Швейцарское джаз-роковое трио DogOn выпустило свой второй диск под названием «Floater». В цифровой версии релиз доступен уже сейчас, а физический носитель будет представлен лейблом Double Moon Records в последних числах января. Немецкая компания с более чем двадцатилетней историей определяет свою издательскую политику лозунгом «Просто хорошая музыка»: среди музыкантов, чьи работы ими выпущены, есть имена мирового уровня (например, Чико Фриман, Энрико Рава, Джо Ловано, Рой Харгроув, Ли Конитц, Кенни Уилер и так далее). Кроме того, DMR совместно с популярным немецким журналом «Jazz Thing» выпускает серию записей, цель которых – познакомить слушателей с молодым поколением европейских (преимущественно, разумеется, немецких) джазменов. В каталоге лейбла есть и несколько составов, которые бывали в России или имеют отношение к бывшему СССР и о которых регулярно рассказывает «Джаз.Ру» – например, швейцарские ансамбли Vein, Cowboys From Hell, группы гитариста Франца Хеллмюллера и саксофониста Йохена Балдеса, проекты вокалистки Тамары Лукашёвой и саксофониста Жени Стригалёва, квинтет саксофониста Евгения Ринга (с работой, красиво названной «Ya Tashus’»). Словом, лейбл достаточно всеяден, но своё кредо вполне оправдывает.
DogOn, в составе которого басист Томас Тавано и два однофамильца – гитарист Эрик Хунцикер и барабанщик Тобиас Хунцикер, ведёт своё происхождение от знакомства участников ещё в музыкальной академии Люцерна в далёком прошлом. Фактически же группа начала действовать лишь в середине 2010-х, когда у всех её участников за плечами уже была многолетняя карьера в качестве востребованных сайдменов. Характеризуя свой стиль как «грув-джаз» и постоянно обращаясь в самоописании к тематике космических полётов, открытия новых пространств и прочей высокотехнологической экспансии, трио исполняет авторскую музыку Эрика Хунцикера и может быть поставлено более или менее на одну полку с проектами вроде Tribal Tech. Как и у большинства современных инструментальных проектов в перенасыщенной культурой Европе, концертный график коллектива в последние годы насчитывает в лучшем случае 20-30 выступлений в год, а в проблемном 2020-м ограничился и вовсе единственным клубным концертом в ноябре (несмотря на попытки организации иронично названного «COVID-тура» в период некоторого послабления ограничений). В 2017-м и 2019-м DogOn дважды приезжали в Россию при поддержке швейцарского совета по культуре «Про Гельвеция», посетив обширную территорию от Архангельска до Воронежа и от Челябинска до Калининграда; любопытно, что находящиеся не в самом юном возрасте профессионалы планировали своей первый тур, ещё не имея на руках ни единой выпущенной работы (их первый диск, «Rotten Rainbow Rollercoaster», вышел в конце января 2017, буквально за пару месяцев до приезда в Россию).
«Floater», безусловно, продолжает разработку той же стилистической жилы, что была выбрана коллективом с самого начала. Однако у этого альбома есть заметные и яркие особенности: если первый диск более традиционно-ритмичен и дышит каноническим фьюжновым оптимизмом, то во втором при сохранении тех же самых элементов существенно вырастает внутренняя наполненность материала. Сохранив изящество и доступность аранжировок, швейцарцы заметно поднимают сложность композиций, расширяют традиционную структуру «тема – припев – тема» до многочастной сюитной формы, зачастую связанной с неоднократным изменением не только темпа и ритмических рисунков внутри композиции, но даже и используемого тактового размера. Диск привлекает внимание именно органичностью реализации всех этих идей, отсутствием нарочитости. Музыкантская мысль течёт свободно и естественно, и работа в целом дышит свежим здоровым дыханием, не вызывая почти обязательных для современного джаз-рока ассоциаций с мучительными репетициями и взаимной дрессировкой в отработке «красивых» переусложнённых мелочей.
Гитарист Эрик Хунцикер делится с «Джаз.Ру» подробностями, связанными с новым релизом группы.
Эрик, давайте начнём с самого простого. В нескольких словах – какова ваша методика создания музыки? DogOn – это явно коллективное творчество, но композитором пьес указаны именно вы.
