Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
ПОЖАР В «РОССИИ»
Когда мы работали с Данилиным и Сашей Родионовым в «России», то часто играли диксиленд, и Данила со смаком играл на органе. Помню, он сыграл «The Song Is You» так, что я до сих пор этого не могу забыть.
Один раз на 21-ом этаже (в этот день у нас в гостях были Валерий Балдин и Марина Говорова) сзади нас был банкет и какой-то юноша подошел и сказал нам, что на банкете присутствует какая-то известная певица, звать ее Изабелла Даниловна. Мы попросили привести ее к нам, и вскоре Изабелла пришла! Это была сама Изабелла Юрьева — великая!
Мы все обступили ее, и Данила, и Балдин, и я, и стали наперебой объясняться ей в любви к ее голосу и таланту, ее песням. Стали рассказывать ей, как собираем ее пластинки: «Жалобно стонет», «Спускалась ночная прохлада», «Саша», «Камин горит», «Мне сегодня так больно» и другие, — ее две долгоиграющие пластинки на фирме «Мелодия» в то время еще не были изданы. Она слушала, как мы поем песни из ее репертуара, — мы действительно пели ей. Она была растрогана и прослезилась. Она была уже в возрасте, но выглядела довольно моложаво, была красива и очаровательна, одета в дорогие одежды, руки в золоте и камнях.
Она спрашивала, нет ли у нас каких-то ее пластинок. Я сказал, что у меня есть редкая ее пластинка, но она разбита. Изабелла Даниловна, как сейчас помню, предложила мне продать ее. Я сказал, что почту за честь и так подарить ей ее, но ведь она разбита! Изабелла Даниловна сказала, что восстановит ее. Изабелла Даниловна много рассказывала нам про 30-е годы, как при Сталине не разрешали петь цыганские песни, с каким трудом удавалось записать на пластинки цыганские и русские романсы и песни. Она говорила, как вместо слова «фокстрот» на пластинках писали «быстрый танец», а вместо «танго» — «медленный танец», — это была борьба с космополитизмом.
На прощанье она дала нам всем свой телефон и просила всех нас звонить ей, не смущаясь, звала в гости. Мы с Данилой и Валерием Балдиным решили обязательно навестить ее, но так и не собрались, о чем я теперь жалею. Я никогда не забуду этот день, как я лично говорил с живой легендой — с самой Изабеллой Юрьевой!
Когда случился пожар в «России», Саша Родионов с нами не работал, — я работал на 21-ом этаже в оркестре Володи Романова с Данилиным, Ваней Васениным, Ниной Шиловской (певицей). Пожар случился в конце февраля, примерно 27-28 числа (точно не помню). Акция была хорошо спланирована (USA?). Неизвестно, кто просыпал все дорожки (паласы) в коридорах на 3-ем, 5-ом и 7-ом этажах каким-то горючим порошком, наподобие напалма.
После того, как мы отыграли 2-е отделение около 10 вечера и Нина спела «Если солнце светит — это очень хорошо», мы пошли в буфет на отдых. Я по совместительству был «инспектор» и раздал всем получку без росписей в ведомости, мол, распишетесь потом… (Ване Васенину расписаться, увы, не пришлось!).
Сначала стал распространяться запах гари и все стали чуметь — я решил, что это что-то пригорело на кухне, но дым и гарь усиливались. После этого Володя Данилин прибежал и сказал мне:
— Товмося, мы горим!
Я поглядел в окно и увидел, как из окон 3-го, 5-го и 7-го этажей вырываются языки пламени и обезумевшие люди выбрасываются из окон или висят на простынях. Постепенно пламя охватывало все более высокие этажи и пошло в надстройку — загорелся 11-й этаж. За два часа пламя добралось до 16-го этажа и стало подбираться к нам на 21-й.
