Валерий Немиров:
Получив напутствие губернатора области А.Г.Тулеева и внешнего управляющего КМК Ю.А.Зверева, отправился в путь "трамвай исполнения желаний" XVI Международного фестиваля "Джаз у старой крепости-2001".
И первый же его вечер ознаменовался событием из разряда незабываемых, как первый поцелуй.
Дейв Кикоски, как и ожидалось, оказался весьма изощренным пианистом, с потрясающей техникой игры - как говорится, "поглядите, люди, на его руки" - прической Билла Клинтона и лицом, на котором живо читались его переживания от каждой сыгранной им музыкальной фразы. 
Это тема для отдельного разговора: он словно подкрадывается к звуку - нашел и отпрянул, будто удивился находке: ай да Кикоски, ай да сукин сын! 
Именно пушкинско-моцартовское угадывалось в этом воздушном и непринужденном воспроизводстве лавины музыки при том что Кикоски нежно и виртуозно оттачивает каждую фразу, всякий камешек этой лавины. Он музицировал взахлеб, ныряя в игру, как в омут с головой, по формуле Бонапарта: "Главное - ввязаться в бой, а там посмотрим".
Впечатление как о совершенном музыкальном гении не от мира сего. Впрочем, и внешний вид Дейва Кикоски располагает к таким умозаключениям - забавный чудак, живущий в небесах, где все не так, как здесь, потрясающе счастливый оттого, что его так любят, что так принимают его музыку, "золотой мальчик" из Нью-Йорка на краю земли, который он открыл для великой музыки и очень горд этим.
Впрочем, было бы крайне несправедливо каким-то образом отрывать Кикоски от его партнеров по трио и по Mingus Big Band - контрабасиста Бориса Козлова и барабанщика Джонатана Блэйка.
Первый - один из немногих русских, кто заиграл в элите родины джаза, безукоризненный и тончайший исполнитель на инструменте, который, если судить дилетантски по внешнему виду, к особым музыкальным тонкостям не располагает. От чего, собственно, Козлов не оставил камня на камне: изысканнейший музыкант.
А в Джонатана Блэйка, кажется, влюбилась большая часть дам из публики - просто душка, чернокожий красавчик, умиливший всех своей очаровательной и непосредственной улыбкой, потрясающей энергетикой и, наверное, тугими косичками, гладко "пришпиленными" к голове (шутка!). Боже мой, как он реагировал на игру партнеров: начнет Кикоски что-нибудь грустное - кажется, что Джонатан сейчас же умоется слезами. Очаровательный паренек!
Это-то и потрясло даже, быть может, больше, чем музыка, которую они играли, - не играли, а именно переживали: какое-то изумление перед тем, что они делали. При этом делали предельно слаженно, как говорится, звук в звук.
Впрочем, рассказывать о музыке - занятие пошлое. Ее надо слушать, как бы банально ни звучали эти слова. Первый день фестиваля был роскошным.
Третий фестивальный день открыл квартет Владимира Тимофеева из Новосибирска: прекрасные музыканты, отлично принятые публикой. А после перерыва наступил черед квартета Джона Стабберфилда. 
На несколько часов Новокузнецк стал в один ряд, например, с швейцарским городом Монтре, где проходит знаменитый всемирный фестиваль, - такого уровня музыканты к нам приехали. Анатолий Берестов, представляя квартет, долго перечислял людей из элиты джаза (чего только стоит имя Эллы Фитцджеральд!), с которыми работали пианист Ричард Уайенс, барабанщик Чарли Персип, контрабасист Пол Браун и сам Джон Стабберфилд. Его саксофон творил с залом чудеса, заставляя замирать, задерживая вздох, чтобы потом взорваться шквалом аплодисментов. Публика долго не отпускала чертовски обаятельного мистера Стабберфилда и его коллег. 
Впрочем, те, кому джаза еще было мало, получили потрясающую возможность провести эту июньскую ночь на джем-сейшне. Все участники говорят - это было нечто поразительное. 

