Уэйн Шортер: своим путём. Глава 1: бибоп, «Посланцы джаза» и Второй квинтет Майлза

Первоначально эта публикация был посвящена 85-летию легендарного саксофониста Уэйна Шортера (25 августа 2018). Но в 2023 г. редакция изменила вступительный абзац. Теперь мы знаем, что один из величайших джазовых музыкантов последних шести десятилетий, 10-кратный лауреат премии «Грэмми» саксофонист Уэйн Шортер (Wayne Shorter), родился 25 августа 1933 года и ушёл из жизни 89 лет спустя, 2 марта 2023 года. Теперь это — публикация его памяти.

«Джаз.Ру» дважды публиковал обширные тексты, посвящённые этой титанической фигуре: когда ему исполнялось 80, в нашем бумажном №51(5-2013) мы выпустили главу из готовившегося в то время к изданию (но в результате так пока и не вышедшего) перевода его биографии, который сделала Диана Кондрашина; а пятью годами ранее, к 75-летию, музыкант появился на обложке нашего бумажного издания, а внутри этого номера (№16/7-2008) был большой биографический очерк, который написал Константин Волков. В 2013 г. этот очерк лёг в основу главы о Уэйне Шортере в подготовленном нашей редакцией двухтомнике «Великие люди джаза», который вышел в санкт-петербургском издательстве «Планета Музыки» и на 2023 г. переиздан уже четыре раза.

Очерк Константина Волкова ранее выходил в бумажной версии «Джаз.Ру». Текст был актуализирован для первой сетевой публикации в 2018 г. и вышел в двух частях: в жизни Шортера было много событий!

---

На болотистой равнине реки Пассаик в восточной части штата Нью-Джерси, отделённой от Нью-Йорка грядой скалистых холмов и рекой Гудзон, лежит крупнейший город штата — старинный промышленный Ньюарк, основанный пуританами ещё во второй половине XVII века на земле, купленной за порох, свинец, двадцать топоров и десять пар штанов у индейцев племени хакенсак. Сейчас это западное предместье Большого Нью-Йорка (до Манхэттена от центра Ньюарка всего восемь километров), а в начале 30-х это был мрачный, перенаселённый город, треть жилого фонда в котором была непригодна для жилья, а уличное движение при этом было самым оживлённым в США.

В восточной части Ньюарка есть густонаселённый рабочий район Айронбаунд. Отсюда родом поп-певица Сюзан Вега, фолк-рокер Джон Падовано, а также Тони Сопрано — главное действующее лицо гангстерского телесериала «Клан Сопрано». Кинозрителям этот район известен также по фильму Стивена Спилберга «Война миров», где в грохоте спецэффектов впечатляюще разрушаются улицы Айронбаунда.

25 августа 1933 г. в Айронбаунде родился мальчик по имени Уэйн. Джозеф Шортер, его отец, работал сварщиком на фабрике, производившей знаменитые швейные машинки «Зингер», а мать Луиза — швеёй в скорняжной мастерской: она шила меховые изделия. Семья была очень музыкальная, и отец поощрял своих сыновей, Уэйна и Алана, заниматься музыкой. Оба стали музыкантами, и если известность трубача Алана Шортера (1932-1987) осталась довольно скромной (хотя он заслуженно считался одним из самых странных, анархичных, радикальных и интеллектуальных музыкантов фри-джаза), то Уэйн Шортер стал одним из самых известных джазовых саксофонистов второй половины XX века.

В детстве Уэйн ходил в Ньюаркскую школу искусств (Newark Arts High School) и специализировался там на рисовании. Он и до сих пор много и с удовольствием рисует. Но в 15 лет с ним произошло событие, радикально изменившее круг его интересов. В ньюаркском театре им. Адамса в 1948 г. проходил концерт очередного турне, которое устраивал легендарный продюсер Норман Гранц — Jazz At The Philharmonic, и Уэйн вместе с парой приятелей пытался пробраться на концерт: денег на билеты у них не было.