— Мы довольно трудолюбивый коллектив. Следует понимать буквально: мы любим работать. Много джемуем вместе, пробуем самые разные идеи на репетициях. И именно то, что получается в джемах, часто вдохновляет меня на написание музыки, уже потом, в одиночестве. Хотя порой у меня есть и конкретные мысли, я их записываю — нотами или просто в качестве звукового демо, — а потом показываю остальным. Потом мы играем и стараемся вдохнуть во всё это жизнь. Некоторые треки мы доделывали таким образом прямо на живых выступлениях, в турах по России и Германии, каждый вечер несколько изменяя пьесу по результатам прошлого исполнения. Это здорово, когда есть возможность привыкнуть к композиции в живом исполнении, увидеть, как реагирует публика, ещё до того, как отправишься в студию записывать окончательный вариант…
Где вы записывались?
— Мы наняли одну хорошую студию в Винтертуре, в его промышленном квартале. На некоторых фабриках там в тот момент ещё вовсю шло производство, и это давало интересный психологический эффект, особую атмосферу. К сожалению, я недавно узнал, что весь этот район сейчас снесён и там уже вовсю строятся роскошные жилые дома. Всё как обычно.
Судя по вашим словам, запись делалась достаточно давно, до эпидемиологических ограничений…
— Да, запись мы делали ещё до эпидемии. Пока мы работали над ней, ещё не было даже никаких запретов — это был конец 2019-го. В нормальной жизни мы и так активно вовлечены во всякие дебаты об охране окружающей среды и посильно старались как можно меньше летать, ответственно расходовать бензин при путешествиях и всё такое. Но мы понятия не имели, конечно, что через пару месяцев вообще весь мир возьмёт и закроется.
Вот сведение альбома — это было уже другое дело. Мы записывали дополнительные партии и микшировали «Floater» с помощью прекрасного звукорежиссёра Анди Нересхаймера (Andy Neresheimer), у которого своя крохотная студия в Цюрихе. Приходилось как-то защищаться от вируса самим и защищать остальных, не впадая при этом в полный экстремизм, конечно. Но дело было летом — в этот период всё-таки чувствовалось какое-то послабление в запретах, мы не чувствовали себя совсем уж под колпаком.
Каковы вообще сегодняшние перспективы группы с учётом вируса? Ваш «COVID-тур» остаётся в планах, или это уже шутка из прошлого?
— Нам всем повезло иметь преподавательскую работу в дополнение к музыкантской деятельности, так что даже с учётом того, что все концерты в какой-то момент были отменены, какой-то заработок у нас остаётся. Но выпускать альбом вообще крайне сложно, а сейчас, если нет в планах хоть каких-то выступлений в его поддержку, это полное безумие. Так что мы занимаемся самопродвижением везде, где это только возможно, и очень надеемся, что всё это скоро закончится и снова можно будет выступать.
Есть мнение, что выпуск альбомов современного джаза на физических носителях, если только это не записи звёзд с мировым именем, вообще стремительно теряет смысл. Все говорят, что уже давно основная доля продаж дисков — это реализация на концертах. А концертов, получается, больше нет.
— Всё так, как вы говорите: да, мы будем пробовать продавать альбом всеми силами, но без живых концертов это совершенно бесперспективно. Есть какое-то количество ценителей нашей музыки, которые закажут его по почте, но эти продажи даже примерно не покроют расходов на издание, конечно же. Я на самом деле не очень понимаю, что со всем этим делать. В будущем, наверное, надо начинать плотно работать с Bandcamp, развивать Patreon и вообще перестать выпускать «материальные» диски. Надо переосмыслять взаимоотношения с лейблами и записывающими компаниями, да и им бы тоже надо уже задумываться о переходе на новые рельсы. Возможно, стоит выпускать только винил, небольшими тиражами, так как теперь опять есть определённый круг людей, который покупает только винил…
А вы не думали, в свете модной и вынужденной тенденции, найти свою аудиторию и каналы распространения через онлайн-концерты?
— Нет, это мы не пробовали. Мы, правда, говорим об этом, что-то планируем. Но я глубоко убеждён, что самый лучший онлайн-концерт в принципе не может сравниться с живым выступлением. Да, это лучше, чем ничего, но… Максимум, на что нас пока хватило — это записать «живой» клип, то есть выложить в интернет запись нашей студийное игры без последующих наложений и исправлений. Пока это максимум нашего вхождения в «онлайн»-формат. Возможно, будут какие-то концерты-презентации нового альбома на площадках, которые обеспечивают как раз трансляцию живых видео-концертов. Но это только планы и разговоры.
