|
Когда вспоминаешь "джазовые" 60-е
годы, то не устаешь благодарить судьбу за то, что
она подарила общение с самыми яркими личностями,
какими были джазмены в нашей стране. Это еще было
важно потому, что все происходило в те жуткие
годы, когда коммунистический пресс "стирал"
любую индивидуальность, когда собственный
взгляд на мир был преступлением. Джазмены в то
время были - как особое племя со своими мифами,
языком и даже одеждой. Я помню, как выделялась
шляпа-канотье трубача Меркурьева на фоне рабочих
кепок, в которых ходила вся Москва. Или
американские (тогда говорили "стейцовые", от
Юнайтед Стейтц) ботинки Коли Брызгунова, которым
завидовала вся "мерзляковка", обутая в
"Красный скороход".
Такие слова, как "чувиха",
"лажа", "лабать", "кочумать",
"берлять", и даже "сурлять" - родились в
джазовой среде. Джаз в то время был не стилем
музыки, а способом выживания в советской пустыне.
И тогда было два джазовых центра. Один - это биржа
на Третьяковском проезде, где размещалась
контора гастрольного объединения ВГКО
(музыканты расшифровывали эту аббревиатуру
"Все г..., как один"), и бесчисленное множество
самодеятельных биг-бендов, которые базировались
в различных домах культуры, - в то время эти
оркестры назывались эстрадными.
Феномен биржи связан с тем, что в те времена, если
деньги, отпущенные на культмассовую статью, не
потрачены, их больше не дают, а на другие нужды их
по тем законам потратить было невозможно. Вот
почему во всех организациях и конторах на все
советские праздники проходили так называемые
праздничные вечера. Программа их состояла из
торжественной части (как правило, доклад с
пересказом передовицы из газеты "Правда"),
ну а затем, конечно, танцы. И эти тысячи контор не
могли обслужить казенные оркестры, вот почему
профком приглашал по договору джаз.
Часто профбоссы были абсолютно
некомпетентны в музыке, и я помню, что когда один
из них потребовал электромузыкальные
инструменты, а платил он только по количеству и
очень мало, то в договоре, чтобы набрать нужную
сумму, были указаны следующие инструменты:
"электро-маракасы-альт",
"электро-маракасы-тенор" и так далее до . . .
"электро-маракас-сопранино", и вот, когда
вместе с музыкантами пришла группа алкоголиков и
за бутылку портвейна под их музыку начала с
остервенением трясти маракасами, на вопрос
босса: "Где же электричество?" - был получен
ответ: "Вы что, не видите, как их трясет?"
Всегда в конце декабря или перед 7-м
ноября на бирже толкалось огромное число
музыкантов с инструментами. Тут живо обсуждались
последние передачи Уилиса Коновера (вот почему
джазмены, слушая заодно и политические передачи,
всегда знали истинное положение вещей, отличное
от официоза), и можно было узнать рецензию того
или другого московского "светила" на
последнюю запись Девиса или Колтрейна, купить
мундштук или палки, джазовую пластинку, а если
повезет - найти работу. В толпе выделялся своей
импозантной бородой барабанщик Олег, которого
так и звали "Борода". Кроме того, что он был
классным диксилендовым барабанщиком, Олег
прославился на всю Москву своими
"приколами" Так он мог подойти к какому-то
начинающему музыканту и спросить:
"Свободен?" И на ответ, полный надежды: "Да,
да, свободен!" - громовым голосом
провозгласить: "Да здравствует Свобода!!" -
под смех окружающих джазменов. Или он же, в
гололед, когда машины с большим трудом
взбирались вверх по крутому Третьяковскому
проезду, перед самым бампером вдруг начинал идти,
как инвалид, сильно хромая, еле подтягивая одну
ногу, но когда достигал другого тротуара - шел
совершенно нормально под дикую ругань шофера и
гомерический хохот праздной толпы.
Его же любимой шуткой было: когда
заканчивались танцы и музыканты собирали
инструменты, Борода, зачехлив подставки, брал
чешскую кривую тарелку невероятных размеров и с
невозмутимым видом отпускал из рук. В тишине зала
раздавался чудовищный грохот, и тогда следовала
коронная реплика: "Что-то упало?"
Другим джазовым пристанищем, как я уже
говорил, были биг-бенды. Я, например, начинал с
оркестра Центрального клуба милиции, который
находится рядом с Бутырской тюрьмой и, к моему
удивлению, милиционеры-оркестранты ходили
обедать в тюремную столовую. Руководил
биг-бендом знаменитый оркестровщик Даниил
Абрамович Браславский. Хотя мы играли
американские оркестровки, того же Гленна Миллера
(я был поражен, что саксофонисты знали все
писанные соло наизусть), но о том, чтобы сыграть
эти пьесы на сцене, в те времена не могло быть и
речи. Поэтому все московские биг-бенды играли
тогда огромные попурри на темы песен
Дунаевского, которые почему-то носили название
"фантазия". Такую фантазию сочинил Даниил
Абрамович. Я помню, она произвела на меня
колоссальное впечатление из-за мастерски
написанных хорусов и классного звучания групп.