Стала нарастать паника. Метрдотель поставил в дверях швейцара и приказал тому никого не выпускать к лифтам и на лестницу — оттуда валил густой едкий дым. Все, кто успел до этого прошмыгнуть в лифты и на лестницу, погибли. Лифты остановились, так как отключили электричество, — все, кто был в лифтах, задохнулись. Дыма стало настолько много, что мы стали задыхаться, кто-то пытался разбить высокие мощные окна на 21-ом этаже. Помню, как уборщица кричала:
— Перестаньте хулиганить!
Но потом все-таки окна стали бить, и я тоже попытался разбить окно креслом, но окно (стекло) спружинило и кресло отскочило. Когда стекла перебили, пошел воздух. Стали срывать ковры и выкидывать в окно, чтобы когда подойдет огонь, нечему было гореть. Пытались связать шторы и, привязав к ним кресло, опустить вниз записку, чтобы прислали веревочную лестницу, но это было нереально — 21-й этаж! Когда кресло спустили вниз, из нижних этажей, где уже огонь бушевал, за него цеплялись руки людей.
Мы видели, как внизу все было оцеплено солдатами, от Мавзолея на 21 этаж и вообще на весь пожар были направлены прожекторы. Люди внизу казались муравьями.
В пожарном кране некоторое время была вода, потом она кончилась. Успели всего лишь намочить пол. Паника была страшная. Кто-то пил, кто-то кричал, а нам с Данилой нельзя было даже выпить, так как мы лечились с ним в то время от алкогольной зависимости. Я попытался выброситься в окно и разбежался, но когда я стоял на разбитом окне, я отходил назад, говоря про себя:
— Вот будет огонь, тогда выброшусь.
Примечательно, что имеющиеся в Москве две японские спасательные машины, у которых лестницы доставали до 30-го этажа, в этот день были сломаны!
Свет погас. Телефоны были отключены. В первые минуты пожара некоторые успели позвонить домой — фраза:
— Мы горим!
В этой панике Ваня Васенин куда-то исчез. Позже мы узнали, что он успел, минуя швейцара, выскочить на задымленную лестницу и дым заставил его выпрыгнуть в окно — он упал на крышу 11-го этажа и погиб. Мы думали (когда спаслись), что Ваня успел выбежать и сидит где-то и пьет от счастья, так как он три дня не появлялся. Позже его жена Лена поехала по моргам и нашла его. Потом гроб с телом Вани стоял в МОМА, и был вечер памяти Васенина и большой джем сейшен, на котором играли Саша Родионов, Володя Данилин, я и очень много других музыкантов.
В этот день среди отдыхавших на 21-ом этаже был начальник местного (при «России») отделения КГБ. Он был очень бледен. Буфетчица закрыла буфет, спряталась в комнате метрдотеля вместе с кассиршей, и они сидели там, охраняя свою выручку. Там в то время уже лежал один человек, умерший от разрыва сердца.
Помню, как я смачивал в маленьком бассейне свой носовой платок и вытирал Нине лицо, утешал и приободрял ее, что все будет хорошо. Не буду описывать всякие драматические ситуации, скажу только, что около часа — пол второго ночи к нам пробрался на кошках весь в копоти пожарный и сказал, что скоро нас освободят. Это немного успокоило всех, хотя я не верил в это! Но спустя некоторое время, пожарные действительно появились, и нас вывели по задымленной лестнице (дыма уже было меньше) на крышу 11-го этажа и провели по крыше в другой конец здания — там мы вышли на улицу. Помню, когда нас выводили, то я даже не хотел брать трубу, но Володя Данилин вынес мне ее и спас таким образом мне мою трубу.
Выводили нас с мокрыми платками на лицах (от дыма). Я был без пальто и шапки. Володя Романов не пошел вниз и остался (в моем свитере) помогать пожарным. Когда нас выводили, начальник местного КГБ (друг Романова) дал мне мохеровый шарф, чтобы я не замерз. Позже я вернул ему этот шарф, отдав его Романову, чтобы тот передал его своему другу.