Савва Михайлов: 
Признаться, не помню первых новокузнецких джазовых фестивалей у "Старой крепости", совпавших по времени с началом перестройки и сопутствующих ей "гласности" и "ускорению". Да, был еще плюрализм, когда, по словам незабвенного борца с алкоголем Егора Лигачева, "двух мнений быть не может". Из нынешнего дня - времена баснословные: новое поколение выросло. Так вот, фестивали "дословно" не помню, но осталось послевкусие, которое проиллюстрирую событием тех же примерно лет.
...Приехал в Новокузнецк пианист-импровизатор из Одессы, преподаватель тамошней консерватории, молодой тогда Юрий Кузнецов. Он дал два концерта в музучилище и кафе "Юность" - месте тогдашних джазовых сходок. В актовом зале музучилища народу собралось полным-полно (как, впрочем, и днем позже в кафе). Кузнецов - длинноволосый, в толстом длинном свитере - насиловал старый простуженный рояль на пенсии, приговаривая в перерывах между импровизациями, что "звучание инструмента - категория нравственная" и что в техническом плане (ежели думаем, что лет на десять, то неправда), мы отстали навсегда.
Несколько лет назад Кузнецов приезжал снова: короткая стрижка седых волос, мощный торс и руки одесского биндюжника, читай - портового грузчика, но такая же свежая музыка. Но антураж концертов - другой: уже без обязательных в те годы экивоков и намеков на что-то запретное: "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст..."
Кажется, именно этим была проникнута атмосфера первых фестивалей. Приходя на них, ты становишься в первые ряды борцов за этот самый "плюрализм": осторожно, двери закрываются!
С тех пор многие выпали на ходу из открывшихся дверей, потому что на повестку дня постепенно вышел собственно джаз, вышла музыка без политических реминисценций. И он становился чуточку другой: первоначально преобладали "стандарты", кропотливо снятые с пластинок, свои доморощенные пьесы, выросшие из собственных (и кривых порой - от незнания) представлений, что такое джаз - хоть и начитанные мальчики приходили в эту музыку (я не говорил, что приобщиться к этому кругу означало быть не таким, как окружающая серость), а уж потом - с каждым разом все больше и больше - пошла музыка из первых рук, из тех самых, что сегодня делают эту самую музыку, самый современный джаз, после которого - только джаз, еще никем не сыгранный.
Я помню, что в 1991 году интервьюировал знаменитого уже контрабасиста Виктора Двоскина. Он уже тогда три года как играл в Нью-Йорке (на самом деле Двоскин живет в Вашингтоне - ред.), в компании самых-самых. "Ну, как там джаз" - спрашивал я. "Да, как, - отвечал он, - как у нас - на любителя, а любителей не так уж много - другая музыка в почете". Нынче это не кажется ни удивительным, ни пессимистичным: да, так везде - в Нью-Йорке, Москве, Новокузнецке на джаз ходят те, кто любит эту музыку. Другое дело, что нас, таких, становится все больше. Еще и потому что мы получаем эту музыку без посредников - то есть не в интерпретации, а именно из первых рук.
Возьмем, к примеру, первый день ХVI фестиваля "Джаз у старой крепости". Дейв Кикоски. Кстати, он одноклассник по Беркли (джазовой академии в Бостоне) симпатяги-трубача Уинтона Марсалиса - того самого, который ведет по телеку "Джаз. Всемирная история" (я надеюсь, вы смотрите - великолепная вещь). (Простим автору вольность его оценки роли Марсалиса в сериале Кена Бернса - ред.) А ведь дальше был квартет саксофониста Джона Стабберфилда, который мало того, что сам из разряда "супер", привлек еще, скажем, барабанщика Чарли Персипа - имя, теснейшим образом связанное с Эллой Фитцжеральд. Персипу ныне уже под 70 годков, но играет он по-прежнему божественно, как с Майлсом Дэвисом, Луи Армстронгом - были в карьере Чарли Персипа и такие дни, когда он играл бок обок с этими гигантами музыки.
