Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Уступив настоятельным советам Глеба Мая составить ему компанию в очереди на поступление в Союз (его номер сороковой), чтобы веселее было ожидать, я приступил к осуществлению…
Как и советовал Глеб, для начала стал звонить Валерию Кикте, которого и сам лично давно знал еще по консерватории. На второй день я ему дозвонился и имел разговор, который состоял в основном из призывов общего характера, отдающих ЖЭКовским душком, и часто повторявшегося рефрена — (под лежачий камень вода не течет).
Вопреки моему ожиданию, вызванному глебовым рассказом об отзывчивой участливости Валерия в судьбах засидевшихся «несоюзных гениев» и непременной его заинтересованности музыкой оных, Кикта очень деликатно уклонился от какой-либо личной встречи, связанной с заглядыванием в ноты, посоветовав сначала собрать все нужные документы, а там — видно будет…
При этом он сокрушенно заметил: «Мы никому же нужны», что я резонно перевел с эзоповского, как «я ему в данный момент такой не нужен», т.е. бездокументный.
Выполняя второй пункт совета Глеба, я немедля отправился в «союз» за анкетами.
Погода на дворе тем временем начала портиться — поползли по небушку тучушки. Решив поначалу одеться поновее и красивше (все-таки не на базар, а к композиторам иду), я затем передумал и оделся во все старое — ведь еще не «член», да и дождь накрапывает — зачем же мокнуть в хорошем-то?
Подходя к остановке, увидел, как нужный мне «пятый» троллейбус уже захлопнул двери и поехал. Первый дурной знак, не считая портящейся погоды, — подумал я.
Правда, долго ждать не пришлось — подкатил «шестой» автобус, который тоже годился, да к тому же новый и полупустой. Это первый хороший знак, — мелькнуло в голове. Я уселся на самое последнее сиденье слева у окна — природная скромность. Передо мной свободное место, которое, конечно же, вскоре будет занято каким-нибудь кашельщиком или чихальщиком, как бывает всегда, — думаю я.
На следующей же остановке вваливается подозрительный тип неопределенного возраста в распоротом на боку пиджачишке и плюхается, конечно, на сиденье передо мной. Ожидаю чиханья и кашля (как же иначе), но вдруг…
Голова поворачивается ко мне и спрашивает: — У тебя спички есть? Курить охота!
В руках у «головы», и впрямь, сигарета. Это что-то новое в моей практике. Говорю строго: — В транспорте курить не положено! Спичек у меня нет, идите к шоферу, он «даст вам прикурить».
Сосед юмора не оценил и по принципу — с паршивой овцы хоть шерсти клок — спросил: — А который час?
Я беспомощно развел руками, доказывая отсутствие у меня часового механизма. И тут мой нос ощутил запах, окрашивавший странные просьбы попутчика. Перегар! Вот оно что! — Вот причина «неформального» поведения гражданина в рваном пиджаке. Вот все и прояснилось: и сигарета, и пиджачок. Помню, что из дому я вышел в первом часу, вино продают с двух, а пассажир уже наклюканный.
Не мытьем так катаньем! Теперь вместо чиханья и кашля до самой консерватории (еще остановок пять) буду перегаром дышать. Опять дурной знак. Но «неформал», не дав мне как следует насладиться дурным знамением, выскочил на очередной остановке. Хороший знак!
Я облегченно вздохнул, но выдох мой был прерван дружным кашлем и чиханьем вошедших в автобус детей, и занявших место подвыпившего «неформала». Опять плохое знамение!
Я вскочил с места и стал пробираться к выходу. Вот и консерватория. Выхожу. Дождь накрапывает. Надеваю кепку, чтобы укрыть от капель очки. Улица Неждановой ведет меня к заветному месту, а проезжающие автомашины норовят обдать грязью и из луж. Невольная аналогия: сидящий за рулем — «член», прижимающийся к стенам зданий, чтобы не быть обрызганным, — не обладает заветным билетом.
