30 октября в культурном центре «ДОМ» выступает Ballister (название — архаичное английское наименование арбалета. — Ред.) — три музыканта, которые играют «новый джаз» и свободную импровизацию: Дейв Ремпис (Dave Rempis — саксофон, США), Фред Лонберг-Холм (Fred Lonberg-Holm — виолончель, США) и Пол Нильссен-Лав (Paal Nilssen-Love — ударные, Норвегия). Информационные партнёры концерта — журнал «Джаз.Ру» и музыкальная энциклопедия «Звуки.ру».
Перед выступлением проекта в российской столице обозреватель «Джаз.Ру» Григорий Дурново пообщался с саксофонистом Ballister Дейвом Ремписом.
Чикагско-норвежское трио Ballister отмечает в 2019 году солидный по нынешним меркам десятилетний юбилей. Трио, как может себе представить любой поклонник импровизационной музыки, имеющий хотя бы смутное представление о его участниках, было обречено на немедленный успех. С первой же секунды всё работало, музыканты понимали друг друга с полувзгляда, публике казалось, что группа играет заранее написанные и тщательно отрепетированные композиции. Назад дороги не было.
Саксофонист, импровизатор и композитор Дейв Ремпис ворвался на чикагскую джазово-импровизационную музыкальную сцену в 1997 г., когда ставший уже знаменитым Кен Вандермарк попросил его присоединиться к своей группе Vandermark 5 — и с тех пор стал одним из столпов этой сцены, регулярно гастролируя по США и Европе. В это же время Дейв начал создавать собственные составы. Наибольшую известность приобрели Rempis Percussion Quartet, The Engines, Ballister, Rempis / Abrams / Ra, Wheelhouse, Triage, а также дуэты с Фрэнком Розали и Тимом Дейзи.
В 2013 году Ремпис основал собственный лейбл Aerophonic Records. В 2017 Ремпис занял первое место в номинации «восходящая звезда» в ежегодном опросе критиков журнала DownBeat как на альте, так и на баритон-саксофоне. Музыкальная экспрессия Ремписа основана на постоянном изучении джаза и греческой этнической музыкальной традиции (Дейв — этнический грек), глубоком понимании философских основ современной композиции, технической изощрённости и особой любви к «нековенциональным» звукам и нетрадиционному звукоизвлечению.
Ремпис раньше не бывал в России. Но два других участника трио Ballister — неподражаемый виолончелист Фред Лонберг-Холм и барабанщик Пол Нильссен-Лав — известны московской публике гораздо лучше. Лонберг-Холм в составе трио Ada приезжал в «ДОМ» вместе с германским саксофонистом Петером Брётцманном и Полом Нильссеном-Лавом в 2012 г. и возвращался через три года в составе трио Easel. В прошлом постоянный участник сборной мировой новоджазовой «элиты» — Chicago Tentet Петера Брётцманна — Лонберг-Холм является, пожалуй, самым заметным и востребованным виолончелистом в «свободной музыке» со времен легендарного Тома Коры, и одним из виднейших представителей нового поколения импровизаторов на поле джазового авангарда. Фред с иронией называет себя «антивиолончелистом», подчеркивая тем самым свою сущность экспериментатора.
Великого трио The Thing больше нет, хотя хочется думать, что это временно. Но любимец московской публики и большой друг «ДОМа» барабанщик Пол Нильссен-Лав живее всех живых. Помимо Ballister, он сейчас работает с ещё одной парой выдающихся представителей чикагской сцены — саксофонистом Марсом Уильямсом и контрабасистом Кентом Кесслером (трио Boneshaker), продолжает играть со своим давним партнёром Фруде Йерштадом — как в Frode Gjerstad Trio, так и в недавно созданном Brazilian Funk с бразильскими музыкантами, и не забывает о давно сложившихся дуэтах с наиболее выдающимися саксофонистами-импровизаторами — Петером Брётцманном и Кеном Вандермарком.
За десять лет трио Ballister не только выпустило восемь альбомов — как концертных, так и студийных, — но и успели объездить по нескольку раз всю Европу, обе Америки, часто бывали в Японии, играли на всех крупных фестивалях, привечающих новоджазовую музыку. Удивительно, но по какой-то неведомой причине Россию трио посещает впервые только сейчас.
