Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
САКСОФОН ТОЛИ САЗОНОВА
Мы познакомились с Толей Сазоновым на «бирже», которая находилась под аркой между улицей 25-го Октября и центром Москвы. Там каждый день, кроме выходных, собиралась толпа музыкантов — эстрадных, джазовых и околоджазовых. Биржа собиралась с 4-х дня до 6-ти вечера. Все стояли, разговаривали, искали «халтуры» на танцах, свадьбах, в клубах и т.д.
Я уже неплохо, по тем временам, импровизировал и стал учить Толю, впоследствии одного из моих лучших друзей, искусству импровизации, рассказал все, что знал о гармонии и «ходах». Посоветовал Толе купить «МАГ-8», т.к. с него очень легко было списывать соло, меняя насадку со скорости 38 на скорость 19. Все соло звучали на октаву ниже и, соответственно, вдвое медленнее. Толя впоследствии стал неплохим джазовым музыкантом. Он знал много соло Чарли Паркера, Хэрольда Лэнда, Хэнка Мобли, Сонни Роллинса и т.д.
Так вот, про саксофон. У Толи был плохонький тенор саксофон. Я как-то узнал, что некто продает настоящий профессиональный саксофон «Selmer» золотого цвета, новенький и дорогой. Этот некто хотел за инструмент 800 рублей. Я быстро занял эти 800 рублей у матери моей первой жены, Тамары, и мы с Толей, поехав к продавцу, купили для Толи этот «Selmer». Это был настоящий клад — профессиональный новый инструмент. Толя играет на нем до сих пор. Толя много занимался (и заодно качался штангой). У Толи самый мощный звук из всех саксофонистов, каких я только знаю! Толя купил себе стальной мундштук и своим звуком он мог пробить целый зал. Играл он также и на кларнете. Один музыкант часто говорил Толе про кларнет: «Сыграй на деревяшке». Звук у Сазонова — ни на кого не похожий, грубоватый, резкий и очень мощный.
Деньги впоследствии Толя мне вернул и был мне очень благодарен. Таких саксофонов в то время не было ни у кого, кроме Леши Зубова и Майзелиса.
Недавно Толя навещал меня в больнице и сказал, что играет в каком-то ресторане в дуэте с фортепиано по $25 USA за вечер плюс чаевые. Я не поверил, хотя Толя никогда не лжет.
* * *
Далее, я припоминаю такой трагический случай. Мы отдыхали на юге в «Лазаревском» и играли в ресторане «Кристалл». Ваня Васенин и Виталий Кравченко пригласили какую-то девушку на ночь к себе в номер гостиницы, где они жили. Так как горничная никого не пускала в номер, мудрецы решили поднять гостью на веревке. Они поддерживали ее внизу и девушка карабкалась наверх. Неожиданно веревка оборвалась, девушка упала на асфальт и поранила себе голову. У нее было сотрясение мозга и ее госпитализировали.
А Васенина и Кравченко стали таскать в милицию, особенно Ваню Васенина. Девушка показала следователю, что она добровольно согласилась взобраться по веревке и ребята не виноваты. Если бы она показала по другому, не миновать бы Ване уголовного дела. Но, слава Богу, все обошлось! Васенин и Кравченко навещали эту девушку в больнице и приносили ей фрукты.
* * *
Вспоминаю я и другой случай из моей жизни. У Лени Эзова был мотоцикл. Как-то мы решили поехать ко мне в деревню Малая Черная на станцию Катуар по Савеловской ж.д. Мама там снимала часть дома — две комнаты на лето. Мы сели на его мотоцикл — я сидел сзади на сидении и держался за плечи Лени. Леня был в шлеме и в черных очках. По дороге мотоцикл сломался (шина). Леня как-то ухитрился накачать шину и мы с грехом пополам доехали до деревни.
Мы въехали прямо к избушке в ворота к неописуемой радости деревенских мальчишек. Все деревенские ребята просили Леню покатать их. Леня был на верху блаженства. У меня до сих пор есть фотокарточки, где он в шлеме и в черных очках.
* * *
Далее. В больнице, где я частенько «отдыхаю» с 58-го года с диагнозом «шубообразная шизофрения», я сдружился со многими больными: Борей Фадеевым — спортсменом, Игорем Хисямовым, Петей Костриком, Агулиным, певцом Геной Шевченко и с другими ребятами.
Фадеев мне много рассказывал о спорте, где я ни бум-бум. Он — волейболист международного класса — объездил весь мир и имеет массу наград, кубков, медалей. С Борей мы часто поем песни: «Эту женщину как вижу, так немею» Окуджавы, «Синий троллейбус», украинскую песню «Рушничок», старую русскую «Гуляет по Дону казак молодой».