Подхожу к «Храму Муз». Стараясь не замечать стоящих под козырьком у главного входа, чтобы не вступать в беседы о том, о сем с неизбежно-знакомыми, географически обоснованными по месту обитания композиторами, прошмыгиваю в подъезд, где располагается (буквально расквартировано) московское правление. Решительно вызываю лифт, что усыпляет бдительность наличествующего соглядатая-лифтера… Нет, виноват! Я уже подзабыл ситуацию. Было немного иначе.
Передо мной в подъезд входит некто Довгань, но не тот — и водка здесь ни причем. Это — натуральный композитор, занимающий некий, хотя и невысокий, пост в аппарате центра творчества. Я его знаю, а он меня — нет. Но будучи воспитанным и вежливым человеком и, по ошибке или на всякий случай, принимает меня за коллегу, он аккуратно придерживает входную дверь подъезда, облегчая мне процесс вхождения. Я иду за ним следом, невнятно поблагодарив. Вежливость повторяется и при входе в лифт — я пропускаюсь вперед. Вместе выходим на нужном этаже. Я знаю, что мне туда же, куда и ему. Хороший знак!
Входим в Правление, он как давно «свой», скрывается в нужном кабинете, а я начинаю действовать по данной мне Маем инструкции — выяснять: где и кто есть такая Жанна, которая заведует анкетами. Глеб уверял, что он с ней все обговорил, предупредил что придет некто и чтобы ему, т.е. мне, она без свидетелей выдала нужные бумаги.
Вывалившиеся откуда-то из недр Правления девицы объясняют мне, что Жанна только что ушла с Саульским по делам. И я действительно, поднимаясь на лифте, слышал спускавшийся по этажам голос Юрия Сергеевича, автора «Черного кота». (Хорошо, что не столкнулись нос к носу). Но Жанна оказалась не та! Та — Жанна Брагинская, я ее давно знаю и мне она ни к чему. Глеб же меня уверял, что есть еще другая Жанна. Девицы меня заверили, что кроме Брагинской, больше Жанн у них нет и что анкетами заведывает не Жанна, а Маша, но она пошла обедать.
Действительно, настенные часы показывали без четверти час. Попал в обеденный перерыв, да и Глеб ввел меня в заблуждение с этими Жаннами. Какая-то дурь вышла — давно так не влипал — как осел, выясняю. Дело получило огласку — тайна «вклада» нарушена. Спрашиваю: имеет ли обыкновение Маша-Жанна возвращаться после обеда. Девицы гарантируют ее возврат через час. Ухожу оплеванный. Дурное начало! На уме: вернуться, и больше не встревать в эти икарийско-анкетные игры. Выхожу из подъезда — надо убить целый час. Где? Чем? Как?
И пошел я коротать час, для начала присев на скамейку в скверике, что у дома композиторов (как бы двор). Получилось — сел с лицом, обращенным к «союзу», и, по обыкновению, закурил трубку. Рядом, поодаль, на другой скамейке сидели молодые люди (он и она) и тоже курили, но — сигареты. Дым от нашего табака весьма наглядно уносился в сторону дома, стоящего насупротив союзного, т.е. куда-то за мою спину. Итак, сижу курю и они тоже курят, а дым уносится… Начинает помаленьку дождь покапывать, но сидеть можно. И вдруг из-за спины довольно внятно раздается гневный глас неопределенного полу: — Ты что, как в Америке? (!) И после небольшой паузы — снова: — Ишь расселся! Дым-то в окна несет!!
Размышляю — к кому же относится сия грозная филиппика? Ведь они тоже курят, но сказано в единственном числе — значит не им. Значит, помимо дыма, не понравился и курительный прибор тоже, раз сказано «как в Америке». Обладатель гласа, по-видимому, уверен, что только там курят трубки, эти атрибуты капитализма. Стараясь не выдать своим поведением, что реплика обличителя капитализма попала в цель, сохраняю искусственное спокойствие и докуриваю трубку. Глас больше не возникает, но настроение подпорчено. Вот уже и во дворе курить нельзя! Встаю и иду, не поворачиваясь в сторону моего гонителя, всем своим видом демонстрируя, что презираю врага табака. Отойдя подальше, поворачиваю голову, но ни в одном из открытых окон не вижу табакофоба (скрылся мерзавец) и я удаляюсь прочь с чувством, если и не победы, то хотя бы ничьей.