30 октября, 20:00, культурный центр «ДОМ»: Большой Овчинниковский переулок, 24, строение 4 (м. Новокузнецкая). БИЛЕТЫ ОНЛАЙН (1500 ₽, в день концерта на входе 1800 ₽)
ВИДЕО: Ballister
httpv://www.youtube.com/watch?v=nKGbQoy_7m4
В чём секрет стабильности вашего ансамбля Ballister — ведь вы играете вместе уже много лет?
— Да, в этом году ансамблю исполняется десять лет. Он образовался прежде всего потому, что все мы до этого играли друг с другом в разных составах и получали друг от друга удовольствие как в музыкальном, так и в человеческом плане. Ансамбль постоянно развивается. Мы все трое работаем в самых разных направлениях, встречаемся примерно раз в году — создаём новую музыку, записываем новый альбом, отправляемся в новое турне. И каждый раз музыка немного меняется, потому что за то время, что мы не видимся, мы узнаём что-то новое, знакомимся с разной новой музыкой, новыми идеями, и каждый как импровизатор привносит в нашу музыку что-то, что родилось благодаря этим новым источникам влияния. От этого музыка развивается интересным и, я бы сказал, непредсказуемым образом. Что особенно интересно в этом ансамбле — это что музыка каждый раз, как мы встречаемся вновь, идёт в каком-то новом направлении, она продолжает обновляться.
Есть ли у Ballister какие-то музыкальные особенности, связанные со звучанием, с манерой игры участников, отличающие его от других ваших проектов?
— Конечно. Думаю, одна из уникальных черт этого ансамбля — это игра Фреда (Лонберг-Холма — Г.Д.). Его виолончель может звучать как электрогитара, как классическая виолончель, он использует электронику, что позволяет инструменту звучать совсем не так, как звучит акустический инструмент. Благодаря его разносторонности музыка может двигаться в самых разных направлениях, от концерта к концерту. У меня есть и другие трио — Kuzu с гитарой и барабанами, несколько трио с басом и барабанами. Но этот ансамбль совсем другой именно потому, что у Фреда такая богатая звуковая палитра. Он может взаимодействовать со мной и Полом как контрабасист, может выступать в роли гитариста, в роли электронщика.
Какова в трио роль Пола Нильссена-Лава?
— Мы с Полом почти ровесники и знакомы немногим менее двадцати лет. Было здорово, так сказать, расти одновременно с ним и наблюдать за тем, сколь разнообразной музыкой он интересуется. У него потрясающая энергия, иногда он словно ураган. Он с такой силой, энергией и техническим мастерством играет на барабанах — и при этом продолжает развиваться и осваивать новое. Последние пять или шесть лет он регулярно ездит в Эфиопию, и я чувствую влияние этих поездок на его музыку: как они отражаются на том, как он выстраивает структуру, какие краски он привносит. Всегда здорово видеть, как у музыканта в работе проявляются его интересы. Пол продолжает развивать новые идеи, и это особенно примечательно, учитывая, как он технически одарён и энергичен.
Когда вы решаете, с какими музыкантами играть, что вы ставите на первое место — личности людей или инструменты, на которых они играют, представление о звучании?
— Личности для меня всегда на первом месте. Даже у очень странного инструментального состава может быть невероятная музыка. В контексте импровизационной, экспериментальной музыки пробовать разные составы, разные сочетания инструментов очень интересно. Но всё равно за этим в первую очередь стоят конкретные люди. По такому же принципу Эллингтон или Сан Ра выстраивали свои ансамбли и сочиняли, ориентируясь на конкретных музыкантов. Думаю, всякий, кто хочет заниматься такой музыкой, должен выучить этот урок. Поскольку такая музыка основана на сотрудничестве, роль личности здесь, я думаю, всегда важнее всего.
Но ведь для вас действительно важна интересная и уникальная инструментовка. У вас есть ансамбль с двумя ударниками, ансамбль Wheelhouse с вибрафоном, дуэты с ударниками, записи с участием электроники…
— Да, когда состав отличается от традиционного джазового ансамбля — фортепиано, контрабас, барабаны и саксофон, — когда ты выходишь за пределы этого контекста, тебе приходится заново думать о роли собственного инструмента в ансамбле, о звуках, которые он может производить. В обычном джазовом контексте большинство воспринимает саксофон как основной голос в ансамбле. А ведь это совершенно не обязательно, он может иметь совсем другие функции. Когда создаёшь новые сочетания инструментов, это заставляет и музыкантов, и слушателей пересмотреть многое по части взаимодействия и совместного звучания.