Про Крейга Хэнди вообще разговор особый. Не про то, что он занимает места в мировых рейтингах - это ясно и так. Про музыку. Он тоже играл с Майлсом Дэвисом.... Впрочем, не надо в доказательство значимости того или иного музыканта "присоединять" его пиаровским приемом к некой величине: "Я и Тулеев" - знакомый, но запретный, даже некрасивый ход. Хенди, самодостаточен и велик без подпоры. Он играет "большую" медитативную, то есть раздумчивую, сдержанную музыку для интеллектуалов, хотя при этом он нравится всем: кто-то снимает один пласт, кто-то добирается до самой ее глубины. К слову, с ним играл Алекс Нахимовски. Добавьте к окончанию его фамилии "Й" и получите русского парня из Челябинска, ныне гражданина США. Любопытно, в этом смысле, что Борис Козлов, выше уже упомянутый и долгое время играющий в Нью-Йорке - один из немногих русских, вошедших в элиту мирового джаза - с российским гражданством расставаться не собирается.
То есть, о чем это я?! Да о том, что есть как бы другое гражданство, которое преодолевает государственные границы, - быть подданным музыки. И в этом смысле нынешний "Джаз у старой крепости" стал очень показательным. Что-то не припомню такого братания между американцами и "Урало-сибирским синдикатом", как Анатолий Берестов, пианист и продюсер фестиваля (неизменный!) и его же отец-родоначальник, обозвал "нашу" часть программы. Кстати, наши - квартет Владимира Тимофеева и квинтет Бориса Балахнина из Новосибирска заставили и публику не щадить ладоней, и даже маститых американцев - выбежать из гримерки.
Олицетворением и ярким проявлением этого братания стал, конечно, сейшн на третий день фестиваля, в котором участвовал весь наличный состав музыкантов. То-то была потеха: не надо было зажигать спичку - того гляди взорвешься от восторга.
Мало-помалу "Джаз у старой крепости" перекочевал из разряда "культурное событие" в событие просто культовое - ничего подобного, равного по значению или хотя бы приближающегося по уровню, в Новокузнецке, боюсь, что и в области, не происходит.

Андрей Карунос: 
К вечеру четвертого фестивального дня господин Берестов выглядел явно уставшим. Это для нас с вами, любителей джаза, фестиваль - праздник звуков и ритмов. Для него, организатора и продюсера, - суета, бессонные ночи и головная боль. О том, скольких сил, да и средств требует "Джаз у старой крепости", мы можем только догадываться. На самом деле гораздо больше.
- Как-нибудь позже расскажу о фестивальной интриге, очень любопытно, - Анатолий Михайлович обещает впустить меня и вас в свою продюсерскую кладовую, туда, где лежат потерянные американскими звездами билеты на самолет, факсы-приглашения, визы, разговоры с российскими чиновниками и пустые бутылки из-под текилы. 
А сегодня снова джаз. Достопочтенная публика занимает места. Ваш выход, Новосибирск! Следующий час новосибирский квинтет под управлением Бориса Балахнина будет энергично-жеманно свинговать. Я не люблю такую музыку. Она слишком ясна и предсказуема. Это джазовый попс. Качественный, профессиональный, но попс. Но публика в восторге, публике нравится, она не жалеет ладоней и, кажется, ног. 
Один джазовый стандарт, хлоп, лихо врывается в другой. Таперный рояль. Не стреляйте в тапера, сегодня он играет действительно хорошо. Черные рубашки и бело-серебристые галстуки. Подчеркнутое, легкое пижонство. Боцманская фуражка полнощекого трубача. Блюз западной окраины. Его здорово играл Армстронг. "Это не его пьеса, я не помню, кто ее написал", - признается Балахнин. Старики драйвят и оттягиваются в полный рост. Зал реагирует на импульс и заводится, как комбик от поднесенной к нему гитары. Соло? Легко. Тромбон Сергея Поганского, голос Сергея Поганского, ноги Сергея Поганского. "Жаль, что не всем было видно, как он пляшет чечетку", - замечает Балахнин. Джаз в лаковых штиблетах. Господин в первом ряду, а не попробуете ли вы себя в роли нашего перкуссиониста, а вы, девушка? Овации. Бис! "Ну, и на посошок". При правильном правлении эта пьеса называлась "Вива, Куба!" Пот платочком со лба. "На самом деле эта пьеса называется "Текила". "Так и быть, текилы от меня вы сегодня дождетесь", - сдается Берестов. 
