13 октября 2018 отмечает восемьдесят третий день рождения Алексей Козлов — народный артист России, подлинная легенда советского джаза, хрестоматийный «Козёл на саксе». Так, по популярной строчке из монолога персонажа пьесы «Взрослая дочь молодого человека», который читал по телевидению актёр Александр Филиппенко, называли Козлова в советские времена — и так он сам назвал свою автобиографическую книгу.
К 75-летию Алексея Семёновича в бумажном выпуске «Джаз.Ру» №31/32 (№6/7-2010) мы опубликовали интервью Козлова, которое он по случаю юбилея дал заместителю главного редактора нашего издания Анне Филипьевой. В день 83-летия маэстро, который и сейчас продолжает регулярно выступать в носящем его имя Клубе Алексея Козлова с нынешним составом своей группы «Арсенал», мы с удовольствием впервые делаем доступным для сетевого читателя это интервью.
| Анна Филипьева, редактор «Джаз.Ру» Фото: архив Алексея Козлова |
 |
Алексей Козлов — самое заметное действующее лицо первого послевоенного поколения советских джазменов, осваивавших в 1950-е годы самый современный на тот момент американский джаз, снимавших соло Паркера и Маллигана, правдами и неправдами добывавших настоящие американские инструменты и настоящие американские пластинки…
В число ярчайших фигур отечественной джазовой сцены он выдвинулся в эпоху первых московских джазовых кафе, в самом начале 1960-х. Вообще в его биографии много всего «первого». Алексей Козлов первым выступил за границей (на варшавском фестивале Jazz Jamboree в 1962-м), первым занялся организацией начальных ростков клубной джазовой жизни, первым в начале 1970-х отказался от наработанных стереотипов и с головой кинулся в модный тогда джаз-рок, увидев в нём новые возможности самореализации и воплощения творческих идей.
Он всегда обладал особым даром не только быть на передовых рубежах развития советской джазовой сцены, но и с каждым поворотом своей музыкальной эволюции неизменно оказываться в фокусе внимания публики, причём чем дальше, тем в более высоком статусе.
К концу 1970-х его статус лидера самой популярной в огромном Советском Союзе инструментальной группы — джаз-рок-ансамбля «Арсенал» — поднялся на недосягаемую высоту.
И сегодня, когда часть того джазового поколения давно играет за пределами Родины, а часть, к сожалению, уже ушла из жизни, Алексей Козлов остаётся самым известным представителем эпохи советского джаза на современной российской сцене, причём не как музейная знаменитость, а как действующий, развивающийся музыкант.
Мы обратились к Алексею Козлову с просьбой совершить для читателей «Джаз.Ру» некую ретроспекцию его более чем полувекового пути в джазе.
Какую музыку вы слушали в детстве и позднее, когда стали пытаться играть сами?
— Сразу после войны я слушал наши довоенные патефонные пластинки. Среди них были очень популярные тогда советские джаз-оркестры Леонида Утёсова, Александра Цфасмана или Александра Варламова, но попадались и пластинки с музыкой зарубежных звёзд, в основном представлявших европейский джаз. Всё моё детство было окрашено эстетикой музыки английских оркестров — Рэя Нобла, Роя Фокса, Джека Хилтона, с одной стороны, и польско-немецко-еврейских — Марека Вебера, Эдди Рознера, Генриха Варса — с другой. Но были и настоящие американские записи, издававшиеся перед самой войной в СССР — Дюк Эллингтон, братья Миллз… После войны наш сосед привёз из Германии американские пластинки нового типа, и я получил возможность слушать более современную музыку, имеющую прямое отношение к свингу.
Когда летом 1953 года у меня появился магнитофон, всё резко изменилось. Я начал записывать с эфира всё подряд, без разбора. Сперва это была финская радиостанция «Метаюкси», а также шведские или швейцарские станции. Но потом я набрёл на передачи Би-Би-Си из Лондона — «Rhythm is Our Business» и «Listeners’ Choice», и стал регулярно записывать всё, что передавалось оттуда. А в середине 50-х годов заработала ежедневная передача «Голоcа Америки» из Танжера — «Music USA», которая надолго стала главным источником информации о джазе для советских джазменов.
Всё это я записывал, выучивал наизусть вплоть до того, что мог спеть по памяти любое соло. Но не сыграть, поскольку было не на чем. Ведь моим кумиром в период 1954-57 годов был [баритонист] Джерри Маллиган, а достать баритон-саксофон тогда было так же трудно, как сейчас купить космический корабль. Когда мне всё-таки удалось раздобыть довоенную альтушку «фашистского» производства, я постепенно переключился на музыку Чарли Паркера, и уже позднее — на Кэннонболла Эддерли и Хораса Силвера. В это время я уже начал работать в кафе «Молодёжное».
