Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Девяносто первый был годом надежд для всех категорий граждан, в том числе, и для джазменов. В магазинах шаром покати, а на душе легко. С завидной легкостью и создался наш квартет в составе: Валерий Киселев (саксофон и кларнет), Игорь Уланов (контрабас), Арнольд Гороховский (ударные) и я, грешный, на рояле и аранжировки. Выступили мы с нашей программой несколько раз и сделали вполне приличные записи на радио. Вот только проблемы были с кассетами, но и их мы как-то ухитрялись решать. К тому времени в стране уже сформировалось несколько ударных джазовых групп по захвату западной сцены и только один наш квартет еще ни разу не был за «бугром».
Было обидно и мы тоже, рассылали демонстрационные кассеты во все стороны света. Железный занавес приподнялся и мы надеялись, что еще не поздно и нам успеть влиться в мировой музыкальный процесс. Во всех уголках земли бушевали джазовые фестивали и концерты и только мы, несчастные, провели свои лучшие годы где-то на обочине. Разослав кассеты, стали ждать — вдруг что-то проклюнется. Послали и в Данию, где уже многие годы жил и трудился на джазовой ниве наш земляк, гитарист Николай Громин. Ждали, ждали, а тут и путч подоспел с его «Лебединым озером». Понятное дело, что опять джаз во всем обвинят! Прозападная эйфория сменилась привычной провосточной энтропией — не надо теперь суетиться: записываться, кассеты доставать и отсылать, надеяться и ждать.
Но путч, как известно, оказался халтурным, а из Дании пришло приглашение. Захотели у себя датчане на волне обострившегося интереса к меняющей свой строй стране провести дни Русской Музыки, для чего и пригласили к себе, помимо нас, еще три квартета: русский народный «Сказ», струнный, академический, имени С.С. Прокофьева и роковый, группу «Черный кофе», успешно распавшуюся вскоре.
С нас собрали деньги на билет, оформили все очень быстро, выдали коллективную визу, чтобы, если просить модное тогда политическое убежище, то всем вместе, «хором». Заранее с принимающей стороной было оговорено, что крупные инструменты (бас и барабаны) мы с собой не повезем — все будет предоставлено на месте. Датчане с немецкой точностью, хотя немцев там не жалуют, помня об оккупации, все четко выполнили. Бас был таким хорошим, что лучше некуда, но без усилителя.
— Об усилителе речь не шла, — ответили хозяева на недоумение гостей.
Действительно, мы вспомнили, что эту деталь упустили, отправляя факс. Оплошность мгновенно была устранена и прекрасный усилитель был незамедлительно доставлен.
Но вернемся чуть назад. Попарив в небе чуть более двух часов, мы приземлились в Копенгагене. Погода была столь же теплой и мягкой, как и в Москве, несмотря на середину октября. Пока ждали багаж и проходили символический досмотр, я успел заглянуть в местный сортир, где и вспомнил анекдот про чукчу, который в подобном месте хотел просить политическое убежище, ничего более шикарного в своей жизни не видев. Я в тот момент полностью понимал и одобрял устремления бедного северянина. Созерцая невероятную, для такого места, чистоту, белоснежность унитазов, изобилие рулонов цветной туалетной бумаги, не хотелось покидать сей чудесный уголок. Подумалось: начнись, не дай Бог, третья мировая, так они в ответ на ракеты, этими самыми рулонами нас просто закидают. Эти вопиющие свидетельства благоухающе загнивающего капитализма безжалостно нас преследовали все десять дней нашего пребывания на родине принца Гамлета. Поистине, то были «десять дней, которые потрясли» наш внутренний мир!
Так уж случилось, что привезли мы программу, целиком состоявшую из моих композиций. Ту самую, которую записали на радио и распространяли в кассетах. И вот — вечер первого концерта в джазовом кафе-клубе «Три мушкетера». Подвозят нас на обалденном микроавтобусе, выходим. В дверях сталкиваемся с нашим соотечественником Громиным. После обмена приветствиями, вопрос Николая: — А что будете играть?
Я, почувствовав неладное, мямлю робко: — Да мои пьесы…
— Ни в коем случае!!! — затопал ногами и замахал руками и всем, чем попало, наш, но, в тоже время, и уже местный Николай. — Здесь надо играть «стандарты» — иначе, не поймут, — поясняет свою непримиримую позицию русский датчанин.
— Ну, уж так вышло — куда теперь деваться, не ехать же назад? — пытаюсь извиниться я.
Подходим к сцене, осматриваемся, располагаемся. Колю, как «своего», просим помочь включить микрофоны.