Агулин был в Чернобыле и облучился (нахватал бэров). Лежит со мной и Кошкин Сергей — хороший парень, и Юра Богомолов — актер, сыгравший Иешуа в «Мастере и Маргарите». Юра объездил 123 города. Больше мне о больнице вспоминать не хочется, этой больнице я и так отдал изрядный кусок своей жизни, но я об этом не жалею, так как там встретил прекрасных людей и написал много удачных стихов и рассказов.
* * *
Помню еще один случай. Когда я однажды захлопнул дверь на Новослободской, не взяв ключей (мы собирались с Гришей Шабровым за выпивкой), то я был в ужасе! Как попасть в квартиру? Ломать стальную дверь? Гриша Шабров взялся помочь, — он, опасно маневрируя, залез через окно в парадном на 7-ом этаже в незакрытую форточку кухни, где в то время у меня еще не было решетки. Затея могла кончиться трагично!
Он дотянулся до фортки, а я поддерживал его сзади, и наконец он пролез туда и изнутри открыл дверь! От счастья я и он в этот день напились до чертиков. Если бы не Гриша, мне бы пришлось ломать стальную дверь.
* * *
Дальше. Когда мы выпивали (у Бэллы) с Александром Сергеевичем и Славой Лысовым, то часто брали в винном отделе еще и бутылку водки на троих, и пили в «параднике». Рядом всегда оказывалась какая-нибудь старушка, у которой был «аршин» (стакан) и кусочек хлеба или сырок, за это мы отдавали старушке пустую бутылку (иногда с глотком водки). За день старушка набирала много бутылок, сдавала их и несла деньги в семью.
Когда мы не пили в «параднике», где пить было опасно — все время проверяли дружинники, милиция и патрули, — то мы, чтобы не «светиться», пили в Зуевском парке или на Миусском кладбище. На кладбище мы уходили далеко вглубь, где на ветвях всегда висели стаканы и валялась тьма пробок от портвейна и «верблюдиков» от водки.
Надо сказать, что я вообще люблю не только пить на кладбище, но и просто посещать его, навещая могилы родных, гулять по кладбищу, разглядывать могилы и памятники. Там есть старинные памятники из мрамора — купеческие, есть 2 старых склепа, есть могилы аж 1800 года. Некоторые разрушены, совсем провалились. Позднее дорогие памятники стали красть с кладбища!
У меня на Миусском кладбище похоронены: бабушка, дядя Андрей, (Кека), тетя Тоня, Тамара, дядя Володя, тетя Маня, тетя Катя и другие родственники. Я в детстве часто с мамой ходил на кладбище и помогал маме красить зеленой краской ограду и поправлять жальники. Осенью на кладбище жгут листья и по кладбищу тянется дымок.
Я люблю дождь (меланхолик?), и особенно — на кладбище. На кладбище я ходил пить не только с Александром Сергеевичем и Лысовым, но и со своим другом Валерием Балдиным, который очень похож на актера Эррола Флина и не знает отбоя от женщин. Ходил на Миусское также и с Юрой Чугуновым, Борей Новиковым, Виталием Кравченко, Мишей Цуриченко, Гришей Шабровым и многими другими…
Когда мне по утрам было плохо с перепоя, болела голова и рвало, я что есть сил в 4 или 6 утра брел на Минаевкий или на Бутырский рынок — там мелькали фигуры барыг, продававших водку за двойную или тройную цену, вместо 2,87 я покупал у них водку по 7 рублей! Я брал бутылку и шел домой опохмеляться. Часто по утрам в любое время года (и зимой, и летом) я ходил в пивной ларек к Минаевскому рынку, на «Стрелку» или на «Перуновку». Ларьки открывались в 7 утра. Выстраивалась огромная очередь. Все ждали открытия. Зимой в пиво по желанию доливали кипятку, чтобы не пить ледяное, а летом пили без кипятка, стоила кружка 22 копейки. Редко в ларьке бывала вобла. Еще я ходил напротив своего дома в зал пивных автоматов «ступеньки» — там кружка пива стоила 20 копеек и продавали хрустящий картофель по 10 копеек. Потом этот автомат переделали в «Разливное вино», я еще расскажу об этом.
Ходил я также и в «бар» около Белорусского вокзала. Там был сущий ад! Вечером огромная очередь за разменными 20-ти копеечными монетами, не хватало кружек, все приходили со своими жестянками и отстаивали длиннющую очередь за пивом. Я наливал три трехлитровых банки и шел домой.