Внизу у Данилина была машина и мы — я, Данила и Нина Шиловская — поехали ко мне домой. У меня дома была бутылка водки. Нам пить было нельзя, а Нина выпила всю бутылку и не захмелела, настолько сильно было возбуждение! Потом Нина позвонила своей подруге и уехала к ней, а мы с Данилой сидели всю ночь и разговаривали. В шесть утра включили БиБиСи — там сказали: «В Москве горит гостиница «Россия», много жертв!»
Мать позвонила мне утром, я сказал, что чудом остался жив, попросил ее приехать к Ольге. Сам сел на такси и поехал на улицу Панфиловцев к Ольге. Я был весь черный от копоти, сажи и дыма и, рассказав про все ужасы, пошел мыться в ванную. Вода после меня была черная! Моя Анечка расспрашивала меня про пожар.
Этим же утром я, Данила, Нина Шиловская и Ольга поехали в «Россию» за вещами. Там было все печально — кругом дым, вода, обгорелые стены. Сгорело все — в номерах были только трубы канализации и скорченные останки телевизоров, больше ничего. Лифты не работали, и мы шли на 21-й этаж пешком. В зале было, как после погрома — все усыпано битым стеклом — валялись бутылки, битая посуда, ножи, ложки, вилки.
Уцелевшую дорогую нашу аппаратуру без трех японских микрофонов, которые во время пожара кто-то срезал, мы спустили на подъемнике, когда началось восстановление, и привезли ко мне домой. Мои две комнаты были забиты этой аппаратурой. В марте мы не работали.
Потом нам дали, как погорельцам, бесплатные путевки на юг. Когда я в апреле приехал в Адлер с путевкой и меня хотели поселить на 7-й этаж, я, перепуганный высотой, просил поселить меня на 1-ом этаже, но мне отказали. Потом все-таки, скрепя сердце, я поселился на 7-ом этаже, все время нервничая — вдруг загорится! Этот страх меня преследовал всю жизнь (высота — пожар)!
Итак, я жил в пансионате близ Адлера. Я взял с собой на юг американский приемник, маленький телевизор и трубу. Романов со своими удочками (он был страстный рыбак) жил в Сочи. Мы привезли с собой всю нашу громоздкую аппаратуру: колонки, усилители, ревербератор и т.п., так как думали, что нам предоставят работу, но нам отказали. Ехал я на юг вдвоем с Данилиным на его машине, по дороге закусывая в кафе. Я помню, как говорил: «Дайте нам поесть в первую очередь, мне, мол, нужно бригаду кормить».
Врал, ясное дело! По дороге мы с Володей слушали записи — джаз, Лещенко, Высоцкого и т.д. Данилин жил в Сочи — нас всех расселили по разным пансионатам — и часто играл для себя на фортепиано в каком-то зале. Несколько раз он приезжал ко мне в Адлер.
Когда ехали назад, у Володи украли лобовое стекло от машины. Романов пытался помочь ему достать новое — через своего друга-гаишника, но, увы! После апрельского отдыха мы с Данилиным 5-го мая вернулись в Москву на машине. Володя Данилин удивлялся, что я хорошо загорел. По дороге мы фотографировались моим фотоаппаратом. Эти карточки остались на память (я и Володя в машине и рядом). Помню, по дороге я покупал какое-то крепленое вино. Когда ехали назад, произошел курьезный случай. Один раз мы остановились на ночевку и спали с Володей в его машине. Данила забыл включить на ночь тормоза, и мы утром вдруг поехали куда-то вниз на площадь! Я, проснувшись, быстро растолкал Володю, и он включил тормоз, а то бы мы врезались в дом! После этого мы стали подкладывать кирпичи под колеса на ночь.