Люди любят узнавать музыку по первым тактам и после мысленно бежать чуть впереди нот. Эта любовь к известным произведениям, видимо, течет из детства, когда засыпающий малыш просит в сто девяносто девятый раз рассказать ему одну и ту же сказку. 
Новосибирцев ждет поезд. Они благодарят публику и организаторов, с сожалением замечая, что в Н-ске такого клуба нет. 

Валерий Немиров, Андрей Карунос:
Первым известным составом, в котором "засветился" саксофонист Крейг Хэнди, был ансамбль пианиста, выходца из Южной Африки и страстного пропагандиста африканской музыки Доллара Брэнда: "Это был совсем не джаз, скорее народная музыка - светлая и умиротворенная. Я понял однажды, что блюзовая печаль мне не свойственна: это удел тех, кому приятно смаковать собственное бессилие". Эти слова можно считать творческим кредо Крейга Хэнди. 
Потом он играл озорной мейнстрим со старой певицей Бетти Картер, поп-джаз с известнейшей группой Spyro Gyro, "вязал" музыкальный орнамент загадочных партитур с Mingus Dynasty, его приглашает Хэрби Хэнкок, у которого на "разогреве" пару раз играл сам Майлз Дэвис - юношесское увлечение Крейга Хэнди, его кумир в одно время. 
Талантливый самородок, пропитавшийся "всей музыкой мира", Крейг Хэнди со своими проектами не спешил, выпустив первый сольник "Split Second Timing" в 1992 году, когда ему было уже под тридцать. Он, похоже, вообще никогда и никуда не спешит. И не склонен cамоутверждаться любой ценой, наслаждаясь радостями бытия и предаваясь миражам джазовой медитации, музыки безмятежной и очень светлой. 
"Саксофонист Крэйг Хэнди никогда не играл рэгги, но, видимо, в ранней юности записи Боба Марли произвели на него особое впечатление. Не сама по себе музыка - скорее явное безразличие Марли к суете окружающего мира и умение наслаждаться маленькими радостями бытия. Растаманская прическа "99 косичек", которую Хэнди делает до сих пор, - дань юношеским годам. Наш герой учился в колледже, покуривал вместе с друзьями травку и растворялся в миражах джазовой медитации", - так пишет московский журнал "Афиша". 
Он тяготеет к крупным формам. Под стать своей мощной фигуре. Он нежно держит саксофон в своих сильных руках и украдкой целует его разгоряченную медь в паузах. Что-то умиротворяюще-безмятежное и одновременно настораживающее в его черных глазах и его черной музыке. Говорят, это как раз та музыка, что играют теперь в американских клубах. Он подчеркнуто сдержан в движениях, но мы чувствуем, сколько энергии изливается из его горла. Мы видим, как вздулась артерия на его шее. Как пульсирует сцена. Барабаны, контрабас и русский рояль. Первые десять рядов музыкального пространства коллеги отдали Хэнди. Он - фронтмен. Это его музыка. Бас "бежит" большей частью в пределах нижнего регистра. Барабанщик утирает пот, текущий прямо в глаза, и снова обрушивается на тонкие пластики. 
Они играют аккуратно, очень аккуратно. И мне кажется, что вот уже больше часа я слушаю одну длинную композицию. Меня с головой накрыли тканью тропической расцветки. Медитируй вместе с нами, говорит Хэнди. 
Его сжатая улыбка вновь приникает к саксофону, но вот, наконец, Хэнди оставляет немного места своим музыкантам. Отходит назад и как бы между прочим выстукивает ритм. Контрабасист просто рвет струны. Столь прямолинейна и динамична его исполнительская манера. Это большая игра.

Использованы фотографии Алексея Луцика