Еще я ходил в Тихвинские бани, где продавали пиво в буфете. Это сразу за Минаевским рынком, около кинотеатра «Мир», который позже закрыли. В этом кинотеатре в детстве я смотрел много фильмов: «Люди без крыльев», «Штрафная площадка» и другие. Так вот. Я, входя в баню, спрашивал, работает ли буфет, и если говорили «да», то покупал входной билет за 15 копеек и шел в буфет. Так делали многие. Там продавали бочковое пиво тоже по 22 копейки за кружку. Я выпивал 2-3 кружки, наполнял 2-3 трехлитровых банки пивом и шел домой.
Кстати, в эту баню (открывалась она в 8 утра) мы часто ходили с Сашей Родионовым и Колей Королевым. Покупали по дороге на рынке кислую моченую капусту и чекушку. Потом мылись, парились в парной, а потом сидели в простынях, пили водку и пиво, разговаривали. Ключи от дома я никогда не оставлял в предбаннике, а всегда привязывал их к трусам, и так и шел мыться в трусах!
Когда позже автомат «ступеньки» переделали в «Вино-Воды», я повадился туда пить портвейн. Стакан за опущенные 60 копеек наливался до краев. Я выпивал в день 6-8 стаканов портвейна, а частенько и наполнял трехлитровую банку портвейном и нес домой. После того, как автомат из пивного переделали в винный, я пристрастился а портвейну, что меня потом и погубило!
Однажды со мной произошел такой случай. Я распивал с кем-то на троих, и сдуру пригласил всех к себе в гости. У меня тогда дома временно стояла дорогая казенная аппаратура из ресторана — колонки, усилители, ревербераторы, микрофоны. Распивавшие со мной, увидев такое богатство, решили меня ограбить. Они выждали день, когда я поехал утром к Анечке, и решили взломать дверь. К счастью, я скоро вернулся и увидел, что над дверным замком кто-то колдовал! Везде валялись окурки, бычки… Я позвонил Володе Романову и сказал, что аппаратуру нужно увезти, и мы на машине увезли все к Романову. А я задумал поставить себе стальную дверь.
СТАЛЬНАЯ ДВЕРЬ
Мой друг Боря Новиков познакомил меня с мастерами, которые работали на Палихе, около диспансера, в цирковой мастерской. Эти мастера изготовляли и ремонтировали цирковые трапеции, снаряды для артистов и клоунов, а заодно чинили чужие машины и халтурили вовсю. У них было все — инструменты, электросварка, сталь, уголки и т.д. Я заказал им хорошую стальную дверь. Старший, Валя, сказал, что это им не в новинку, пришел ко мне домой, обмерил габариты и начал с товарищами делать эту дверь. Он сказал, что дверь будет стоить 300 рублей. Мы с Ольгой и Анечкой пришли к ним и отдали аванс — 150 рублей.
Валя часто говорил: «Ты бы чайку принес — индюхи», — так они называли индийский чай. На работе они только «чифирили», а пили после работы. Мастера они были высшего класса. За неделю они сделали мне великолепную стальную дверь со стальным засовом и щеколдой. Внутри, меж стенок двери мастера набили стекловату, чтобы дверь не гудела. В том месте, где устанавливают замки, была предусмотрена стальная платформа, там я потом с помощью Коли Королева и Толи Сазонова врезал замки. Замков было 5 (пять). Один, с хитрым ключом, я придумал сам, такого я не видел никогда ни в продаже, ни у кого-нибудь еще до сих пор. Другой замок мне врезал Толя Соколов — брат моей первой жены, Тамары (он позже умер от сердца, мир праху его!).
Сверлить отверстия под замки мне помогали Толя Сазонов и Коля Королев, а потом я и сам научился. Кстати, Сазонов позже купил мне в Бутырской тюрьме решетку и вставил ее в кухонное окно, а то однажды ко мне в это окно по пьянке влез один мой друг.
Дверь привезли на могучей тележке для тяжестей, которая могла доставить и слона. В тот день, когда мастера ее устанавливали, в парадном стоял страшный грохот, сбежались все соседи и кляли меня, на чем свет стоит, но среди мастеров один был в форме милиционера, и соседи, поворчав, ретировались. Дверь поставили часов за пять. Сначала вставили каркас — предварительно пробив отверстия по бокам, вверх и вниз, и налив в эти отверстия клей ПВА с цементом, вбили сваи. Когда каркас был вмонтирован, стали устанавливать саму дверь. Верх двери был немного больше, чем по габариту, и ее часа два подшлифовывали специальной, ужасно визжащей наждачной пилой. В конце концов дверь таки вставили. Я расплатился с мастерами, дал в придачу 2 бутылки водки. В первую ночь, т.к. замков еще не было, я замотал дверь проволокой.