Вы много играли с Кеном Вандермарком. Что для вас значит работа с ним и вообще работа в одном ансамбле с другим саксофонистом?
— Забавно, что в ансамблях, которые я собираю сам, я единственный саксофонист, иногда и единственный исполнитель на духовом инструменте. Не знаю, почему, — возможно, я просто сам так слышу и мне так удобнее взаимодействовать с другими музыкантами. С Кеном я начал работать двадцать два года назад. Он стал мне и другом, и наставником. Это один из самых работоспособных людей среди тех, кого я знаю. Я очень уважаю и его, и то, что его музыка по-прежнему развивается, что он по-прежнему собирает новые ансамбли, с молодыми музыкантами, с исполнителями со всего мира. Творчество Кена всегда меня вдохновляло.
Хотя музыка, которую вы играете, преимущественно сочинена вами или сымпровизирована, вы иногда обращаетесь к произведениям, написанным джазовыми композиторами прошлого, — так, на вашем альбоме «Lattice» есть композиции Билли Стрэйхорна и Эрика Долфи. Что это значит для вас, делаете ли вы это регулярно?
— Я чаще это делаю, когда играю соло, мне кажется это интересным. С ансамблями я редко исполняю чужие мелодии. Хотя иногда бывает. Например, я люблю играть произведения Джонни Дьяни, Джулиуса Хемфилла. Но я редко записываю такое. Вообще я не считаю себя джазовым музыкантом как таковым, потому что не играю джазовые стандарты. Думаю, музыканты, которые считают себя джазовыми, рассердились бы на мои свободные интерпретации этого материала. Но если люди хотят, чтобы у них был закрытый клуб джазовых музыкантов, — пожалуйста, меня это никак не беспокоит. Я не считаю, что должен считать себя джазовым музыкантом. При этом сам репертуар очень важен для меня, он был частью моей жизни с самого детства, с тех пор, как я начал играть на саксофоне и мой дядя подарил мне запись, на одной стороне которой были «The Master Takes» Чарли Паркера, а на другой — «Live at Birdland» Джона Колтрейна. Конечно, эта музыка оказала на меня как саксофониста, как музыканта большое влияние, у меня с ней особая внутренняя связь.
Что для вас значит быть греком, отражается ли это каким-то образом в вашей музыке?
— Думаю, отражается. Я с детства слушал греческое православное пение в церкви, слушал невероятных греческих кларнетистов на свадьбах. Греческая музыка во многом сильно отличается от западноевропейской — тембрально, интонационно, с точки зрения инструментовки. Всё это повлияло на мои музыкальные интересы, но кроме того — на мой слух. Поэтому позднее, когда я слушал африканскую или индонезийскую музыку, например, или из каких-нибудь других краёв, она не казалась мне странной, потому что я вырос на музыке, которая существенно отличалась от той, что звучала по радио в Америке. Так что, возможно, я начал музицировать уже более открытым к разной музыке, чем многие другие.
Вы изучали африканскую музыку и даже учились в Университете Ганы. Как это отражается в вашей музыке? Связан ли с Африкой ваш интерес к ударным?
— Первоначально причиной для поездки в Африку для меня было то, что я играл джаз и знакомился с традицией. Для меня было очевидно, что большая часть этой музыки пришла из Африки, и мне казалось, что изучение первоисточников поможет мне в понимании джазовой музыки, которую я так люблю. Кроме того, на меня всегда очень сильно действовала африканская музыка, например, ансамбли ударных. Не знаю, почему, но они поражали меня, и когда я услышал их в первый раз, и когда я услышал их в Африке, и до сих пор, когда я их слышу, они оказывают на меня сильное физическое воздействие. И, конечно, этот опыт оказал большое влияние на мою музыку. Думаю, полиритмичность, которая лежит в основе африканской музыки, отражается и в джазе, и в импровизационной музыке вообще. Это довольно сложные полиритмические конструкции, которые звучат как свободная музыка, как фрагменты, сосуществующие друг с другом свободным образом, но на самом деле между ними есть сложная и интересная связь.