Что с другими коллективами? Насколько работа в них отвлекает от DogOn, насколько помогает оставаться на плаву именно с этим составом?
— Мы все плотно заняты в разных чужих проектах, если вы об этом. На самом деле я считаю, что это неплохо: в каждой новой ситуации ты чему-то учишься, а потом приносишь это что-то в свой коллектив. Хотя года три назад все были настолько заняты посторонними работами, что я порой неделями не мог собрать коллектив на репетиции, у нас просто не было свободных совпадающих дат. Это начало всех нас подбешивать, а особенно — Тобиаса, который в конце концов решительно отказался от всех составов, где его место за барабанами не было действительно его местом, как постоянного участника группы. Иными словами, он вообще перестал работать как нанятый сайдмен там, где его, в принципе, можно бы было заменить. Так что мы постепенно осознали, что DogOn — это основной проект для каждого. Мы можем уделять ему меньше времени, чем остальным группам, но в глубине души чётко понимаем, как расставлены приоритеты.
Что вас вообще вдохновляет, если отбросить возможность играть перед живой аудиторией?
— Это хороший вопрос, но вряд ли я знаю, что ответить. Я много слушаю, многое пробую… Вообще мой подход к композиции больше основан на моём внимании к ритму, найденным риффовым ходам, нежели к мелодиям. Вы можете заметить, что некоторые пьесы почти полностью основаны на повторяющемся ритмическом рисунке – например, «Shutter Cutter» или «Devil’s Choice».
«Выбор дьявола»? Откуда такое название?
— Мы долгое время не имели названия для этой пьесы, хотя уже вовсю исполняли её на концертах. В Штутгарте я спросил у публики, наполовину в шутку, конечно, нет ли у кого-то идей, как нам её назвать. И один человек, который был очень чем-то расстроен и очень пьян, заорал в ответ «это моя песня!». После концерта я подошёл к нему, спросил, как его зовут, а он ответил что-то примерно в таком: «у меня много имён, но я сам дьявол, а эта песня мне понравилась больше всех». Ну, дьявол так дьявол…
Но в турах вообще происходят странные вещи. Одна из самых запредельных произошла, когда мы во второй раз были в России. У нас было свободное время перед концертом, и мы пошли посмотреть окрестности вокруг места, где провели ночь, в маленьком городке Яхрома в Московской области. Это всё очень отличалось от стандартного набора достопримечательностей в мегаполисах, от Красной Площади и так далее. Прошлись по всяким интересным местам и на обратном пути решили срезать путь через местное сельское кладбище. Там тоже интересно, кстати. На полпути оказалось, что кладбище горит: нам объяснили, что это последствие распространённого в России весеннего пала травы. Я его видел из иллюминатора самолёта, когда мы садились в Москве, а теперь вот оказался непосредственным участником. Огонь довольно быстро распространялся по сухой траве и вынуждал нас идти в определённом направлении; и вот в какой-то момент я вижу, что на одном из могильных памятников, на его тыльной стороне, сделана гравировка акустической гитары. Это удивило даже нашего русского спутника, и он пошёл посмотреть, кто же там похоронен. «Парни, вы должны это увидеть». Мы подошли и увидели имя человека на памятнике: Догонов. Понимаете? Русское кладбище горит, швейцарское трио DogOn посреди этого всего, и тут же человек с фамилий Догонов похоронен под плитой, на которой нарисована гитара. Добро пожаловать в Россию…
Такое, конечно, случается не каждый день, но не скажу, что я был как-то особенно поражён, поскольку в молодости много читал о совпадениях, подсознательных связях, увлекался учением Карла Густава Юнга. Был ещё такой романист по имени Роберт Антон Уилсон (Robert Anton Wilson), который описал множество похожих историй. Он, к слову сказать, опосредованно вдохновил меня на выбор слова DogOn в качестве названия группы.
На концертах я обычно рассказываю теперь эту историю, а парни в это время генерируют всякие загробные звуки и прочую ерунду. Для кого-то это, наверное, показалось бы дурным предзнаменованием, но я тогда посчитал, что всё идёт прекрасно и что нам предстоит замечательный тур…
Это свидетельствует о вашей нацеленности на позитивный результат. Вряд ли такая история кого-то и правда спровоцировала бы, например, на отмену тура или даже просто концерта, но делать из неё вывод о ждущем вас прекрасном будущем – это довольно смело.