По дороге я купил краснодарскую пепси-колу для дочки Ани. Под конец пути ехали и днем и ночью и, наконец, доехали за два с половиной дня до Москвы. Володя довез меня с моим чемоданом, приемником и телевизором до дома. Романову пришлось одному отправлять все наши тяжелые усилители, колонки и т.д., потом Романов с нас вычел кучу денег. Позднее на станции Москва-товарная мы все вместе выгружали все это.
ЧТО СО МНОЙ ОДИН РАЗ СЛУЧИЛОСЬ
Однажды я ехал «Стрелой» из Ленинграда в Москву. В поезде со мной случился бред! Мне казалось, что за мной идут какие-то грабители. Я побежал по вагонам, все быстрее и быстрее — к первому вагону, где всегда открыта входная дверь. Добежав до первого вагона, я встал на подножку. Была зима, и в 7-8 вечера было уже темно. Навстречу мне мелькали столбы. Я подождал, пока передо мной мелькнул очередной столб, и прыгнул вниз. Шапку и дорогую японскую куртку я оставил в поезде. Прыгнув, я покатился по откосу с щебнем и сильно разбил себе голову — я был без шапки, но в кожаном пальто. От возбуждения и бреда я не чувствовал боли.
Окровавленный, я пошел по шпалам. Кругом были леса. Было очень холодно, но я не ощущал холода. Я не знал, в сторону Москвы ли я иду. Наконец, примерно через два с половиной часа, я увидел какую-то деревню. Я зашел в один дом. Вид у меня, должно быть, был ужасный — весь в крови! Я попросил напиться и позвонить. Женщина испугалась моего вида, но я сказал ей, что хулиганы меня выбросили из поезда. Звонить у нее было неоткуда — не было телефона, но напиться она мне дала. Я спросил у нее, где ближайший пост ГАИ. Она рассказала, как идти, и я пошел к посту. У меня в кармане был маленький томик Крылова (он всегда у меня в кармане), может, он меня и спас.
Наконец, я добрел до поста ГАИ и соврал так: сказал, что ехал на такси к знакомой девушке, но меня выбросили из машины, отняли шапку и деньги и сильно избили. Гаишник перевязал мне бинтом голову, остановил грузовик и отправил меня в травмопункт. Но меня почему-то привезли не в травмопункт, а в милицию. Я рассказал там все тоже самое, что говорил гаишнику, но мне не поверили. Я продолжал стоять на своем — отправьте, мол, меня в больницу, — больше я вам ничего не скажу! Меня, мол, избили, отняли шапку и деньги.
В милиции мне сказали, что если я не расскажу правду, то ни в какую больницу меня не отправят. Я сказал: «Как хотите! Я умру от потери крови у вас!». Подумав и скрепя сердце, они все-таки были вынуждены отправить меня в больницу, но паспорт мой отобрали и оставили у себя.
Доктору я сказал тоже самое, что и в милиции. Доктор позвал сестру, та полила мне на голову хлорэтил и обрила мне макушку, где была рана. Доктор стал зашивать рану иглой и все время приговаривал: «Ну и сильно же Вас били!» Он сказал сестре, чтоб она проверила меня на алкоголь. Я подул в трубочку, и сестра сказала: «Он не выпивший!» Доктор подумал, что я наркоман, и спросил, не хочу ли я укол морфия? Я отказался.
В кармане у меня нашли таблетку люминала и врач спросил: «Для чего это Вам?». Я объяснил, что будучи музыкантом, прихожу домой поздно и вечно мучаюсь от бессонницы, поэтому и люминал всегда с собой. На следующий день пришел сотрудник милиции. Допрос. Я повторял тоже самое — ехал на такси к знакомой девушке, выбросили из машины, отняли деньги и шапку, сильно избили. В больнице на следующий день я дал несколько рублей нянечке, чтобы она дала моей матери короткую телеграмму, в которой сообщила бы, где я лежу с разбитой головой и т.д.
