Да это я ему соло написал!
Поступив на работу
Электростальское муз. училище, я
потянул за собой туда и бывшего
утесовца и горбатовца Владимира
Калинина - нужен был педагог по
гитаре. Владимир Николаевич был
немного старше меня, но имел огромный
жизненный опыт, особенно по части
вхождения в "штопор" и
выхождения из оного (авиация здесь ни
причем - речь о запое). В тот период он,
как и я, после роковой поездки в
Одессу, был в "завязке". Мы с ним,
поэтому охотно предавались
осуждению этого гнусного порока,
трясясь в вагоне поезда Москва -
Ногинск. Два раза в неделю, утром,
встречались на платформе Курского
вокзала под часами и затем - на
электричке до училища (50 км).
Я, выходя из дома без
четверти восемь, доезжал на метро до
площади Ногина, где выходил на свет
божий и завтракал в открывавшемся в 8
часов ближайшем кафе или пельменной
на улице Богдана Хмельницкого (Маросейке).
Затем шел пешком до Курского, где и
встречался с коллегой-гитаристом. По
пути, если было нужно, заходил в
булочные и аптеки.
Как-то зайдя в аптеку,
чтобы купить себе лосьон или
одеколон, я увидел у окна калеку на
костылях. Костыли его выстукивали по
паркету мелкую дробь. Сюжет был ясен -
колотун! Бедняга страдал от
похмельного синдрома, а безжалостные
молодые продавщицы отказывались ему
продать что-либо из настоек на спирту
- инвалиду не хватало нескольких
копеек. Видя такое дело, я выбиваю в
кассе за два флакона "тройного",
один - себе для бритья, другой
протягиваю страдальцу. Он онемел от
счастья и лишь "обдал" меня
теплой волной признательности без
слов, которую я почувствовал всем
телом. На душе стало хорошо - спас
человека! Вскоре почти таким же
образом пришлось спасать и коллегу-гитариста.
В семь утра - телефонный звонок. В
трубке знакомый голос:
- Умираю! Есть ли у тебя что-нибудь
выпить?
- Только одеколон, - отвечаю
я спросонья.
- Вези! - требует трубка.
Встречаемся, как обычно,
под часами без четверти девять (поезд
в 9.07). Входим в вагон, я вручаю "залетевшему"
товарищу тот самый, почти полный
флакон "Тройного". Володе не
терпится, поезд трогается, набирая
скорость. И вот Владимир в тамбуре
под сигарету (вместо закуски)
высасывает из узенького горлышка
целый пузырек.
- Ну и гигант, - думаю я, а
ему уже хорошо! Хорошо и мне - еще
одного спас! Начал подлечившийся
коллега рассказывать бесчисленные
истории из своей жизни - полтора часа
незаметно и пролетели. Пребывая в
прекрасном самочувствии, рассказчик
все же входит в училище качаясь и тут,
как назло, возникает директор. Вот и
"засветился" Вовик, а был такой
импозантный (солидняк!). Но на сей раз,
все обошлось - случайность, с кем не
бывает, и работа шла своим чередом.
Владимир Николаевич в качестве
реабилитации начал писать "школу
аккомпанемента" на гитаре. Дело
нужное, заметим мы!
Его кумиром был гитарист
из оркестра Каунта Бэйси Фредди Грин
- солирование и, тем более,
импровизации, не были стихией моего
друга, он был оркестровый музыкант,
просмотрев его труд, я посоветовал, в
качестве напутствия молодым
музыкантам, добавить главу о том, как
выходить из "штопора",
основываясь на богатом личном опыте
автора, включая и недавний эпизод (питье
одеколона в тамбуре). Он со мной
согласился и обещал добавить столь
существенный материал.
Но время шло: вот уж
завершились весенние переводные
экзамены, прошли и вступительные.
Неожиданно вызывает меня директор, а
я был заведующим отдела, и говорит:
- Пришла женщина и жалуется,
что столько денег заплатила нашему
педагогу по гитаре, а сына в училище
не приняли! Сколько еще надо
заплатить и кому? Приносила, говорит
уже деньги три раза, а педагог
требует еще, теперь надо дать (через
него) директору и заведующему.
