТОРИИ РАБОТЫ В JAZZ MESSENGERS
Надо сказать, что главная причина, по которой я
уехал в 73-м - я мечтал играть у Арта Блэйки. Я еще в
шестнадцать лет сказал своим друзьям - я буду
играть у Арта Блэйки. Никто не поверил, конечно.
Когда я попал в Нью-Йорк, я только и думал, как бы
увидеть Арта, но это оказалось не очень просто:
его в городе не было... Потом он вернулся. В один
прекрасный день Арт Блэйки выступал в Нью-Йорке в
клубе под названием Five Spot. Я туда пришел и
познакомился с ним. Я тогда первый раз увидел его,
я очень хорошо был с ним знаком, но только в плане
звука - звучание его оркестра, его инструмента
мне было очень хорошо знакомо. Теперь я в первый
раз в жизни увидел его живьем. Он стоял передо
мной в перерыве между отделениями...
приблизительно моего роста, широкоплечий,
счастливый, здоровый, очень оптимистичный
человек... Я так вот, вылупив глаза, и смотрел на
него. Меня уже в Нью-Йорке к тому моменту довольно
хорошо знали, хотя я там был, быть может, пару
месяцев. И кто-то из публики подошел к нему и
говорит: "Арт Блэйки, смотри, тут парень стоит
рядом с тобой - Богом клянусь, играет прямо как
Клиффорд Браун!" (смеется) Он мне говорит - ну,
давай, представляйся, кто ты такой. Я говорю - я из
Москвы, трубач. А он мне: "А где твоя труба?" (у
него голос такой низкий был, хриплый)... Я отвечаю -
я даже не подумал с собой трубу принести. Он
сказал: "Вот принесешь трубу, тогда будем с
тобой разговаривать!.." Ну, конечно, на
следующий день - это было во вторник, значит, уже в
среду я с трубой там сидел... И у него взгляд был
другой. Он понял, что это нешуточное дело. Если
человек пришел на следующий день с трубой -
значит, дело серьезное. И, когда подошел
соответствующий момент, он сказал - О.К., можешь
подойти и с нами сыграть. Он пригласил играть не
только меня, но и замечательного нью-йоркского
ударника по имени Джим Лавлэйс. Он совсем не
знаменит, но в Нью-Йорке его все знают. И вот я
вылез, и этот парень стал играть... Я играл на
авансцене, и что творилось позади меня - я не
видел. И вдруг я почувствовал, что что-то
переменилось. Вдруг я почувствовал себя, как на
Малой Бронной, дома, с магнитофоном. Я под
магнитофон разучивал свои любимые соло, партии
своего любимого оркестра - Jazz Messengers. Я обернулся -
так и есть! Арт Блэйки уже заменил Джима, пока я
играл, и сел сам играть, его очень это
заинтересовало. А то, что происходило дальше,
идет уже по словам тогдашнего трубача Art Blakey and the
Jazz Messengers - Билла Хардмана. Он мне пересказывал эту
историю много раз. Он говорил: "Когда ты начал
играть, Арт Блэйки выпучил глаза - не верил ни
своим ушам, ни глазам и всей публике всем своим
поведением показывал, что он абсолютно ошарашен,
изумлен и в восторге. Это продолжалось в течение
первой вещи, потом Арт подошел к микрофону и
представил меня публике и сказал мне, чтобы я
играл еще вещь. Я сыграл, после этого он сказал
мне, чтобы я еще играл. Мы сыграли "New York Theme
Song". После этого я сошел со сцены, и Арт меня так
бесцеремонно обхватил, и так крепко, что я не мог
вырваться - а он потный весь, грязный после игры:
два часа играл, весь в поту. И все время повторяет:
"ты будешь у меня в оркестре играть. Ты будешь у
меня в оркестре играть!" Я сначала воспринял
это просто как вежливость. А оказалось, он мне
всерьез это говорил. Через два года после этого -
больше, чем через два, почти через три года - Билл
Хардман ушел из оркестра, и я проработал в
оркестре четыре года, объездил весь мир, записал
одиннадцать пластинок...