Какие из множества проектов, в которых вы играли, вы могли бы назвать самыми удивительными, неожиданными?
— Боже мой, хороший вопрос… Мне в голову приходят прежде всего два таких проекта. Первый — с электронщиком Лассе Мархаугом. В этом проекте саксофон начинает звучать совершенно необычно, здесь нет ничего традиционного вроде баса или ударных, на что можно опереться, всё сводится к звукам. Другой проект, который мне нравится и представляет собой нечто совсем иное, — это духовое трио Spectral с Ларри Оксом из саксофонного квартета ROVA и трубачом Дарреном Джонстоном. Этот проект интересен прежде всего с точки зрения структуры, здесь можно много всего придумать в области формы благодаря уникальной инструментовке, которая заставляет нас заново задуматься о том, что мы делаем и как можем взаимодействовать друг с другом на музыкальном уровне, создаёт новые пространства.
Что вы можете сказать о мире импровизационной музыки в Чикаго? Как он живёт сейчас?
— Для многих живущих здесь музыкантов Чикаго — особое место. Здесь существует настоящее сообщество музыкантов, играющих вместе, работающих самоотверженно, не для того, чтобы самовыразиться, а для того, чтобы создать площадку для других. Пятьдесят лет назад потрясающие саксофонисты Фред Андерсон и Вон Фриман подали пример такого взаимодействия музыкантов, и это оказало огромное влияние и на моё поколение. Сейчас в чикагском сообществе есть как семидесятилетние музыканты, так и тридцатилетние. И они повторяют опыт Фреда и Вона, руководя клубами, устраивая джемы, привлекая молодых людей и помогая развиваться сообществу, в котором люди действительно поддерживают друг друга в художественных устремлениях и начинаниях. Во многих чикагских клубах, где мы выступаем, заправляют музыканты, и это не бизнес-предприятия, а настоящие артистические инициативы, за которыми стоит крепкое сообщество. Всё это очень важно для моего музыкантского самоощущения.
Вы работаете куратором, организуете фестивали, создали Umbrella Music — сообщество в Чикаго, поддерживающее исполнителей джазовой и импровизационной музыки. Что вы можете сказать о молодых музыкантах, которые работают в этом направлении? Есть ли в них что-то, что отличает их от вашего поколения? Как они выживают?
— Я сначала отвечу на последний вопрос. Конечно, как выживать — это решать им самим, но пока что они очень здорово работают как в Чикаго, так и за границей. За последние пять лет я познакомился с очень многими молодыми музыкантами, которые играют удивительно. Сейчас в Чикаго выросло целое поколение музыкантов, которые не просто работают, но и создают новые организации, пространства для выступлений, занимаются всеми видами развития инфраструктуры. Конечно, среда для импровизационной музыки не очень благоприятная. Но они приспособились к ней с этой своей технологией «сделай сам». В Чикаго существуют площадки, на которых они могли бы выступать, но они осознают, что им важно иметь свои собственные, потому что таким образом они могут развивать свою собственную, необычную эстетику.
Всё это здорово, особенно потому, что лет десять-пятнадцать назад, когда мне было тридцать или немного больше, я задумывался о том, где же 22-летние музыканты, потому что не видел их поблизости. В течение последних десяти лет многое в Чикаго изменилось, и я вижу, как молодые музыканты занимаются самыми разными вещами, играют в самых разных стилях. Но, самое главное — они очень хорошо взаимодействуют, общаются друг с другом. Допустим, один играет близкую к джазу музыку, другой занимается мультимедийными презентациями. Но они собираются вместе, интересуются работой друг друга и создают очень интересные произведения. Возможно, дело в том, что мы живём в городе с богатой музыкальной традицией, и раньше существовала джазовая сцена и молодые музыканты оттуда не всегда коммуницировали с людьми, играющими импровизационную музыку. Сейчас возникло ощущение, что в последние десять-пятнадцать лет эта стена рухнула. Сейчас ведётся широкое обсуждение не только вопросов работы и творчества, но и новых организационных вопросов — как находить новые места для выступлений, как устраивать концерты и фестивали. Всё это очень воодушевляет.