Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
— Юрь Иваныч, я за тебя, б…, кого хочешь замочу! — воскликнул Борис К. и в подтверждение своих слов проломил своим мощным, трудовым кулаком ветхую фанерную перегородку за кулисами сцены большого зала МВТУ им. Баумана, где мы выступали в одном концерте, но в разных ансамблях. Но это было в дальнейшем, а вначале (конец 70-х) мы репетировали в помещении некой спортивной школы у метро Красносельская. Тогда создавался мной и моими молодыми коллегами вскоре получивший кратковременную известность джаз-рок ансамбль «Шаги времени». Помещение для репетиций нам устроил игравший с нами на барабанах Гена X. Он в то время был знатоком Билли Кобэма, модного джаз-рокового барабанщика. Гена самостоятельно чудесным образом «просек» манеру игры кумира: движения рук, замахи, удары и прочее, хотя видеть все это не мог — все по слуху, «снимая» с магнитозаписи. Ситуация напоминала гонку вооружений: у них появляется новое оружие -наша задача разведать секреты. И вот наш коллега, разведав западные «секреты», стал посвящать в них и более молодых увлеченных джаз-роком барабанщиков, проще говоря, давал частные уроки. Конечно, не бескорыстно.
Система была весьма оригинальной: плату брал за год вперед и, если кто-то не выдерживал муштры, а учителем наш Гена был очень строгим, и через пару месяцев «завязывал» с ученьем, то деньги за оставшиеся месяцы ему, разумеется, никто не возвращал. Ушел? Ну и дурак — пеняй на себя! Мало кто выдерживал весь курс (грубые окрики, мат и рукоприкладство) — «педагог» же материальных потерь не нес.
Столь предприимчивый Гена X. дружил с Борей К., который (помните вначале?) излишней нежностью и сентиментальностью не отличался, так что справедлива поговорка «рыбак рыбака видит издалека». Борис, действительно, имел косвенное отношение к рыбам. Он, в прошлом инженер-океанограф, плавал по морям и океанам, общался с рыбаками и матросами (возможно, отсюда грубость?), но в итоге джаз победил, и Боря, расставшись с Тихим океаном, погрузился в «Громкий океан» джаза. В том «океане» мы впервые и встретились с ним, одновременно причалив к острову под названием «джазовая студия», губернатором которого был Юрий Козырев. Не знаю, как в океанографии, но в джазе мой друг взглядов придерживался передовых: был сначала поклонником Майлса Дэвиса, а с появлением новой звезды, Уинтона Марсалиса, воспылал и к нему страстной любовью. За эту привязанность я тайно стал его называть: Борис Михалыч Марсалис.
Как и у любого музыканта-любителя, у Б.М.Марсалиса был целый букет комплексов неполноценности, как-то: излишние, болезненные мнительность и подозрительность — ему всегда казалось, что его за игру все ругают у него за спиной, если же в зале сидел неприятный ему человек, то играть хорошо он не мог. Поэтому, он очень был предрасположен к аргументированию кулаками — недаром в юности занимался боксом. В силу этих обстоятельств, с Борисом приходилось весьма деликатно общаться в процессе репетиций и делать замечания как можно реже, чтобы ненароком не обидеть коллегу. Такое же отношение распространялось и на его приятеля Гену, который, будучи тоже самоучкой, обладал не меньшим «джентльменским» набором комплексов: так, когда на его место пришел более молодой, хорошо читавший с листа выпускник музучилища Рафаил Галлиулин, то Гена стал тщательно стирать в партиях ударных все аппликатурные обозначения (правда, проставленные им самим), чтобы конкурент не воспользовался.