— Да вас и так будет слышно! — возражает непримиримый соотечественник. После некоторых препирательств, строгий «хозяин» все-таки уступает гостям. Мы счастливы — микрофоны заработали.
Концерт начался, как здесь принято, после одиннадцати и открыл его наш друг в дуэте с местным басистом зрелых лет, Хуго Расмуссеном. Как мне показалось, если сложить вместе всех наших басистов, включая и меня, как бывшего, то, все равно, на одного Хуго не набрать. Гигант, да и только, но никому неизвестен (всю жизнь — в пределах одного города или близлежащих). Звезда местного значения. Дуэт исполнял, конечно, стандарты и начал с «Мой романс». Публика встретила их с воодушевлением, но, когда грянули мы со своими «нестандартами», воодушевления, несмотря на грозный прогноз, стало еще больше и концерт закончился неоднократным биссированием.
Так и хотелось произнести, заменив имя, популярную тогда фразу: — Николай, ты не прав!
Реакция самого Николая на мои композиции была противоречивой: то хвалил и говорил, даже, что сыграл бы их, то ругал, и кричал, что они — говно! Было три часа ночи, когда закончили играть, но публика и не думала расходиться. Видя такой успех, я предложил коллегам продолжить, но они, чисто по-советски, взмолились о пощаде, аргументируя, что «пальцы не казенные» или «пора и честь знать». Я, в свою очередь, лишь вошел в форму, разыгрался и готов был продолжать хоть до утра. Отличие двух систем: то, что в «совке» к одиннадцати уже заканчивалось (гардеробщицы — тоже люди да и покой соседей), здесь — лишь начиналось, и не швейцары и не соседи, почему-то, не были в обиде. Один из главных секретов капитализма!
Из клуба до отеля решили прогуляться по ночному городу пешком. Жизнь ничуть не утихла. Молодежь гуляла и каталась на велосипедах, повсюду торговали кофе и «хот-догами». По пути мы так и не встретили ни одного полицейского и не увидели не то, чтобы пьяного мордобоя, как в России, но и вообще какого-либо назревания конфликта — сплошное веселье и смех.
На следующий день мы погуляли по чудесному городу, чистому и опрятному до неприличия. Полюбовались его древними и современными красотами, повидали андерсеновскую каменную Русалочку (жили мы в центре и все было под рукой). Естественно, что прошвырнулись и по магазинам — как же бедному «совку» без этого? Цены были дикими — столица Дании славилась своей дороговизной, посему я купил себе лишь расческу. Зашли в лавку грампластинок — никакого стоящего джаза там не оказалось, а так, — всякая лабуда. Хозяину представились, что мы «ходоки» из России.
— О, перестройка, гласность! — обрадовался тот и немедленно подарил нам, стоящий не дешево, компакт-диск (громинский дуэт, записанный местной фирмой). Мы, со своей изощренной, советско-византийской ментальностью, сразу смекнули: раз дарит — значит, продукция не имеет спроса. Впрочем, несмотря на свою подозрительность, мы, наверное, были недалеки от истины.
Вернемся к нашим концертам, однако. Все дальнейшие — были, что называется, выездными, в том числе, и в городке, где родился, известный детям всего мира, великий сказочник. Речь, конечно, не о Марксе и не о Ленине! Почти всю эту уютную, маленькую страну за десять дней мы объездили вдоль и поперек на предоставленном нам автобусе «Мерседесе», но один раз плыли даже на морском пароме (страна разбросана по островам). Расселяли нас в шикарных мотелях («Скандик»), в двухместный номер на одного, со всеми удобствами, включая персональный холодильник с мини-баром в нем, телевизор («Сони» или «Грундиг») и непременную Библию на ночном столике на четырех основных европейских языках. Особенно поражала Библия! Нет, чтобы порнуху какую-нибудь подсунуть — они «Книгу Бытия» подкладывают. Ай, да капиталисты! Как же высоконравственно они умеют загнивать!!!
Теперь о проблемах бывших советских в условиях вездесущего, всепогодно-оголтелого сервиса. Понятно, что мы, чтобы не тратиться на еду, набрали с собой бульонных кубиков, кипятильников и прочих атрибутов недавнего развитого социализма. Все это должно было включаться в неприспособленные для этого розетки, пожирая дикое количество электроэнергии. Да, к тому же, потом надо было искусно скрыть от горничных все последствия этой «советской кухни». Особенно тяжко доставалось мне, привыкшему начинать утро с выпивания литровой кружки крепчайшего чая.