СЛУШАЕМ: секстет Вадима Сакуна на Jazz Jamboree-62 играет пьесу Алексея Козлова «Осенние размышления».
Соло: Николай Громин (гитара), Алексей Козлов (баритон-саксофон), Вадим Сакун (фортепиано).
httpv://www.youtube.com/watch?v=iRKXt7thaic
ДАЛЕЕ: продолжение интервью Алексея Козлова
Похоже, вы очень активный, деятельный человек в жизни…
— Мне с детства было ясно, что я достаточно ленив, если вопрос касается необходимости делать что-либо неинтересное и скучное, например, гонять бесконечные гаммы и этюды Черни или Гедике на рояле, как меня заставляли в детской музыкальной школе. Тогда ко мне прилипла банальная оценка учителей — способный, но ленивый. Но зато когда мне интересно, я могу свернуть горы. Поэтому я и стал джазменом — играю, что захочу, занимаюсь, когда и сколько мне необходимо.
Будучи ещё пионером, я неожиданно почувствовал, что не могу быть как все, ходить в ногу со всем отрядом, петь хором пионерские песни. Я довольно рано начал испытывать отвращение к толпе, и даже презирать некоторых своих сверстников за раболепие перед всем, что исходило из газет, радио и от учителей. Уже в детстве я невзлюбил приспособленцев и доносчиков. Важно отметить, что я ещё не был идеологическим отщепенцем. Сталин всё ещё оставался всеобщим идолом, и моё отчуждение носило чисто психологический, а иногда и бытовой характер. А вот когда в 1952 году папа купил мне радиоприемник «Минск»с короткими волнами 13, 16 и 19 метров, я начал слушать «вражьи голоса», и всё встало на свои места: я превратился в осознанного антисоветчика. При этом более всего меня раздражало в советской идеологии то, как несправедливо она отнеслась к любимому мною джазу.
Какие моменты в вашей жизни вы считаете поворотными, резко изменившими ход вашей судьбы?
— Их было несколько, но два из них я хотел бы выделить особо. Первый, как ни странно, случился в 1945 году, сразу после окончания войны. Тогда мы ещё дружили с Америкой как с союзником по борьбе с фашистами. На экранах страны показывали американские фильмы. И вот я, десятилетний мальчик, пионер из типично советской семьи, где и папа и мама были коммунистами, увидел фильм «Серенада Солнечной долины». Меня как молнией ударило. Музыка оркестра Гленна Миллера что-то повернула в моей душе. Я испытал необъяснимое чувство радости, открыв для себя свой новый мир, в котором мне предстояло жить дальше. А когда я посмотрел фильмы «Судьба солдата в Америке» и «Касабланка», я окончательно стал истинным фанатиком джаза. После 1946 года началась «холодная война». Все — газеты, радио, учителя в школе, родители дома — пытались убедить меня, что джаз — это вражеское явление, уродливое и вредное. Я тогда впервые осознал, что взрослые или дураки, или трусы и вруны. Ведь я-то уже жил с этим счастьем внутри себя, и назад пути не было. Я не стал спорить ни с кем, замкнулся, впервые почувствовав себя отщепенцем, а позднее — и культурным диссидентом. С этого времени моя жизнь потекла совсем в ином русле.
Второй такой поворотный момент имел место в 1971 году, когда у меня украли саксофон, и какое-то время я был лишён возможности играть. За этот отрезок времени я открыл для себя совершенно другую музыку, о которой до этого мне мало было известно: я имею в виду английский прогрессив-рок. Неожиданно для себя я понял, что эта музыка отнюдь не проста, а иногда во многих отношениях бывает и посложнее традиционного джаза. И ещё она абсолютно не зависима от американских блюзовых корней. Тогда же мне удалось достать запись рок-оперы «Jesus Christ, Superstar», что окончательно повернуло моё сознание в сторону новой контркультуры. Я влился в абсолютно новое для меня сообщество московских хиппи, отрастил длинные волосы, оделся в «джинсу», стал ходить по «флэтам», где обычно «ширялись» и слушали исключительно Pink Floyd, King Crimson, Emerson, Lake & Palmer, Gentle Giant и многое другое. Мне до сих пор кажется, что я получил откуда-то свыше знак в виде непреодолимого желания исполнить у нас «Jesus Christ Superstar». Я осознал, что не успокоюсь, пока не сделаю аранжировки и не реализую эту оперу в концертном варианте.