Вот такая, можно сказать, «партизанщина» чуть ли не с поджогами и взрывами — тактика выжженной земли, дабы не досталось врагу! Признаться, я был весьма удивлен подобным, но, как говорят, медицина здесь бессильна… Наш ансамбль тем временем все более и более получал известность и вскоре выступил на московском фестивале (1979 год). Выступил весьма успешно, была масса поздравлений, а Герман Лукьянов даже сказал в моем присутствии Алексею Козлову: — Вот видишь, у Маркина настоящий ДЖАЗ-рок а у тебя — больше РОК, чем джаз! Козлов же, послушав нас, отметил для себя сольную игру нашего трубача и втайне от меня предложил ему работать в приобретавшем все большую популярность «Арсенале». Так как Алексей Семеныч в общественном сознании был значительно выше меня по «чину» (если я майор, то он генерал), а его «Арсенал» стал профессиональным — на зарплате, то наш «Марсалис», естественно, поддался искушению. Он тоже, как и общественное сознание, считал Козлова лицом более значительным, несмотря на все мои «совершенства». В известной арии из «Евгения Онегина» так и поется: — Напрасны ваши совершенства… У Козлова платили хоть какие, но деньги — вот это настоящие «совершенства», а я мог привлекать только чистым искусством, которым, как известно, сыт не будешь.
Я внешне никогда не обижался в подобных ситуациях, придерживаясь своей концепции «потворствовать пороку с целью его искоренения», но внутри, в глубине души, было неприятно, ведь это равносильно предательству, какими доводами не смягчай подобный поступок. Зная вспыльчивый характер и обидчивость моего друга Бори, я заранее знал, что роман с Козловым будет весьма краток, что вскоре и подтвердилось.
Борис снова оказался вблизи меня спустя несколько лет, когда я его, в очередной раз безработного, пригласил в Электростальское училище руководить студенческим джаз-оркестром. В ответ на мое приглашение он опять закомплексовал (никогда не работал с оркестром да и оркестровки не пишу). Я успокоил его, сказав, что буду помогать, а аранжировками просто завалю, что вскоре и исполнил. Убежденный, он после недолгих колебаний согласился. Вот мы и снова вместе — теперь за разговорами коротаем долгие полтора часа езды в электричке. Борис мне рассказывает о своей работе в «Арсенале» и о том, что послужило причиной ухода.
— Стою я на сцене в луче прожектора, солирую в какой-то пьесе, сзади грохочет ритм-секция. Я в ударе, играю весьма виртуозно, соло нравится самому, и я на «седьмом небе»… Вдруг слышу над ухом знакомый, дребезжащий тенорок руководителя (подкрался незаметно в темноте): — Играй, б… более крупными длительностями! Куда ты так мельчишь?
Говорят, что и Бенни Гудман, тоже так любил «шутить» в своем оркестре(!).
— У меня так все внутри и опустилось, — продолжает Борис, — уже не до соло, быстрей бы закончить. Потом он мне и совсем запретил играть, — жалуется мой друг, — и перевел в радисты, чтобы я сидел в зале за пультом.
— Это мне напоминает мою работу в легендарном оркестре п/у А. Горбатых, — замечаю я, — когда руководитель советовал музыканту: — Иди себя из зала послушай!
Борис же продолжает: — После перевода из солистов в радисты ничего другого не оставалось, как уволиться, — заканчивает свою печальную «повесть» Борис, — наверное, хозяин приревновал, — я, порой, играл лучше его.
Сохранились магнитозаписи «Арсенала», где солирует Борис. Например, в «Болеро» Ю.Чугунова. Играет он там без всякой скидки на то, что «любитель», да ведь и сам Алексей Семеныч в прошлом архитектор и никаких консерваторий не заканчивал! После «Арсенала» наш герой успел поработать и еще в подобном джаз-рок ансамбле «Рапсодия», областной филармонии. Там наш Борис тоже долго не задержался, продемонстрировав супер-обидчивость, стоившую ему хорошей работы. Как-то собрался ансамбль на очередной концерт, подали автобус, как положено, и все стали рассаживаться по местам. Известно, что в автобусах у артистов есть свои излюбленные места и, по негласному правилу, занимать чужое место не принято. Пришел Борис и видит, что его любимое место уже занято недавно принятым в «Рапсодию» молодым музыкантом. Ну, подумаешь: человек новый, не знал о царившем в автобусе порядке рассаживания. Надо было ему объяснить по-культурному, но… Новичок оказался тоже не робкого десятка и на замечание старшего товарища, что это его место, дерзко ответил: — А где написано, что это ваше место?