— Куда девать отходы производства? — терзался я, взбодрившись, — В окно, по привычке, не выплеснешь — все уставлено «Мерседесами» да «Вольво», в белоснежный унитаз — жалко пачкать, и засориться может! Но не везти же домой? Приходилось, всячески маскируя, класть в мусорную корзину. Нетрудно представить реакцию горничной: ох, уж эти русские! Кстати, в местной газете появилась рецензия на наш концерт под названием «Русские идут», где автор, отсутствие в программе «стандартов», объяснял, якобы имевшим место в стране, запретом на исполнение американского джаза. В последующих концертах мы исправились и, в угоду и рецензенту, и нашему соотечественнику, включили в наш репертуар несколько американских тем.
Николай заметил на сей счет: — Правильно! Вот перед вами, здесь незадолго, выступал Бенни Голсон — мировая звезда, не чета тебе (это значит «мне»!) — и то исполнил лишь одну свою тему «Не шепчи», а все остальное — были стандарты!
Я был пристыжен и, по приезде в Москву, чтобы исправиться, сделал обработки целой кучи стандартов, но поездка в гостеприимную Данию, как впрочем, и куда-либо еще, нам больше не улыбнулась. Несмотря на хороший прием, казалось, что публика спрашивает нас: — Где же вы раньше-то были? Почему мы о вас ничего не слышали прежде? Ведь вы уже с сединой… Не будешь же каждому объяснять, что у нас все было не как у людей, да это и скучно. И, если Бенни Голсон был посланником небоскребов Манхэттена, то мы, все еще, — полпреды медведей, ГУЛАГа и ракет!
Ну, а теперь о том, как мир тесен. Выступали мы в одном из маленьких городков в глубине страны. Сидим в клубе, пьем соки, отдыхаем после первого отделения. Вдруг издалека доносится: Юрь Иваныч, Юрь Иваныч! «Уж не галлюцинации ли? — думаю с тревогой, — «Я же нахожусь заграницей». А «юрьиваныч», тем временем, приближается и передо мной вырастают два молодых человека, из уст которых и вырывается это, непонятное европейцу, звукосочетание.
— Вы нас не узнаете? — спрашивают они в унисон, — Мы студенты из Электростали, гитаристы.
Я, придя в себя, припоминаю, что лицо одного мне знакомо.
— Мы увидели афишу и пришли на ваш концерт, — продолжают они своим дуэтом.
— А как вы здесь оказались? — спрашиваю я.
— Приехали на заработки, играем на улицах, снимаем жилье, — продолжают электростальцы.
— Это надо же, ребята, куда вас занесло, — подвожу я итог нашей беседы, — действительно — мир тесен!
Я понимаю, что эти ребята, здесь, на датской земле, и представляют одну из тех «групп захвата», о которых я упоминал выше. Встреча была, как бы, символическим приветом с Родины: услышали русскую речь — пора и возвращаться!
В последний вечер, накануне отлета, были мы приглашены на джем в клуб «Ля фонтет», где регулярно выступали заезжие звезды джаза. Подошли к дверям часам к семи вечера. Стучались, стучались — тишина, ни души. Подумав, что нас надули, вернулись в отель. На следующий день выяснилось, что приперлись мы на три часа раньше, исходя из наших совковых представлений. Помните поговорку? То, что в «совке» в одиннадцать уже заканчивается — на Западе только начинается! Испорченное настроение от несостоявшегося джема несколько подправилось просмотренной по телевизору трансляцией из Бонна концерта в честь 70-ти летия Арта Блэйки с участием массы звезд джаза, включая Фредди Хаббарда и Вэна Шортера. Впечатление было потрясающим!
На утро, вконец утомленные и подавленные этим тотально-вопиющим сервисом и бьющей изо всех щелей вежливостью и культурой, полетели мы назад, в свою хамскую «перестройку и гласность». Сопровождавший нас, по еще не изжитой, советской традиции, «искусствовед» в штатском все переживал — нужно теперь в качестве ответной меры, датчан к себе приглашать, а где деньги брать — неизвестно!
— Не волнуйтесь раньше времени — глядишь, снова путч случится и тогда — не до датчан будет! — утешил я «искусствоведа». Он внял разумности моего довода и утих в своих терзаниях, а я же — как в воду смотрел — очередной путч 93-го поставил на датчанах огромный жирный крест!
И думалось в самолете — в нашенском, аэрофлотовском, с грязью, грубостью стюардесс и милыми тараканами: все хорошо в Датском Королевстве да, только вот, в государственном гербе кое-чего не хватает…
Да, да! Совершенно верно, догадливый читатель, не хватает изображения голубого унитаза и рулона туалетной бумаги, как наиболее приметных и бросающихся в глаза черт этой славной, уютной, гостеприимной страны.
Надеюсь, ценящие юмор датчане, за эту шутку на меня не обидятся.