Браславский - один из корифеев
отечественной аранжировочной школы, писал тогда
свой знаменитый учебник и рассказывал о том, что
нанятый им переводчик делал для него перевод
"фирменных" школ. Я помню, как он приносил на
репетицию узкие полоски нотной бумаги, на
которых были написаны отдельные аккорды и риффы.
На нас он проверял звучание примеров, которые
затем были помещены в его учебник. Тогда он
сокрушался, что редакторы заменили слово
"аранжировка" в заглавии книги на
"инструментовка", а биг-бенд - эстрадным
оркестром.
Но все равно его книга была по сути
первым джазовым пособием, в ней впервые были даны
джазовые термины (офф-бит, брейк, шагающий бас), а
также словарь всех биг-бендовых штрихов
("домик", шейк, дойт). И сейчас эта книга не
потеряла своей актуальности.
И когда, наконец, состоялся первый
концерт оркестра по случаю очередной годовщины,
я увидел, как Браславский преобразился: перед
хорусом труб он сделал взмах и сказал:
"Прошу!". В этом жесте было столько
благородства, что от неожиданности я чуть не
пропустил вступление.
Говоря о биг-бендах, нельзя не сказать
об игре на "халтурах". А надо объяснить, что
на джазовом сленге, "халтурой" называлась
любая неофициальная игра за деньги. В те времена,
когда государство пеклось, чтобы не было богатых,
и пресекало любую возможность подработать (а
справку для работы "по совместительству"
нужно было с великим унижением выпрашивать у
начальства - могли и отказать), музыканты
исхитрялись все же найти самые фантастические
виды заработка. Кроме свадеб и загородных танцев,
куда не дотягивалась "рука" МОМА
(организации, курирующей казенные оркестры), мне
были известны такие занятия: кто-то переводил
американские джазовые учебники и продавал этот
джазовый самиздат. Один саксофонист, которого
так и прозвали "Олег-Попугайчик",
перегородил свою комнату пополам сеткой и
разводил сотни волнистых попугайчиков. Другой,
басист, каждое воскресенье торчал на
"Птичке" (так называли "птичий рынок"),
продавая там редкие породы рыб, которые сам и
разводил. Один барабанщик нашел совсем
удивительное занятие: делал шпаргалки. Для этой
цели он нанимал профессоров и доцентов, те ему
писали сочинения и другие экзаменационные
работы, а он, уменьшив фотоспособом до величины
игральной карты, толкал их абитуриентам во время
вступительных экзаменов.
Еще один басист "закадрил" (на
музыкальном сленге - познакомился) дочку жокея и
вдруг начал "угадывать" лошадь, которая
приходила первой на бегах. Сейчас это звучит
дико, но тогда за такую "деятельность"
запросто можно было угодить "за диез" (за
решетку, на которую так похож знак диеза #) по
статье, которая цинично называлась "за
нетрудовые доходы". В то время "трудовыми"
считались только 100 руб. в месяц, ибо такова была
ставка в МОМА, или 3 руб. за концерт в ВГКО (нищими
легче управлять). И это особенно удивительно,
потому что тогда в стране процветало тотальное
доносительство, а ведь, например, Олег-Попугайчик
жил в коммунальной квартире, и было достаточно
одного "сигнала" соседей, чтобы состряпать
дело (хотя мы помним, что диссидентам и так
"шили" дела). Все это как-то быстро забыли те
рок-музыканты, которые "обслуживают"
культурную программу Зюганова.
Но основная масса музыкантов
зарабатывала на халтурах. И я расскажу о своей
первой халтуре, которую играл с музыкантами,
тусовавшимися вокруг биг-бенда Д. А.
При каждом оркестре был малый состав,
который халтурил на свадьбах и танцах. Помню меня
пригласили поехать на "халтуру" - играть
танцы в подмосковном селе Ромашково.
Алкоголик-саксофонист уже на сцене заявил:
"Чуваки, маленькая лажа - я забыл трости". Он
тут же выломал донышко от спичечного коробка и
примотал шнурком к мундштуку. Его саксофон
извлекал столь чудовищные звуки, что местные
девушки передали нам "по секрету": за такую
игру после танцев нас встретят и побьют. Чтоб не
искушать судьбу, мы решили идти к станции через
поле вброд. После каждого шага, а дело было ранней
весной, к ноге прилипал огромный ком земли. В
довершенье ко всему, лед не выдержал и мы
провалились в реку - на наше счастье она была по
колено. Но хуже всего было контрабасисту с его
огромной скрипкой, и мы по очереди тащили эту
бандуру. Самое смешное, что нас никто не ждал - все
это было шуткой. Сейчас может показаться
странным, но в те годы в Москве было так плохо с
досугом, что находились любители поехать с
музыкантами на танцы за город. Тогда с нами
поехал один тип, который, накурившись анаши, мог
часами декламировать монологи Ленина из фильмов.