Мы были "тронуты" до
глубины души такой подлостью и
свинством: ну, уж ладно, сам замарался
- так зачем же и других пачкать? Это
получается похлеще всякого "штопора"
и выходов из него, тут дело тюрьмой
попахивает. Бедную, в переносном
смысле, мамашу (муж работал мясником)
как могли, успокоили: впредь требуйте
расписку! Взяточнику "строгий"
директор предложил уволиться по
собственному...
Нужно было снова искать
гитариста. Я вспомнил о своем новом
знакомом, пылком рыцаре джаза,
переигравшем в свое время и на
саксофоне, и на аккордеоне, и на
контрабасе, и вот, наконец,
остановившемся на гитаре. Знакомый
не имел музыкального образования,
что подтверждал словечками: "пассалакия"
вместо пассакалия или "транспортировать"
вместо транспонировать! Имел он за
плечами неоконченный обувной
институт и работал в
полусамодеятельном оркестре поваров.
Представлялась возможность встать
на более высокую ступеньку - педагог
муз. училища (!), хотя не каждый
захочет мотаться за город. Мой
знакомый, Миша, решился. Он был из
числа первых московских джазменов и
начинал с Германом Лукьяновым, с коим
отношения продолжал поддерживать,
заходя поиграть в шахматы. Он мог
рассказать много забавных вещей о
своем партнере. Вот одна из этих "забавностей".
- Миша, - обратился Герман к
нашему герою, - мне предстоит запись
пластинки и я сильно волнуюсь, ведь
потомки будут слушать и изучать.
Наш находчивый Миша однако
успокоил собеседника: - Не волнуйся
зря - потомки не тебя, а Клиффорда
Брауна изучать будут!
Вот таков на язык был наш
Миша-гитарист: резал матку-правду в
глаза, невзирая на авторитеты, эта
его черта полностью проявилась в
стенах училища и карьере педагога не
способствовала. Но пока еще
продолжим о Германе.
В ответ на Мишин рассказ я
тоже вспомнил одну "забавность".
Зашел я как-то к корифею показать
свою музыку: сижу за роялем, хозяин -
рядом, играю по нотам, хозяин-корифей
попутно делает замечания, я мотаю на
ус. Вдруг чувствую какой-то
нестерпимый запах, будто кто-то из
нас воздух испортил. Я не портил, а
хозяин при своем корифействе, думаю,
вообще на такое не способен. Откуда
же такое зловоние? Я начинаю нервно
вертеться, Герман тоже как-то
заволновался. Я оборачиваюсь. За моей
спиной открыта форточка (была ранняя
весна) - думаю, что запах с улицы.
Обращаю внимание хозяина на сей факт:
может, форточку закрыть? - дышать
нечем! Герман смотрит на форточку,
потом случайно на пол. На ковре, возле
рояля, чуть ли не у самых наших ног,
возвышается внушительных размеров
куча, источавшая эти самые миазмы.
Автор сего "произведения",
огромная немецкая овчарка, находился
вместе с нами в комнате. Надо
заметить, что Герман испытывал
слабость к этим животным и был
заядлым собачником всю жизнь. Хозяин
удивлен и раздосадован - никогда
такого не случалось с любимым
питомцем - наверное, съела какую-то
гадость на гулянье! Было уже не до
музыки: надо было заниматься уборкой
и чисткой ковра. Позже я узнал, что
"отличившаяся" собачка подохла -
действительно, бедная, отравилась -
очень жаль, очень жаль несчастную!
Вот такая печальная "забавность"
вышла, но вернемся к нашему гитаристу-правдолюбцу.
На работу его приняли,
закрыв глаза на отсутствие
специального образования (я его
рекомендовал как отличного
музыканта), и наш Михаил приступил к
занятиям. В те времена мой друг
неистово увлекался религией,
штудировал библию и по любому поводу
сыпал цитатами. Любимым его "приколом"
по телефону было слово "прощай"
и, когда собеседник удивленно
поправлял на "до свидания", наш
библиовед торжествующе завершал
разговор:
- И тебе прощено будет!