— Ну, я вообще хочу от этой группы нормальной самоотдачи. Хочу, чтобы нам не мешали всякие второстепенные вещи. Когда я впервые собрал трио, то сразу, на первой же репетиции, сказал: хватит этого детского сада, будем выкладываться по полной. Мы пришли из коллективов, которые были куда мягче, легче, там не очень приветствовалась даже просто громкая музыка, и все мы были так или иначе сайдменами без права принимать серьёзные решения. Так что тут мы начали отрываться по полной программе. В том числе и тщательно анализировать, чего мы хотим добиться новообретённой свободой играть громко и обильно, в чём вообще глобальный смысл всего того, что мы делаем. За те несколько лет, что мы вместе, с этим мы определились и теперь знаем уже даже на подсознательном уровне, чего ждём друг от друга. Поэтому для нового альбома я попытался написать несколько композиций, которые были бы не только в стандартной парадигме прохода от совместного проигрывания темы к солированию отдельных инструментов. Пьесы «Hidden Room» и «Carbon Chauvinist», например: это очень показательные примеры того, что всё делается усилиями именно коллектива. Вы правы в том смысле, что многое в нашей музыке определяется именно ритмическими решениями — если, например, взять «Pork Cheek», то она вообще какая-то странная с гармонической точки зрения, что уж там. Но в этом и смысл, это и интересно. Послушайте «Priester»: я не знаю, как назвать то, что у нас получилось в аранжировке, там в середине есть такой кусок для баса как основного, выведенного на первый план инструмента, но совершенно не в духе нормального басового соло. Мне нравится, как мы это сделали. Все вот эти вещи, которые мы постарались сыграть как-то не очень стандартно.
Вполне «стандартно», тем не менее, играют многие великие…
— Да, разумеется, меня вдохновляют основные тяжеловесы, которых знают все — Джон Скофилд (John Scofield), Пат Мэтини (Pat Metheny), Билл Фризелл (Bill Frisell). Когда я был в Нью-Йорке, взял пару уроков у Уэйна Кранца (Wayne Krantz): вот у него, например, очень оригинальный, нестандартный подход к ритму и мелодии. Есть множество других, менее известных гитаристов, которых я очень ценю за нестандартность мышления — например, Дэвид Фьючински (David Fiuczynski) или Марк Дюкре (Marc Ducret). Но если говорить именно о нашем альбоме, тут гораздо больше нацеленность на совместную игру, а не на солирование, поэтому моя ориентированность на те или иные авторитеты не так важна. Послушайте те же «Hidden Room» или «Carbon Chauvinist», там сразу видно, что это уже почти рокерская история, но она в основном о создании общего настроения, а не о том, чтобы на первом плане был гитарист.
Насколько в этом «общем настроении» важно то, как звучит конкретный инструмент? В какой вообще степени музыка фьюжн завязана на уникальный звук? Некоторые представляют его как чуть ли не главное, чем характеризуется результат.
— Я играю на ESP Stratocaster. В наши дни ESP делает в основном гитары для исполнителей металла, но когда я достал этот инструмент — а это было почти сорок лет назад, с ума сойти! — это было что-то вроде более удачной версии одноимённой модели Fender. Правда, с тех пор моя гитара не раз ремонтировалась, я поменял лады, поставил новые датчики. А звук группы совершенно однозначно увязан именно с этим инструментом. В других проектах, более традиционно-джазового толка, я играю на полуакустическом G&L Telecaster, но для музыки DogOn он бы не прошёл. Здесь мне нужен вот этот острый, хрустящий, твёрдый фанковый звук. В принципе, я смог бы, конечно, играть репертуар DogOn на другой гитаре, но, думаю, было бы совсем не то.
В чём, на ваш взгляд, основное отличие нового альбома от того, что вы записали раньше?
— Более или менее показательный пример того, как мы играли раньше – это первая пьеса, «Floater». Там хорошая и запоминающаяся мелодия. Вторая пьеса, «Carbon Chauvinist», сделана совершенно в другом стиле, это уже, если угодно, многочастная сюита. В ней по-прежнему есть какие-то элементы солирования, но в целом она скорее о создании общей, единой атмосферы, чем об индивидуальном болтании вокруг темы. Пожалуй, именно вторая пьеса показывает, что мы представляем из себя именно сейчас и как мы будем играть в ближайшем будущем. Но сначала посмотрим, что принесёт этот год после катастрофического прошлого. На следующей неделе мы начинаем репетировать…