И вот мы сидим мокрые на платформе и ждем поезд,
под картавый, бесконечный монолог о мировой
революции и пролетариях - сюжет, достойный
Хичкока.
Но вернемся к биг-бенду Браславского. В
конце сезона, после заключительного концерта,
музыканты выпивали и начиналось самое
интересное: музыкантские байки. Я помню, как
Даниил Абрамович рассказал о своей первой
импровизации: "В 20-е голы, во времена НЭПа, я
играл на саксофоне в ресторане "Метрополь" и
обычно в нотах, - рассказывал Браславский, - были
выписаны все соло. Но, вдруг, в одной пьесе я,
вместо нот увидел буквенную гармонию и слова
"ad libitum", что означало "по желанию". Я
растерялся, - вспоминал Д. А., - но руководитель
крикнул: "играй!" И я такого наиграл, -
рассмеялся Браславский, - что в перерыве дирижер
отхлестал меня этой партией по щекам".
Пожилой саксофонист, раньше служивший
военным музыкантом, рассказал такую историю:
"До войны наш духовой оркестр играл в парке. К
ужасу нашего свирепого старшины, к концу вечера
все музыканты были в стельку пьяные. И это при
том, что он не отходил от них ни на шаг. Как могли
они напиваться, было для него непостижимо. А дело
в том (старые москвичи помнят), что в Москве на
каждом углу были киоски продавцов газированной
воды, у которых был кран, заряжавший воду
углекислым газом и два больших стеклянных сосуда
с сиропом, который они за отдельную плату
подливали в стакан. Так вот музыканты придумали
такую хитрость: Они договорились с газировщицей
и та, вместо воды, наливала им под прилавком в
стакан водку, которую они ей заранее приносили. И
вот старшина, запарившийся в перерыве бегать за
музыкантами, решил попить газировки и подошел к
киоску. А газировщица видит: военный, с
музыкантскими петлицами, в фуражке
"здравствуй-прощай" (так прозвали довоенную
форменную фуражку за то, что она была и спереди и
сзади одинакова), ну и налила ему полный стакан
водки и, подкрасив сиропом, протянула, ничего не
подозревающему старшине. Тот с размаху хлопнул
стакан, а поскольку он вообще не брал в рот
спиртного, то разведя руки вскричал: "Я умираю!
Несите меня, несите!" При этом саксофонист так
уморительно изображал старшину, что мы со смеху
упали.
Следующий случай рассказал тот же
саксофонист. У них в части проходил срочную
службу композитор Новиков (а может, у него другая
была фамилия). И, конечно, его направили в оркестр
играть на большом барабане. Но вот беда: по ночам
он в клубе сочинял какие-то опусы, и его игра на
рояле мешала спать музыкантам, казарма которых
была неподалеку. И вот те решили отучить
композитора от ночных занятий. Раздобыли
металлический шарик с дырочкой, продели в него
тонкую леску и просунули шарик между струн рояля.
И когда Новиков под утро решил лечь спать на
раскладушке, стоявшей тут же на сцене, вдруг
раздался звук "соль" - это музыканты из
другого здания дернули за леску. Ну композитор,
понятное дело, встал, обошел рояль, открыл крышку,
может мышь какая. Нет ничего. Лег он опять, но
вновь звук "СОООЛЬ". Еще раз он встал, все
проверил, но и второй раз ничего не нашел. Так
продолжалось несколько раз. И вот утром приходят
в клуб, а там все портьеры, все занавески узлом
завязаны, а на сцене сидит композитор и свои
кальсоны то завяжет, то развяжет, то завяжет, то
развяжет. "Ну и увезли его, сердечного, -
закончил историю саксофонист, - в желтый дом:
комиссовался".
В биг-бенде Браславского я играл в 62-63
голах. Позднее с Даниилом Абрамовичем мне
пришлось встретиться, когда он был дирижером
МОМА (контора, курирующая оркестры ресторанов).
Там его, как мастера, быстро сожрали антиджазовые
партийные чиновники от музыки, и он перешел на
военно-дирижерский факультет. Когда я служил в
армии, в оркестре министерства обороны, мы играли
"фантазию на русские темы", Браславского,
которая сделана мастерски, с хорусами, очень
выигрышно показывающими звучание всех групп. Эта
фантазия всегда принималась публикой "на
ура".
Уже в 80-е годы я встречал по Москве
афиши оперетт Кальмана, на которых особой
строкой было выделено то, что новую аранжировку
сделал Д. А. Браславский.
Однажды, когда я встретил Д. А. на
каком-то концерте и сказал ему, что у меня выходит
учебник "Трубач в джазе", посвященный
джазовой артикуляции, он попросил обязательно
сообщить, когда он выйдет. В 89 голу, сразу после
выхода книги, я позвонил Д. А. . Трубку подняла его
жена и когда я сказал, что звонит его бывший
музыкант и что я хочу подарить ему свою книгу. Она
вдруг заплакала и сказала что Даниил Абрамович
месяц назад умер.
|