После чего смачно вешалась трубка.
Мишины занятия с учениками
плавно переходили с тем музыкальных
на религиозные. Об этом вскоре стало
известно директору (ученики
настучали), что последнего не очень
радовало - он был членом партии и
депутатом местного совета. Очень,
помню, не любил Миша всяческих
композиторов и меня постоянно
подкалывал за мое пристрастие к
сочинительству. Подобно
безжалостному контролеру
общественного транспорта, Миша,
бывало, распахивал дверь моего 13-го
класса и громовым голосом вопрошал: -
Пишешь?! Это звучало как: - Гражданин,
ваш билет?! Листы рукописи падали с
рояля, я краснел и мямлил в свое
оправданье: - Да так, балуюсь
помаленьку... извини! И чувствовал
себя в тот момент закоренелым
безбилетником.
Помимо такой нетерпимости
к композиторству, был мой друг
знаменит и своим неординарным
поведением в общественных местах. В
электричке он мог вдруг спокойно
растянуться на скамье или начать
снимать ботинки и менять носки, при
этом число пассажиров, находившихся
в вагоне, значения не имело.
Одной из его причуд было
ношение двух шапок (!). Одна, более
теплая, для улицы, другая - менее, для
помещения. Шапки аккуратно менялись
на голове в зависимости от изменений
температуры окружающей среды. (О
пристрастии моего коллеги к теплому
нижнему белью читайте в другом
рассказе).
Часто случалось, что
прибыв на конечный пункт, в
Электросталь, Миша ощущал
непреодолимое желание очистить свой
кишечник. Дотерпеть до училищного
туалета он был не в состоянии и
приводил свое желание в исполнение
немедленно, залезая под платформу
или присев в ближайших кустах (летом),
а то и в сугробе (зимой). Опять таки,
проходившие мимо студенты и педагоги,
включая женщин, ничуть не уменьшали
решительность моего товарища. Но
закончим с этими гнусностями и
вернемся к искусству.
Надо заметить, что у нас на
эстрадном отделе была хорошая
традиция - вновь поступивший педагог
выступал перед студентами, дабы им
было ясно с кем они будут иметь дело.
Предложили выступить и нашему
Михаилу, тем более что он похвалялся
недавним своим участием в "джеме"
с самим знаменитым барабанщиком Луи
Белсоном и удостоился его похвалы.
Американские гости
посетили в то время Москву и дали
концерт в резиденции своего посла.
Прозвучавшая из уст знаменитости
похвала "гуд гитарист"
мгновенно стала достоянием
общественности и нашего героя стали
величать только так. Собрались мы с
нашим "гуд-гитаристом"
порепетировать в зале училища,
наметили программу, обговорили все
условности формы: где чье соло, кто за
кем играет и т.д. Ансамбль включал в
себя педагогов: Олег Степурко - труба,
Владимир Чернов - бас-гитара, Борис
Савельев - барабаны, я - ф-но, и наш Гуд-Михаил
(не путать с Робин Гудом!) на гитаре.
Хорошо порепетировав,
пошли на обед в ближайшую столовую,
купив по дороге несколько "чекушек",
чтобы отметить заодно и "прописку"
нового члена нашего гуд-коллектива.
Культурно выпив и отобедав (я, правда,
не пил, но разливал), вернулись в
училище и в хорошем настроении вышли
на сцену. Концерт начался, музыка
зазвучала! Но вот, как только очередь
играть соло доходила до нашего "виновника
торжества", его гитара
безмолствовала, а сам он сидел не шелохнувшись,
потупив взор. Такой поворот дела
оказался для нас неожиданной "подлянкой",
но программу все же пришлось
доигрывать, меняя все на ходу.
Слушатели тоже были в недоумении:
чему же будет учить этот "гуд-педагог,
если сам ничего не играет?
Спрашиваем по окончании: -
Миша, что же ты ни одной ноты так и не
сыграл?
- Зрители сидели слишком
близко к сцене, это меня парализовало,
- чистосердечно признался бывший гуд-гитарист.