ОБ АМЕРИКЕ
В Америке сейчас сильно развивается изучение
музыки. Молодые мальчишки, по 20 лет, так играют,
что вы ни глазам, ни ушам не поверите. Стоит
парень, краснощекий, на вид года 22 - и играет... Все
знает! Язык, гармонию, репертуар - не знаешь, что
сказать даже! Там столько музыкантов, столько
записей, что все просто знать невозможно. Куда ни
приедешь, в самый отдаленный город - очень может
быть, что на концерте кто-нибудь подойдет,
попросится присоединиться и будет так играть,
что просто..."на отрыв"! И это не только в
Америке, но и во всем мире так... Но такой
концентрации, какая есть в Нью-Йорке, конечно,
нигде нет.
О РОССИЙСКИХ ДЖАЗМЕНАХ
Я вырос в Москве, научился играть джаз в Москве и
уж, конечно, знал всех московских музыкантов; и я
часто ездил в Петербург, и связи с петербургскими
музыкантами были очень тесные. Так что я был
готов к высокому, высочайшему уровню игры в этих
городах. Но когда мы приехали в Сибирь - это для
меня было поразительным явлением. Так далеко, на
морозе - там на улице было сорок градусов мороза!
Мы играли в кафе, и через стекла кафе было видно,
какой мороз снаружи... И музыканты там ТАК ИГРАЛИ
поразительно - вот это для меня было удивительным
явлением... Я видел замечательных музыкантов по
всему миру. И везде повторяю, что выдающихся
музыкантов можно везде найти. И я даже, ко всему
готовый, был поражен! И ритм-секция в
Новосибирске была замечательная, и музыканты
были... Выдающийся там есть барабанщик, Сергей
Беличенко. Прекрасный там был тенорист... высокий
такой парень, черноволосый... фамилию, хоть убей,
не помню. (Видимо, Владимир Тимофеев? - ред.) В
Новокузнецке была прекрасная ритм-секция,
прекрасный пианист... (Анатолий Берестов - ред.) И
вот тот факт, что это так далеко, что Россия
столько времени была оторвана - не было связи
никакой с живым источником джаза... И несмотря на
это - такие гиганты существуют! Конечно, они не
вчера начали джазом увлекаться. Все они начали
заниматься этой музыкой тогда, когда это не очень
поощрялось. И все они заслуживают самого
высокого уважения... Могу только еще раз
поаплодировать тем музыкантам, с которыми я
выступал в Москве, Петербурге и Сибири... Россия -
эта страна, очень богатая натуральными ресурсами.
А человеческие ресурсы тоже входят в это понятие.
И вот эти натуральные ресурсы сейчас начинают
себя показывать - я всегда это повторяю.
ОБ ИСТОЧНИКАХ ВДОХНОВЕНИЯ
На стене у меня, в комнате, где я занимаюсь -
фотографии музыкантов, которые до сих пор
являются моим самым сильным вдохновением. Весь
мир музыкальный. Клиффорд Браун, конечно, Майлс
Дэвис... вот Дэвис и Колтрейн... Ли Морган... Луис
Армстронг... Вот эта фотография Ли Моргана
сделана в клубе за неделю до того, как его
любовница застрелила... А вот Арт Блэйки на
программке клуба, где я с ним познакомился - Five Spot.
Очень, кстати, точно его характеризует: столько
энергии, столько жизни... Эта фотография очень
точно схватила его характер. А вот единственный
неджазовый музыкант здесь, удивительный виртуоз
трубы - Сергей Накоряков: в детском, в
пятнадцатилетнем возрасте он уже удивительный
виртуоз классической трубы. Его портрет очень
символически висит: тут Чарли Паркер, тут Арт
Блэйки, тут африканские барабанщики, а тут
Накоряков - виртуоз, очень эмоционально играет; и
вот если все это смешать - то получится (резко
передвигает руку по стене) Клиффорд Браун! (смеется)
А вот картинка, которую я нарисовал в детстве. Я
ведь вундеркинд был, рисовал. Я увидел в журнале
"Америка" фотографию Луи Армстронга,
которая меня просто потрясла. Я целыми днями на
нее смотрел и наконец перерисовал. Я тогда еще не
играл, но я себя взял и вообразил трубачом. И вот
здесь рядом, на той же бумаге - потому что
ватманскую бумагу очень трудно было найти в то
время - я себя нарисовал и себя вообразил
трубачом. И здесь очень хорошо видно, что я на
трубе еще не играл, потому что я даже не знал, как
трубу держать... а вот тут видно, что это я себя
нарисовал - рыжие волосы... сейчас, конечно, уже не
очень рыжие... но какая символика? Ведь я так и
стал трубачом и до сих пор на трубе играю! |