Через 5-7 дней за мной приехал на своей машине Володя Данилин с Ольгой. И опять я обязан Володе, еще раз. Ольга забрала мой паспорт из милиции. Потом уже, через 12-15 дней, когда голова стала чесаться — рана зажила, я поехал к врачу и трубачу Строкову, в ансамбле которого «Доктор Джаз» играл Валерий Котельников. Строков у себя дома, конечно, бесплатно — он был хирург в Склифе — вынул ту суровую нитку, которой была зашита рана. Чувствовал я себя хорошо (тьфу, тьфу!), сотрясения мозга у меня, как ни странно, не было.
Как называлась станция, где я лежал с разбитой головой, я не помню. Это находится в 7-8 часах от Москвы. Случилось все это со мной в январе 1980 года.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Я хорошо помню время, когда я сильно пил. Я часто ходил в «десятиэтажку» напротив школы № 207 к некоей Бэлле — она работала в отделе «Соки-Воды» и приторговывала вином. Стакан портвейна — 1 рубль. Я каждый день ходил к ней с Лысовым Славой и художником-скульптором из нашего дома, его звали Александр Сергеевич, и каждый из нас выпивал у Бэллы по 5-7 стаканов портвейна за день (с паузами). В те дни, когда не было денег, я и Александр Сергеевич закладывали ей обручальные кольца и золотые мелочи — запонки и т.п. Потом приносили деньги и выкупали все это.
Кстати, о моем обручальном кольце. Я закладывал его несколько раз в ломбард и выкупал назад. Один раз прошло три месяца и я думал, что кольцо пропало, но Ольга Ефремовна (тогда еще не жена мне) сказала, что существует льготный месяц. Мы поехали с ней и выкупили кольцо. Кольцо это я потом все-таки пропил.
Дальше. Я очень хотел купить себе пишущую машинку. Я ходил в магазин «Пишмашинки» (возле Комитета антифашистских женщин), там сказали, что такие машинки — немецкая «Оптима» — бывают редко. Эта машинка стоила 350 рублей — три моих оклада. Деньги у меня были, т.к. я хорошо зарабатывал. Один раз Ольга позвонила мне и сказала, что завтра будут в продаже машинки. Мы поехали с ней на следующий день и купили эту «Оптиму» за 350 рублей, несколько лент к ней, копирку и много бумаги. Позже Ольга печатала на ней мои стихи, рассказы, а также перепечатывала на ней книги о джазе Юрия Верменича.
Это все происходило в 70-х годах.
ЗОЛОТАЯ ТРУБА
«Золотую» трубу (ВАСН-STRADIVARIUS ML 21744) я купил у Миши Авакова, трубача из Баку. Ему эту трубу прислали из Штатов богатые родственники, но он собирался купить себе квартиру и, нуждаясь в деньгах, решил продать этот уникальный инструмент. На трубу у меня давно лежали деньги на сберкнижке — 1000 рублей, которые я долго собирал.
Он позвонил мне, и я поехал к нему в гостиницу и купил эту трубу за 1000 рублей. Мы с ним распили 2 бутылки коньяка, и Миша дал мне в придачу пузырек с маслом «Valve Oil» и, кстати, редкий рецепт, как самому варить масло для трубы из керосина. Этот рецепт сохранился у меня до сих пор, но я масло никогда не варил. Я долго пользовался Мишиным маслом.
Когда у меня сломались, пришли в негодность пружины в трубе, трубач Коля Брызгунов, впоследствии севший в тюрьму на 12 лет за спекуляцию золотом, познакомил меня с хорошим мастером, который работал в Большом театре и ремонтировал инструменты. Брал он дорого, но чинил капитально.
Когда у меня кончилось масло, то мой друг John Garvey высылал и привозил мне много масла. Меня познакомила с ним Таня Латушкина, и вскоре мы с Джоном стали друзьями, хотя он был лет на 30 старше меня. Я был на концертах биг бэнда Иллинойского университета, которым он руководил. Он привозил мне много пластинок Клиффорда Брауна, Фэтса Наварро и много других, а также прислал очень хорошую книгу «Salvator Dali», о которой я мечтал.
