Голубая Стрела... Вспомнилась сказка одного итальянца.
Состав был действительно синим? Трудно сказать. Может, его окрасило настроение...
Безлюдное субботнее утро Курского вокзала - что может быть приятнее? Никакой толчеи, толстых тюков и теток, брани, шипения дверей электричек. Первозданная теплая осень - рыжий пастельный лейтмотив всего путешествия. Рыжая осень...
Рыжие листья под ногами и в воздухе - как на ветвях, так и в свободном полете; по-матерински нахмуренное небо в немного запачканном от кухонной работы переднике из облаков; озорной ветер, все еще чуточку летний, но изрядно погрустневший, в тщете тащащий тощее тело свое - скоро он уступит тяжелому зимнему брату.
И тепло. Немного политкорректной прохлады, как полагается, а не как обычно. Какая погода - такая и страна. Замечательная сегодня у нас страна. В кои-то веки. Пусть и не навеки.
Ковролиновый салон, немного душноватый. Первый класс, "по-нашему". Над головой телевизор. Громкость убавить? Ну да, ну да... Можно ехать.
Мастер "дает" препода. Как всегда о грустном: зачитывает выдержки "из сочинений". Проверка эрудиции современного абитуриента.
- Бокаччо: стиль эпохи Возрождения.
Смех.
За окном... Покосившиеся домишки, древесные шапки, собачьи конурки, провода, канавы, полянки, делянки, рощицы, просеки. Загород. Тепло за стеклом чувствуется кожей. Хочется открыть окно и отдать ковролиновое дыхание вагона взамен на еще свежий воздух. Нельзя. Нет, не просто не позволено - окно нельзя открыть. Его будто нет. Ощущения как у аквариумной рыбки. И никакого подножного корма.
- Павлов: замучил много собак.
Смешно. Нам, а не собакам.
- Ульянов: космонавт такой.
- Марокко - город в Африке.
- Декамерон: стиль эпохи возрождения
Опять. И снова. И вновь. Скоро начинаешь во все это верить и недоумеваешь: то ли Бокаччо написал Декамерон, то ли Декамерон - Бокаччо.
А Ленин определенно летал в космос.
По экрану над головой незаметно пробежал фильм, и тут же воцаряется акустическая смерть. "Аллегрова" восемьдесят пятого разлива поет о безответной любви, ненужные музыканты чешут гитары, синтезаторы и ударные установки в одном ритме. Мертвом, плоско-фанерном.
Смех. Грустный, отстраненный. Газ, квас, ананас - эта песня не про нас. Нам не страшен серый волк. Мы улыбаемся, потому что думаем: нас не настигнет акустическая смерть.
Это нельзя не слышать, хотя бессмыслица поэтических перлов задерживается каким-то фильтром. Будто поют на другом языке. Значит можно улыбаться и шутить. Такая смерть нам не грозит.
Но акустической смерти, как и дороге, есть предел - прибываем. Голубые экраны делаются черными. Вздох облегчения.
Тула. Выкрашенный в зеленую кондовую краску Московский вокзал. Сталинские своды, картины маринистов и реалистов (то ли штурм зимнего, то ли пикник у летнего) третьей подборки. Странная ностальгия по прошлому, в котором тебя не было.
Нас встречает Куб. Мастер покупает местную прессу в форме газеты (одна штука). На первой полосе - красавец в белом халате у аппарата с трубками. Навскидку предполагаю: анестезиолог. На поверку оказывается дояром. Почти угадал.
Маршрутка. За неимением метро - основное средство передвижения по городу. Еще есть странные автобусы, будто многократно постиранные, старые и от этого севшие, как отечественный свитер: невозможно встать в полный рост, только если голову просунуть в вентиляционный люк в потолке.
И трамваи, похожие на аспидов: густо-красные с желтой окантовкой и черными колесами.
Воздух кажется еще теплее, прохладный ветер шалит.

Огромная площадь, огромное здание, огромный Ленин. Который космонавт. И взгляд его устремлен явно на звезды, которых не видно. Мастер поворачивает кепку - больше ритуал, чем неудобство козырька - и "дает" туриста. Лукаво прищурившись скорее Лукичу, нежели прицелу аппарата, щелкает цифрами. Теперь Лукич с нами навеки. Его можно повесить на рабочий стол, поработать с ним в "Фотошопе", распечатать, положить в коллекцию с ему же подобными. "Ленин всегда с тобой, Ленин всегда живой". Настоящий советский композитор вместе с настоящим советским поэтом и не подозревал, насколько он оказался прав. Какой там Че Гевара!