С 1972 года я начал поиски музыкантов для новой группы — естественно, в хипповой среде. Так появился «Арсенал», который открыл мне возможность создавать свою музыку, оценить которую можно лишь субъективно, по принципу «нравится — не нравится», поскольку объективных критериев почти не существовало. Естественно, с самого начала я не мог не подражать Chicago или Blood, Sweat & Tears, а позднее — Mahavishnu Orchestra или Weather Report. Но позднее я естественным путем вышел из-под их влияния, сочиняя так, как мне подсказывало нутро.
СЛУШАЕМ: Арсенал «Опасная игра», запись 1977, публикация 1979 (ВФГ «Мелодия)
httpv://www.youtube.com/watch?v=mV2ANIph3LU
Но главное, что я вынес из всего этого — что мне стало безразлично мнение недоброжелателей. Я понял, что если это искренне — то значит, хорошо. А с приходом популярности «Арсенала» возникло множество завистников и недоброжелателей, считавших, что я изменил джазу в поисках успеха. К счастью, тогда уже можно было черпать информацию из американских изданий типа DownBeat или Billboard, откуда я узнал, что нечто подобное происходило и с Майлзом Дэйвисом, и со многими участниками нового стиля «фанки-фьюжн». В частности, Стэнли Кларка отлучили от джаза, переведя его в разряд рок-музыкантов, только потому, что он первым из контрабасистов взял в руки бас-гитару.
Окончательно комплекс неполноценности покинул меня, когда моё имя появилось в Большой Советской Энциклопедии, а затем в джазовых энциклопедиях и на музыкальных сайтах типа Who Is Who или Allmusic.Com. Вообще меня покинуло то, что называют амбициозностью, и жить стало значительно спокойнее.
И как вы оцениваете себя сейчас, когда вопрос самооценки больше не стоит?
— Прежде всего, совсем не так восторженно, как это делают мои поклонники и доброжелатели. Я знаю все свои слабые места и достоинства, не поддаюсь соблазнам считать себя великим, «легендой» и поэтому зазнаваться. Хотя в разные периоды моей жизни я относился к себе по-разному. Как только я взялся за саксофон и начал выступать на людях, у меня зародился мучительный комплекс неполноценности. Мне стало болезненно небезразлично то, как ко мне относятся мои коллеги-джазмены, а также джазовая публика, приходившая на концерты в кафе «Молодёжное» и на Московские джазовые фестивали. В тот период во мне уживались два человека. Один, существовавший глубоко в подсознании, прекрасно понимал, что я многого не умею делать. Другой, реальный, страшно комплексовал и жестоко страдал, когда случайно узнавал о негативных высказываниях в свой адрес. Это приводило к обиде на того, кто меня «облажал», кому я не нравился как музыкант, и я старался больше с ним не общаться. Дело было ещё и в том, что в 50-е и 60-е годы у нас, советских джазменов послевоенного поколения, была одна конечная цель — научиться играть как американцы. Поэтому существовал общий для всех критерий оценки — насколько «фирменно» играет тот или другой джазмен. Это касалось техники (беглости пальцев), качества звука, а также знания гармонии и необходимого количества соответствующих пассажей (на тогдашнем жаргоне — «ходильников»). Ни о каком собственном подходе к джазу не могло быть и речи. Все такие попытки подвергались осмеянию и расценивались как «самопал» и отход от «фирмы».
Но наступило время, когда мои мучения по поводу непризнанности стали заметно меньше. К концу 60-х время бибопа подошло к концу, и я увлёкся фри-джазом. В этом стиле хоть и существуют свои стандарты, но всё же свободы здесь неизмеримо больше. И тут «лажание» уже стало распространяться не только на отдельных джазменов, а целиком на весь этот вид музыки. Нас, исповедовавших тогда атональный джаз, было совсем немного. Нашу музыку джазмены обозвали «собачатиной». Мы держались дружно, и плевать хотели на мнение боперов-традиционалистов. Так я постепенно начал избавляться от мнительности, почувствовав впервые уверенность в себе, хотя ещё и не до конца. В 1968 году я создал квартет с [тенористом] Александром Пищиковым, [барабанщиком] Владимиром Васильковым и [контрабасистом] Юрием Маркиным, и мы начали играть в кафе «Ритм». А затем, в 1969 году, я выступал уже в «Печоре» с [пианистом] Игорем Яхилевичем, [контрабасистом] Анатолием Соболевым и [барабанщиком] Михаилом Кудряшовым, играя совсем уже «собачатину».