Наш нервный друг такой наглости от новичка не ожидал, счел это неслыханным оскорблением и реакция его, как говорят психиатры, была неадекватной: он, больше ни говоря ни слова, просто ушел на все четыре стороны и не появлялся на работе не меньше месяца. Администрация его демарш поняла весьма банально — уволила нашего солиста за прогулы. Вот так-то! Нельзя быть таким патологически обидчивым, хотя хорошо еще, что наш, в прошлом боксер, не стал отстаивать свои права кулаками — последствия были бы значительно печальней (помните фанерную стенку?).
Руководя же студенческим оркестром в нашем, отдаленном училище, Борис вел себя очень достойно и пользовался авторитетом, особенно у трубачей, потому что мог что-то показать им на инструменте, хотя комплексы его продолжали «грызть» — боялся, что ребята все же распознают в нем любителя.
Понятно, что люди подобного склада характера долго не выдерживают быть под чьим-то началом и больше себя реализуют, когда становятся лидерами. Это подтвердилось тем, что в бытность Бориса руководителем оркестр даже занял 2-е, призовое место на всесоюзном конкурсе эстрадных отделов училищ — вот вам и «любитель»!
В конце концов, гордая натура взяла свое: Борис как-то «сцепился» в словесном поединке с женщиной, педагогом нашего училища и обложил ее матом. Педагогиня нажаловалась директору в форме ультиматума (недаром имел место «мат»), и тот, несмотря на завоеванное второе место, предложил нашему неуживчивому герою уйти «по собственному»…, что последний и исполнил, бросив заявление на стол.
После ухода из училища опять были годы безработицы и вдруг — неожиданное приглашение в оркестр «Современник» п/у А.Кролла в ту пору, когда в перестроечную страну приехал некто Вилли(?!), но, почему-то, просто Токарев. Означенный солист непременно возжелал исполнять свою похабщину лишь в сопровождении вышеназванного, весьма хорошего биг-бэнда. Хорошо, что наш Борис в этом оркестре был конгистом, а не трубачом — все же меньше позора, что играешь подобную «музыку». Заметим, что игра на барабанах (конго) — это вторая музыкальная специальность нашего героя. Но вернемся снова к заморскому гостю. Феномен этого Вилли заключался в том, что изголодавшаяся по блатному пению страна, замученная при большевиках принудительной классикой, бросилась к театральным кассам и раскупила все билеты на месяц вперед на всем пути следования «нью-йоркского таксиста» от «Москвы до самых до окраин». Не знаю, чем закончилось пребывание Бориса в этом солидном оркестре с таким несолидным репертуаром, но долго, сами понимаете, он там не задержался, хотя гастроли и были коммерчески выгодными. Опять были обиды: то руководитель косо посмотрел, то коллеги о чем-то шептались за спиной…
В итоге, поработав во многих оркестрах и ансамблях, наш подозрительный друг так нигде и не смог продержаться достаточно долго и пришел к выводу, что пора ему самому превратиться в оркестр (он немного и ф-но владел), тогда не на кого будет жаловаться. Вот и можно теперь в центре столицы в разных подземных переходах услышать различную музыку: от джазовых стандартов и до обожаемой народом «Мурки». Знайте — это «пилит» наш друг! Одна нога его с помощью педали бьет в большой барабан, другая — на педальных тарелках (хай-хэт), левая рука нажимает аккорды на «клавишах» (синтезатор), а в правой руке — труба. Все компоненты музыки в наличии: труба — мелодия, клавиши — гармония, барабан и «хэт» — ритм. Все звучит полноценно, и нашего героя не только никто не критикует, а напротив, все хвалят, делают заказы и бросают в
лежащую на земле шляпу деньги… и «зеленые», в том числе. Борис очень доволен своим новым статусом: став человеком-оркестром, избавился от всех комплексов, да и финансовое положение резко улучшилось. Хорошо, что и у налоговой инспекции руки еще не дошли до уличных музыкантов. Вот только жаль, что московское лето так коротко — зимой, на морозе, играть мало радости.
Теперь осталось недовольство только погодой, но надо же хоть чем-то быть недовольным, иначе — тоска!