Тульский кремль. Схема у входа, чтобы не заблудиться: квадратный двор с церковью (закрыта), камерой пыток (обед) и музеем оружия.

Музей ощетинился. Аркебузы, мушкеты, штуцеры, пищали, ружья, винтовки, карабины, "калаш", пулемет Максима (кое-кто утверждает, что на самом деле - Анки). Особое впечатление - казацкая пика. Коня на скаку остановит... Определенно женская натура, хоть и фаллических очертаний.
Небольшой ресторанчик встречает с гостеприимством салона голубого экспресса - той же акустической смертью. Готовят отменно, по-домашнему. Передник матери-неба из облаков стал чуть грязнее. Не иначе посодействовало в готовке. Вина немного, но оно пьянит, и голоса акустической смерти начинают долетать до укороченного этиловым спиртом разума.
"Круто, ты попал на ти-ви...".
"Мне жить еще не поздно, а умирать так рано..."
Фабрики (звезд) - рабочим! Товарищи, вы как в воду глядели, малюя белой краской на кумачовых полотнах. Где там Нострадамусу!
В Ясную Поляну добраться нелегко. Пресловутую маршрутку отловить - что зайца голыми руками. Над нами сжалился "Икарус". Потрясая резиновой гармошкой, словно обессилевший дед на завалинке старым баяном, пополз в сторону имения Льва Николаевича. По стенам, потолку, хватаясь за поручни, продавливаясь всюду, словно тесто сквозь пальцы, добросовестно исполняет свой долг контролер.
Осень тяжелеет, но боится расставаться с последними крохами тихой печали и умением ей радоваться. Небо готово заплакать, но оно сдерживается, потому что знает: эти слезы ни к чему.
Снова Лукич. Белый и важный как полярная сова, в военной шинели. Фантазия дорисовывает под шинелью китель, руке - трубку, губе - усы. Спасибо... за наше счастливое детство.
Все может быть...
Сувениры. Везде одинаковые безделушки. Кроме пряников, настоящих, тульских. Отрада гурмана и простого сладкоежки. Пироги, петухи, коты, милиционеры... Форма ни при чем. Главное - начинка и размер. Хотя все выбирают по форме.
- Двух ментов, пожалуйста.
Ясная Поляна. Небо сдерживается с трудом. Аллея... Выглядит будто не прошло сотни лет. Ищу взглядом отпечатки босых ступней и удивляюсь, не найдя таковых. Удивление улетучивается при виде указателя: "Могила Толстого". Вот оно в чем дело.
- Жоповисно, - улыбается Мастер и направляет объектив на полумертвую корягу. Она видела Льва Николаевича, только ей это безразлично, равно и собственная жоповисность. Как ни парадоксально, растения нарциссизмом не страдают.
Могила Льва Николаевича причесана дерном, припудрена цветами. Замечательный был ракетчик, картограф, граф. Ну, и писатель. И вообще, хороший человек. Грех не выпить.
Мастер "дает" советского интеллигента, открывает красное и оказывает графу честь. Остальные прилежно берут с него пример.
Небо плачет. Скупо, словно неумело.
Домой. Это не существительное. Это глагол, неспрягаемый. Домой - значит домой.
Время против нас, и на поезд не успеваем. Маршрутка - словно наваждение. Теперь и домой на ней.
Дремота, кочки, сумасшедший водитель. Мастер "дает" самурая, будто ни кочек, ни дремоты, ни водителя... Уважаю.
Домой.

Artem

Все вопросы, замечания или претензии - к модератору чата "Разговоры о джазе" (ник в чате - Донна_Анна) или к администратору чата (ник в чате - ChatMaster).

ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ

ВОЙТИ В ЧАТ
(незарегистрированные посетители смогут увидеть разговор в чате, но не смогут принять в нем участие)

ВСТРЕЧИ ОНЛАЙН · ВСТРЕЧИ ОФФЛАЙН
NEW Завсегдатаи чата рекомендуют музыку начинающим