О каких нереализованных проектах вы более всего сожалеете?
— Мне жаль, что я не сумел написать ни одной симфонии, как это сделал, например, Джо Завинул. Но он получил академическое образование в Вене, а я — типичный самоучка, до всего доходил сам. Ведь нас, джазменов, когда-то и на пушечный выстрел не подпускали к консерваторскому образованию. Позднее я овладел техникой письма для струнного квартета и камерного оркестра, но чтобы писать для симфонического, без фундаментальных знаний уже не обойтись. И ещё я сожалею, что не удаётся закончить проект «Чук и Рэп», где я читаю сказки Корнея Чуковского в рэпе под сыгранный мною на синтезаторах аккомпанемент.
СЛУШАЕМ: Алексей Козлов и «Арсенал» — «Посвящение Махавишну», 1981
httpv://www.youtube.com/watch?v=1Bqs_aUh9fY
Какие из осуществлённых проектов вы считаете наиболее удачными и что планируете сделать в будущем?
— Я считаю, что раз проект реализовался, значит, он уже может считаться удачным, особенно если дело было при советской власти, а проект представлял собой нечто принципиально новое. Попробуйте задать вопрос многодетной матери, кого из своих детей она больше любит, — и вы поставите её в сложное положение. Мне дороги все проекты — и с «Арсеналом» — ранний подпольный джаз-рок, концептуальный фьюжн, период увлечения ECM и world music, постановка спектакля с брейк-дансом, и с «Арс-Нова Трио» — программа «Джаз и классика», и программы со струнными квартетами, а также с еврейским хором Александра Цалюка. И даже тот проект, где я пою «пионерские блатные» песни.
Если говорить о новых временах, да ещё и добавить к вопросу составляющую коммерческого успеха, то здесь вступает в силу абсолютно другая логика. Чем интереснее, сложнее задумка, тем меньшим спросом она пользуется у тех, от кого зависит его реализация — то есть у воротил шоу-бизнеса. В этом контексте одним из моих любимых и безнадёжных для реализации проектов является то, что мы сделали вместе с трио Андрея Разина «Второе Приближение» на основе поэзии обэриутов в нашей программе «Юмор абсурда». Нас сблизило абсолютно идентичное отношение не только к самой эстетике поэзии обэриутов, а также и понимание всего ужаса сталинских репрессий, на фоне которых разворачивалась их трагическая судьба.
СЛУШАЕМ: Алексей Козлов и «Второе Приближение» — «Надклассовое послание» (Николай Олейников)
httpv://www.youtube.com/watch?v=fB2Cu4PaPkY
У вас много учеников и последователей?
— Я никогда не считал себя педагогом в традиционном смысле. То есть не показывал, как заниматься на инструменте или писать аранжировки. Я просто предоставлял возможность научиться всё это делать самостоятельно, варясь в атмосфере «Арсенала». Представьте себе, что есть человек, наделённый талантом пловца, но реализовать этот талант невозможно, не имея доступа к воде. Так вот «Арсенал» в этом смысле был как бы бассейном, а я, как это ни странно звучит, считаю себя всего лишь водой в этом бассейне. Вода не учит плавать, но и без бассейна, наполненного водой, невозможно стать успешным пловцом.
Как вам удалось выстоять в трудные для большинства джазменов 90-е годы? Вы не уехали на Запад, как это сделали многие. Напротив, вы остались в России и вели пропагандистскую деятельность в качестве ведущего радиопередач и телевизионных программ, автора книг и статей, создателя абонемента концертов-лекций в ММДМ по истории музыкальной культуры ХХ века…
— Я мог бы ответить просто: удалось — и всё тут! Но, на самом деле, я с возрастом начал осознавать себя не столько музыкантом, сколько социо-дизайнером, получившим за счёт своей популярности способность воздействовать на сознание определённой части нашего общества. Это звучит несколько нескромно, но я убедился, что так оно и есть. В этом меня укрепили многочисленные отзывы людей разных возрастов, подходивших ко мне после выступлений как в московских клубах, так и в концертных залах других городов. Они говорили мне всегда одно и то же: «Спасибо вам! Мы выросли на вашей музыке». Такое ни за какие деньги не купишь!
СЛУШАЕМ: Алексей Козлов и «Арсенал» — «Ностальгия», живьём в эфире телепрограммы «Вечерний Ургант», 2015
httpv://www.youtube.com/watch?v=hjQVmJ6F7Fg
