Ни для кого не секрет, что Нью-Йорк
- это котел, в котором варятся представители всех национальностей, цветов кожи и вероисповеданий. То и дело на улице слышишь японскую, французскую или какую-нибудь экзотическую арабскую речь. Про испанскую, китайскую или русскую и говорить нечего - меню на этих языках есть даже в автоматах, продающих карточки для проезда в подземке и автобусе. Неудивительно, что такой смешение народов накладывает отпечаток не только на сугубо утилитарную часть жизни (где еще найдешь испано-китайские рестораны и кошерные забегаловки "Dunkin Donuts"?), но и на то и дело возникающие межэтнические культурные образования. С одним из них мне удалось познакомиться на концерте в клубе "Тоник". Не буду утомлять читателя перечислением заслуг и достижений музыкантов, принимавших участие в сете бас-гитариста Мэлвина Гиббса и его проекта "Liberation Theology", тем более, что многих из них я просто не знаю. В качестве специального гостя на четырех клавишных инструментах играл Джон Медески, а из объявленного состава присутствовал корнетист Грэм Хайнс, по совместительству управлявший еще и семплерами. Кроме них были: барабанщик, баритон саксофонист/бас кларнетист и трое перкуссионистов/вокалистов с характерной фамилией Родригес. Впрочем, играли они по большей части на африканских барабанах, да и пели тоже не на испанском.
Хотя вся музыка закручивалась вокруг ритмов и пения сидящих в середине сцены латиноамериканских барабанщиков, в основных событиях они участия не принимали. По правде говоря, мне показалось, что их присутствие на сцене можно было рассматривать только как пряную приправу к сочному блюду. Возможно, даже недостаточно экзотическую, но все-таки необходимую. Главные же действия разворачивались по краям и сзади сцены. Хитрый электронно-акустический фанк Мэлвина Гиббса вовсе не походил на джемы с контрастными соло и демонстрацией виртуозности. Вместо этого музыканты "Liberation Theology" играли темпераментную смесь из африканских ритмов, пронзительных звуков синтетических клавишных, баса и драм-машин и вполне человеческих джазовых инструментов. Нормальным джазом все это, естественно, почти и не пахло, что можно рассматривать скорее как достоинство, нежели недостаток. Но хватит о музыке. Поговорим о музыкантах и их инструментах. Виртуоза Мэлвина Гиббса нельзя упрекнуть в том, что он когда-либо играл что-то обыкновенное. Не отличалась обыденностью приемов его игра и на это раз. Пятиструнный бас, подключенный к целой батарее педалей и помигивающих лампочками устройств, выл, скрипел, визжал и бормотал, редко-редко радуя своим естественным звуком. В арсенале Джона Медески, кроме привычного набора из органа "Hammond B3", синтезатора "Korg" и электропиано "Wurlitzer", добавился еще и плоский, нарочито неестественный с точки зрения саунда синтезатор "Yamaha", из которого можно извлечь душераздирающие звуки. Корнет Грэма Хайнса тоже не остался без цифровой обработки. Инструменты оставшихся в большинстве саксофониста, барабанщика и перкуссионистов не подверглись издевательствам со стороны исказителей звука, но от их отсутствия менее танцевальной музыка не стала. Для полноты картины, пожалуй, не хватало только ди-джея с вертушками. Возвращаясь к началу: удивительно, что все это нагромождение инструментов, традиций, жанров, мелодий и индивидуальных особенностей музыкантов не привело к вполне ожидаемому несъедобному результату. Наверное, все дело в том, что никто из музыкантов не старался подстроиться под общий стиль специально, оставаясь заметным и одновременно органично вливаясь в общий саунд ансамбля. Каким образом это достигается - для меня остается загадкой, разгадать которую непросто. Нет ответа и еще на один вопрос: при чем тут вообще богословие? Задумываться над этими абсолютно теоретическими проблемами желания ни у кого, скорее всего, не было. Вытягивая и втягивая на голубиный манер шею, следуя за ритмом прихрамывающей музыки, не думаешь о теориях. В не обремененной мыслями голове вертится лишь что-то типа "That's kewl, man!" ... "Yeah, yeah! That's really kewl!".
Ни для кого не секрет, что Нью-Йорк
- это котел, в котором варятся представители всех национальностей, цветов кожи и вероисповеданий. То и дело на улице слышишь японскую, французскую или какую-нибудь экзотическую арабскую речь. Про испанскую, китайскую или русскую и говорить нечего - меню на этих языках есть даже в автоматах, продающих карточки для проезда в подземке и автобусе. Неудивительно, что такой смешение народов накладывает отпечаток не только на сугубо утилитарную часть жизни (где еще найдешь испано-китайские рестораны и кошерные забегаловки "Dunkin Donuts"?), но и на то и дело возникающие межэтнические культурные образования. С одним из них мне удалось познакомиться на концерте в клубе "Тоник".
Не буду утомлять читателя перечислением заслуг и достижений музыкантов, принимавших участие в сете бас-гитариста Мэлвина Гиббса и его проекта "Liberation Theology", тем более, что многих из них я просто не знаю. В качестве специального гостя на четырех клавишных инструментах играл Джон Медески, а из объявленного состава присутствовал корнетист Грэм Хайнс, по совместительству управлявший еще и семплерами. Кроме них были: барабанщик, баритон саксофонист/бас кларнетист и трое перкуссионистов/вокалистов с характерной фамилией Родригес. Впрочем, играли они по большей части на африканских барабанах, да и пели тоже не на испанском.
Но хватит о музыке. Поговорим о музыкантах и их инструментах. Виртуоза Мэлвина Гиббса нельзя упрекнуть в том, что он когда-либо играл что-то обыкновенное. Не отличалась обыденностью приемов его игра и на это раз. Пятиструнный бас, подключенный к целой батарее педалей и помигивающих лампочками устройств, выл, скрипел, визжал и бормотал, редко-редко радуя своим естественным звуком. В арсенале Джона Медески, кроме привычного набора из органа "Hammond B3", синтезатора "Korg" и электропиано "Wurlitzer", добавился еще и плоский, нарочито неестественный с точки зрения саунда синтезатор "Yamaha", из которого можно извлечь душераздирающие звуки. Корнет Грэма Хайнса тоже не остался без цифровой обработки. Инструменты оставшихся в большинстве саксофониста, барабанщика и перкуссионистов не подверглись издевательствам со стороны исказителей звука, но от их отсутствия менее танцевальной музыка не стала. Для полноты картины, пожалуй, не хватало только ди-джея с вертушками.
Возвращаясь к началу: удивительно, что все это нагромождение инструментов, традиций, жанров, мелодий и индивидуальных особенностей музыкантов не привело к вполне ожидаемому несъедобному результату. Наверное, все дело в том, что никто из музыкантов не старался подстроиться под общий стиль специально, оставаясь заметным и одновременно органично вливаясь в общий саунд ансамбля. Каким образом это достигается - для меня остается загадкой, разгадать которую непросто. Нет ответа и еще на один вопрос: при чем тут вообще богословие? Задумываться над этими абсолютно теоретическими проблемами желания ни у кого, скорее всего, не было. Вытягивая и втягивая на голубиный манер шею, следуя за ритмом прихрамывающей музыки, не думаешь о теориях. В не обремененной мыслями голове вертится лишь что-то типа "That's kewl, man!" ... "Yeah, yeah! That's really kewl!".