Мы часто встречались с Джоном у меня на Новослободской, два раза вместе встречали Новый год, и он много фотографировал меня, себя и моих друзей. Плов для угощения мастерски готовил Леня Эзов. Мы застольничали. Разговор переводила Ольга. Сам Джон Гарви жил в гостинице и жаловался, что иностранцев заставляют жить в гостинице и сдирают с них шкуру в смысле интуристовской оплаты. У Джона был маленький словарь и он кое-как объяснялся с нами, когда не было Ольги. О джазе мы могли говорить при помощи напевок и слушая вместе музыку. Гарви как-то рассказал несколько американских анекдотов. Один был смешной — музыкальный. Остальные мы не поняли!
О Гарви я всегда вспоминаю тепло. Если бы не он, у меня не было бы столько Клиффорда Брауна и Фэтса Наварро. Говорят, что он уже умер. Никто толком ничего не знает.
ФИЛЬМ «ART BLAKEY IN TOKYO»
Был такой парень, его звали Казимир. Жил он около метро «Парк культуры». Меня познакомил с ним мой друг Костя Голиков. У Казимира был 16-ти миллиметровый кинопроектор и много звуковых фильмов.
Самыми ценными у Казимира были два фильма: «Art Blakey in Tokyo» и «Ed Sullivan Show», кроме этого было много других мелких интересных, но не имеющих отношения к джазу: «Роден», «Марсель Марсо» и другие.
Я ходил к нему много раз и наслаждался настоящим джазом — впервые я видел живьем Ли Моргана, Бобби Тиммонса, Вэйна Шортера и Арта Блэйки. Я пришел у нему даже со своим отцом, и отец с удовольствием смотрел эти фильмы. Впоследствии я купил у Казимира и кинопроектор (за 200р.), и фильм «Art Blakey in Tokyo» (за 1000р. — фильм этого стоил), и мелкие фильмы по 100р.
Виталий Клейнот, которого я привел к Казимиру, купил у него фильм «Ed Sullivan Show». Позже я подарил тот кинопроектор брату своей первой жены Тамары, Толе Соколову, а мой друг Леня Эзов достал для меня (купил за 300р. у киномеханика-алкаша из Дома учителя) кинопроектор «Украина». Потом эту «Украину» я чинил в НИКФИ у Жени Сухова.
Мой отчим, дядя Женя, сделал мне смотровое отверстие из уборной в комнату и столик в туалете для «Украины». Таким образом 1-ая комната превратилась в кинозал, и ко мне стекалась вся Москва смотреть мои кинофильмы, а позже кое-кто приносил и другие интересные картины, например, Леня Переверзев приносил «Duke in the Road». Каждый день после работы мы с друзьями крутили «Art Blakey in Tokyo» — я знаю и помню этот фильм наизусть. Позже Клейнот продал мне фильм «Ed Sullivan Show».
Писатель Олег Михайлов как-то привел ко мне в гости кинорежиссера Ромма, который хотел ставить фильм о джазе и ему нужно было посмотреть фильм с настоящим джазом. Фильма «Art Blakey in Tokyo» не было даже в Госфильмофонде в «Белых столбах». Ромм просмотрел фильм два раза, а я попросил его, чтобы он как-нибудь взял меня в «Белые столбы» на просмотр редких фильмов. Это сейчас любые фильмы крутят по ТВ, а тогда их видели немногие! Я, по глупости, хотел посмотреть «Бонни и Клайд» и «Джеймс Бонд». Ромм пообещал, но обещания своего не сдержал.
Да, я забыл сказать, что Джон Гарви часто приносил мне на пару недель фильмы о джазе из фондов американского посольства.