Прерванная репетиция
Знал когда-то я одного несгибаемого заведующего эстрадным отделом. Выпить он любил и, случалось, нажирался "по-черному", но дело свое разумел и на любом собрании, заседании или экзамене был всегда, "как штык", вовремя.
Вот и у нас, в Электростальском училище, случились госэкзамены, и пригласили мы председателем комиссии вышеозначенного героя. "Герой" заверил, что, несмотря на выполнение им подобной функции в Минске, он поспеет к нам тютелька в тютельку. И, ведь надо же, поспел, стервец! Усаживаемся мы на скамейку в электричке, а он как раз и входит в вагон и заявляет громогласно: - А вот и я, здрасте!!
Мы, потрясенные такой прытью, да в таком возрасте - отнюдь не юноша и далеко не молодой человек - прямо с корабля на бал, т.е. с поезда на электричку. Вот виртуоз, а ведь в Минске, разумеется, окончание экзамена обмывали, как положено, о чем свидетельствует тяжелый перегар из уст нашего друга.
Воистину, как у Маяковского: "гвозди бы делать из этих людей"... Не в пример мне, слабаку, - если уж выпью, то пропадай все пропадом! Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. И вот послушайте, как эта самая "проруха" и приключилась.
Репетировали мы в училище на Ордынке в 12-м классе на втором этаже. Состав был следующий: Черепанов на трубе, Киселев на саксе, Уланов на басе, Гороховский на барабанах и я у рояля. Репетируем себе и репетируем, а за окном уже темно (поздняя осень), вечер. Вдруг дверь в класс стала как-то нервно, с завидной регулярностью приоткрываться, как бы говоря этим: - ну прервитесь на мгновенье - важное дело. Вообще-то заглядывание в класс - дело обычное. Делает это всяк, кому не лень, идя мимо по коридору, поэтому на это внимание не обращается. Но на сей раз дверь своей настырностью нас "достала" и мы, уступив ей, умолкли. "Нервная" дверь впустила в класс красного как рак и делающего руками какие-то таинственные знаки завуча. Тогда завучем в Гнесинке был видный мужчина средних лет, пониженный из работников министерства культуры, вероятно, за "кир", а краснота свидетельствовала, что понижение не привело к исправлению, и выпито было на сей раз прилично. Но немного истории.
С этим завучем у меня сложились несколько странно-игривые отношения. "Игривость" их заключалась в следующем: в конце каждого учебного года (я тогда уже работал на Ордынке) он предлагал мне стать заведующим эстрадного отдела, искушая всяческими сомнительными привилегиями. Я, по своему малодушию и из принципа "зачем обижать хорошего человека", соглашался. Радостный завуч составлял мой учебный план на будущий год, распределял нагрузку, я писал заявление, и мы расставались на лето. За лето я освобождался от гипнотических чар "искусителя" и в конце августа извещал его, что возглавить отдел все еще не решаюсь. Бедный завуч очень болезненно реагировал на мое легкомыслие (вся нагрузка летит кувырком), и я, в качестве моральной компенсации, дарил ему курительную трубку из своих запасов. Завуч был страстным поклонником этого никотинного жара, хотя, правда, и сигаретами не брезговал. Заметим, что тогда в стране с табаком был "напряг"... Подарок резко гасил огорчение моего доброжелателя, и неприятная тема плавно забывалась до весны. Весной весь цикл (уговоры, соблазны, писание заявления) повторялся вновь и осенью завершался моим очередным отказом и очередной трубкой. Так продолжалось в течение нескольких лет, пока запас моих курительных приборов не иссяк и мне не пришлось просто тихо уволиться.
Но вернемся к нашей прерванной репетиции. Войдя в класс, "красный" завуч спросил неожиданно:
- Есть ли среди нас кто-то с машиной? Надо одного товарища подвезти до дома - ему плохо.
"А кому сегодня хорошо?" - так и хотелось спросить, цитируя Брежнева из известного анекдота, но мы всполошились и устремили свои взоры в сторону нашего барабанщика, тогда единственного среди нас владельца видавших виды "Жигулей". Гороховский растерянно признался, что имеет водительские права и согласился помочь по окончании репетиции. "Красный" завуч, еще более заалев от радости, сказал, что подождет и скрылся за временно успокоившейся дверью.
Мы возобновили игру, но, увы, ненадолго: назойливая дверь вскоре снова занервничала и задергалась, из чего мы заключили, что довести до конца репетицию сегодня нам не светит. Труба и саксофон поспешили в свои футляры, а за ними - и контрабас в свой чехол. Закрыл я и крышку рояля - ведь интересно, что же там приключилось?
Подгоняемые жгучим любопытством, мы покинули класс, завуч сказал, что больной у него в кабинете и впустил нас туда, издавая звук "т-с-с-с" и всячески призывая нас к конспирации, чтобы не в меру любознательный студент, не дай Бог, не пронюхал... А было, что нюхать (винные пары) и было, что скрывать от настырных студентов! На полу полулежал на боку в позе римского патриция, пьяный в стельку, наш упомянутый в начале, "несгибаемый" заведующий. Он и здесь сегодня тоже был председателем комиссии: кто-то что-то сдавал, а потом, как положено на Руси, "сабантуй" (говорят, от татар этому безобразию еще во время татаро-монгольского ига научились и оно так понравилось, что вот уже в течении 600 лет искоренить его не могут!). Вид у нашей жертвы последствий ига был не очень: шляпа набекрень, очки с носа сползли, плащ "патриция" уже порван и испачкан, рядом, на полу - полураскрытый пухлый портфель. "Раненый" патриций-председатель что-то бормочет про двойки и пятерки и, пытаясь воображаемой комиссии-сенату пояснить ускользающую мысль, беспомощно шевелит непокорными ручонками. Да, "проруха" что надо!
Наш обладатель "Жигулей" как глянул на предстоящего клиента, так и застыл с раскрытым ртом, из которого истекло тонкой струйкой: - Ну и подарочек! А если он блевать начнет или обо****? (...и, ведь надо, как в воду глядел!).
Но все мы, во главе с не столь пьяным завучем, стали уговаривать нашего взъерепенившегося товарища, что надо помочь человеку в беде - с кем не бывает. Коллега постепенно уступил нашим мольбам и согласился, что увидеть поверженного последствиями татаро-монгольского ига "патриция" приходится не так часто, как бы хотелось. Теперь предстояло дело тоже не простое: как-то незаметно вынести тело "раненого" из кабинета и донести его до машины, притом скрытно, чтобы коварный и любознательный студент, увидев подобное, не глумился потом над тяжелыми минутами всеми уважаемого председателя. Надо отметить, что с операцией мы справились блестяще: кто-то стоял на "атасе", кто-то волок по коридору, кто-то придерживал двери. Салон "Жигулей" благополучно наполнился грузным и рыхлым телом вместе с портфелем и не желавшей держаться на голове шляпой. Гороховский и его "больной" пассажир уехали, мы пошли по домам, завуч - к себе в кабинет - вероятно, добавить на радостях. Хорошо еще, что не пришлось грузить и его, а он мужчина крупный, и понадобился бы грузовик.
Как рассказал нам потом владелец "Жигулей", самое интересное началось в машине: клиента развезло в уютном и теплом салоне, и он заблевал все кресла и даже... (предчувствие водителя сбылось!).
Посочувствуем нашему барабанщику - вот как хорошо иногда не иметь машину и передвигаться на своих двоих.
18.10.1999.
|