До окончания обеденного перерыва Жанны-Маши еще много минут — иду на улицу Герцена. Идя, сознаю, что происшествие с курением, очень дурной знак. Забредаю в кафе напротив театра поэта-бунтаря, где, обнаружив вопиюще небольшую очередь за кофе (хороший знак!), встаю в конец ее. Стою не долго, что весьма не типично…
И вот уже несу чашку двойного кофе к свободному месту за столиком — есть место (хороший знак), сажусь и только к губам подношу чашку, как над головой раздается: — У вас свободно?
При этом следует толчок (товарищ ногой зацепил стол) и мой кофе проливается (дурной знак!). Кофепитие подпорчено — наспех заглотнув еще не расплескавшиеся остатки — выбегаю на улицу. Времени лишь половина третьего, еще мотаться полчаса. Плетусь в сторону Никитских, где на бульварном сквере сохранился неоплачиваемый, ископаемый сортир.
Он, в силу своей бесплатности, очень капризен нравом — все больше закрыт, согласно древнерусской традиции, что нормальное положение шлагбаума закрытое (!).
Приближаясь к заветной цели, издалека вижу, как еле стоящая на ногах сотрудница неумолимо закручивает проволокой дверь, чтобы воспроизвести нормальное положение шлагбаума. Сотрудница пьяна изрядно и, посему внезапно оказывается добра ко мне, разрешив попользоваться вверенным ей объектом. Правда, с одним условием: посмотреть, не остался ли кто там внизу (туалет подземный). Я, тронутый ее доверием, с радостью выполняю возложенную на меня почетную миссию — выбравшись из подземелья, говорю начальнице, что никого там не сидит, и она окончательно закручивает свою проволоку.
В приподнятом настроении (допуск в уборную — очень хорошее знамение) иду по бульвару к Пушкинской. Дождь припускает вовсю, укрываюсь под козырьком нового МХАТа. Дождь переходит в ливень, лужи созревают на глазах, Закуриваю… Засадил пару трубок — наверное, жанномашин обед уже закончен — пора мне в Союз. Иду.
Снова вхожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице, вызываю лифт, еду, вхожу в Правление — Машажанна еще не вернулась (!). Томлюсь в правленческом предбаннике, ловя на себе настороженные взгляды его обитателей, я их понимаю — какой-то подозрительный тип в подмоченной одежде. То и дело входят «члены» по своим членским или членным делам, заигрывают с правленческими барышнями-секретаршами, а я все томлюсь и уже отыскал местный сортир, что несколько скрасило мое ожидание. Но вот хлопает дверь и входит, как догадываюсь, она! Уточняю у девиц: она или не она? Подтверждают: она! Я к ней.
— Извините, позвольте, нельзя ли анкеты, — застенчиво мямлю.
— Пожалуйста, сколько угодно, — слышу в ответ.
Беру и счастливый ухожу — вот оказывается как все просто!
Пошел я с этими анкетами домой и по пути стал постепенно трезветь и возвращаться из реальности к самому себе и понял, что поддался искушению, которое есть соблазн уступить доводам разума, когда дремлет дух (мысль Антуана Сент-Экзюпери — умный, однако, он был человек, хоть и летчик).
Поразмышлял над укором пана Кикты в мой адрес, что «под лежачий камень…» — и пришел к выводу, что камень для того и положен, чтобы не пропускать воду! И, вспомнив евангельскую истину, применил ее к данному случаю: «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем» мне стать членом этого союза…
Ну а анкеты? Пополнили мою коллекцию сувениров реального мира.
Мораль: не позволяйте своему духу дремать, иначе и непременно вступите в какой-нибудь еще более соблазнительный союз.
16.1.89.