Вот ведь как бывает: американцев не
испугался, а близость родных
студентов так парализовала, что и
водка не помогла! Взаимоотношения
после такого знакомства не очень то и
складывались со студентами и Гуд-Михаил
большую часть своего
педагогического пыла тратил на своих
коллег и, в частности, на меня. В
электричке, по дороге на работу и с
работы, читались неутомимым гуд-учителем
лекции о джазе и о Боге. Иногда наш
гуд-лектор, идя по улице в окружении
коллег, вдруг подвергался приступу
гомерического смеха. При этом он
непременно останавливался и,
приседая, бил себя по коленям. От
оглушительных раскатов хохота
испуганные вороны взлетали с
деревьев и долго еще в страхе кружили
над крышами, пока наш весельчак не
успокаивался или не исчезал из виду.
Часто, сидя на педсовете или еще на
каком-либо собрании, наш неугомонный
гуд-правдолюбец засыпал выступавших
каверзно-провокационными вопросами.
Директора просто бросало в дрожь,
когда он слышал звучный,
поставленный голос, доносившийся из
глубины зала. Чаще всего вопрос
касался, конечно, религии или
политики - тем, наиболее скользких
для того времени.
Справедливости ради надо
отметить, что возможно, причиной
столь пылкой экзальтированности
Мишиной натуры были некоторые
непорядки в его личной жизни. Жена
работала официанткой и в вопросах
музыки была бескомпромиссно
категоричной. Вот пример: по радио
звучит опера Мусоргского "Хованщина".
- Миша, выключи радио - я такую муть
сама могу сочинить! - требует жена.
Покладистый Миша уступает строгой
супруге. Когда же он, гостя у
родителей жены в Подмосковье, долго
засиживался за столом над писанием
своих теоретических трудов по джазу,
то подозрительные родичи спрашивали
дочь с тревогой: - Он у тебя еврей,
наверное, - все пишет, да пишет...
И, наконец, самое главное,
что выбивало нашего гуд-героя из
душевного равновесия, это сфера
интимных отношений. Часто супруга,
приходя с работы пьяной, приносила с
собой и прятала в укромное место
бутылку для утренней опохмелки,
прежде чем захрапеть в мертвецко-богатырском
сне (она была женщина крупная). Хитрый
Миша всегда отслеживал весь процесс
и перекладывал емкость в другое
место.
Утром "раненая" жена в
бешенстве не могла никак отыскать
свою заначку, а злорадно-торжествующий
супруг начинал ставить несчастной
ужасные условия: - Давай займемся
любовью, тогда налью! Часто жена
сдавалась, не выдержав подобной
пытки, и уступала любвеобильной
половине, но бывало, что и прогоняла
шантажиста с гневным криком: - Изверг,
тиран! Иди е... дочь!
Ну, это, господа,
согласитесь, уже слишком, посему
оставим эту вульгарную тему, тем
более что наше увлекательное
повествование плавно, но неотвратимо
приближается к концу. Итак, наш Миша
работал, работал, пока его бес не
попутал и не угодил он в вытрезвитель,
откуда незамедлительно и пришла "телега"
по месту работы. Директор благородно,
но с чувством великого облегчения
предложил строптивому гуд-работнику
подать заявление "по собственному",
что наш друг и вынужден был сделать,
понимая, как бывалый шахматист, - Игра
закончена: мат! "Мат" он услышал
и дома, от разгневанной супруги,
недовольной таким оборотом дела: - Не
умеешь - не пей, придурок! С тех пор
наш страдалец стал разбавлять
крепкие напитки водой - пить "по-гречески"
и непременно крестить рот перед тем,
как опрокинуть стаканчик. Говорят,
это ему стало помогать...
А мы, электростальцы, опять
остались без гитариста, как будто эта
должность была заколдованной.
С той поры прошло немало
лет, но до сих пор стоит в ушах зычный
баритон прямолинейного друга,
отпускающего очередную колкость по
моему адресу:
- Юрь Иваныч, а твой-то
студент импровизирует лучше тебя!
- Да это я ему соло написал,
- обреченно "отбиваюсь" я. |