На следующий день пришел мастер Валя и вставил в дверь замок. Я дал ему еще 25 рублей. Эти же мастера сделали мне каркас для двери в библиотеку и вставили его, саму дверь мне сделал мамин знакомый Бельников, а вставить эту дверь мне помог мой друг, джазовый гитарист Андрей Луцик, который также неоценимо помог мне при ремонте. Мастера также удлинили мне стремянку для книг, приварив к ней длинные ножки. Книгами у меня набита вся вторая комната до самого потолка. Стремянку мне подарила на день рождения Марина Михайловна Говорова.
Потом во входной стальной двери я сделал 5 замков, из них один секретный, оклеил дверь дерматином и покрасил ее. Мастера также дали мне метчики на 3, 4, 5 и 6 мм, и я потом научился работать с металлом. Метчик на 6 мм я подарил Сазонову — он ему нужен был для велосипеда.
Когда я как-то зашел в мастерскую за чем-то, то меня ошарашили: «Посадили всю вашу бригаду!»
Видно, ребята попались на чем-то. Я часто вспоминаю этих ребят, — они были мастера высшего класса. Они никогда не брали в рот ни капли на работе, только потом, ночью…
СТИХИ
Стихи я начал писать очень рано. Еще в детстве я написал свой первый роман — об этом написано в главе «Детство». Стихи я сочинял и в школе, и в юности, и позднее. Много стихов я написал дочери Анечке, когда ей было 8-10-15 лет и позднее.
Когда мне было 20 лет, я написал повесть, не сохранившуюся с тех пор, «Синеватые знамена» («Город принадлежит театру»), где были такие главы: «Появление маленьких оленей», «Смута в Самаре», «Народники», «Умнаков и Уточкин», «Песня о Федях», «Андрейка и военный врач», «Сучильная мастерская» и другие.
Анечке я написал очень много стихов. Ольга, моя жена, потом сберегла мне весь архив, огромное спасибо ей за это!
Помню, в Лазаревской, году в 69-ом, я начал сочинять пьесу «Анатолий и Юхансен» — я находился под влиянием «Макаров и Петерсен» Хармса. Писалось очень легко. Много позже, через 30 лет, я переделал эту пьесу на «Визитилкин и Андресен». В Лазаревской я видел надпись на заднем борту грузовика «Быстро поедешь — медленно понесут» — шоферы часто превышали скорость, любили обгонять и гибли из-за этого. Эта надпись была распространена среди шоферов, я видел ее не раз. Еще у шоферов впереди на лобовом стекле всегда был портрет Сталина.
Стихи я любил с детства. Зачитывался сказками Пушкина, позже полюбил Лермонтова, а впоследствии — намертво влюбился в стихи Осипа Эмильевича Мандельштама, с творчеством которого меня познакомил мой друг, писатель Олег Михайлов. Он дал мне 1-й том вашингтонского издания О. Мандельштама, и я втихаря — раньше за это преследовали — сделал себе ксерокопию.
Некоторые мои стихи мне удавались, некоторые — нет. Как ни странно, хорошие, зрелые стихи я начал писать, когда стал злоупотреблять алкоголем. Стихи хорошо шли после безумных запоев, один запой был 23 дня! Когда я сказал об этом врачу и джазмену Валерию Котельникову, ценителю моей поэзии, впоследствии опубликовавшему мои стихи в журнале «Jazz», он сказал мне: «Средовая реакция». По доктору Сегалину это эвро-активные приступы (ЭВР) после разного рода токсикаций.
Противно описывать, но это правда, в 70-е годы помню, как я валялся после запоев в ванной и беспрерывно блевал — «неукротимая рвота», и начал писать «Козлиаду». Строчки настолько теснили мой мозг, что я еле успевал записывать. Как ни странно, строфы, которые я тогда сочинял, практически не нуждались в шлифовке. Как это объяснить, я не знаю. В нормальном состоянии стихи мне не давались, а если и давались, то черновые, варианты и т.д. Все, что я написал не после запоев, требовало шлифовки. Недавно мне пришла в голову жуткая мысль, не начать ли мне снова пить, чтобы пошли стихи?
Так вот, после запоев я написал огромные пачки стихов Анечке и Ольге. Стихи я пишу всю жизнь — и дома, и в больнице, пишу везде до сих пор.