— Мы стояли перед зданием театра, и вот появляется Лестер Янг в своей знаменитой шляпе «порк-пай» (плоская шляпа наподобие канотье, но не соломенная, а фетровая. — Ред.), в длинном пальто и в ботинках-«студебекерах». Он очень опаздывал, но шёл так медленно, спокойно — мол, так и надо. Ну всё, надо попасть внутрь, решили мы. В конце концов мы пролезли в здание через пожарную лестницу и весь концерт смотрели с чердака, из-под потолка зала. Мы видели, как оркестры Стэна Кентона и Диззи Гиллеспи вместе играли «Peanut Vendor», как Чарли Паркер играл со струнной группой «Laura» и всё такое. Всё это произвело на меня такое впечатление, что я сказал себе: надо купить себе кларнет. Когда мне исполнилось 16, у меня появился кларнет, и так в мою жизнь вошла музыка.

Кларнет, как позже пояснял музыкант, он выбрал в первую очередь из-за его… формы. Дело в том, что Шортер с самого юного возраста и до сих пор — очень осведомлённый и серьёзный поклонник научной фантастики как в литературе, так и в кино. И форма кларнета ему напоминала… космический корабль!

Шортер вообще очень интересовался (и продолжает интересоваться) достижениями науки, разного рода передовыми идеями и достижениями. Один из его любимых персонажей современной истории — Альберт Эйнштейн, которого он даже однажды видел лично.

— Мне было 18, и мы играли на танцах в Принстонском университете. Мы выгружали из машины инструменты, и нам помогал один студент. И вдруг он смотрит нам за спины и говорит: «Мой преподаватель идёт. Мне надо его обогнать, а то опоздаю на занятие». Я только успел спросить: а кто твой преподаватель? Он ответил: «Альберт Эйнштейн» — и исчез во мгновение ока. Альберт был в лыжной шапочке, из-под которой торчали седые волосы. Он шёл через большой газон перед зданием, и я провожал его взглядом, пока он не исчез в дверях.

Уже в 18-летнем возрасте Уэйн переключился с кларнета на тенор-саксофон — не в последнюю очередь потому, что на кларнете практически не играли его любимую музыку, бибоп. Биограф Шортера, Мишель Мерсер, писала в книге «Footprints: The Life and Work of Wayne Shorter», что бибоп стал для Уэйна и его брата Алана знаком их «особенности», отдельности от их окружения. И немудрено: массы требовали простой и понятной музыки, под которую можно было танцевать, а бибоп во всеуслышание отказывались крутить по радио тогдашние радиоведущие, бибоп подвергался нападкам в прессе и — самое главное — бибоп отказывалась слушать широкая публика: за рекой, в Нью-Йорке, могли слушать что угодно, но здесь, в консервативном провинциальном Ньюарке, в музыкальных вкусах всё ещё царил танцевальный оркестровый свинг, и самым популярным оркестром в городе был танцевальный оркестр Ната Фиппса. «Бывало, мы играли где-нибудь в зале Ассоциации молодых христиан, за полтора доллара гонорара на нос, — вспоминал позднее Уэйн, — и послушать нас приходило человек десять, да и те скоро уходили домой, ворча, что под этот бибоп не потанцуешь. Но мы были преданными модернистами, — на этом месте Уэйн по-актёрски торжественно вскидывает сжатые кулаки, — и мы шли на риск сознательно». Стоит ли удивляться, что противопоставление себя вкусам «толпы» стало привычным самоощущением для Шортеров: Уэйн написал на футляре своего инструмента «Mr. Weird» («Мистер Ненормальный»), а Алан — «Doc Strange» («Доктор Странный»).
ДАЛЕЕ: продолжение биографического очерка, МНОГО МУЗЫКИ! 

Вообще, говорят, на ранние выступления братьев Шортеров в Ньюарке с их первым профессиональным ансамблем Jackie Bland Band, который играл бибоп (в этом составе участвовали и другие будущие звёзды: пианист Уолтер Дэйвис-мл., тромбонист Грэйшан Монкёр III), стоило посмотреть. Они думали, что боперы должны были не только странно играть, но и странно выглядеть — судя по тому, что они видели и слышали на концертах Диззи Гиллеспи и Чарли Паркера. Поэтому, когда их ансамбль участвовал в собравшей огромную, по ньюаркским меркам, аудиторию «битве оркестров» между танцевальным оркестром Фиппса и бибоперами, участники Jackie Bland Band принесли свои инструменты не в «буржуйских» футлярах, а в «пролетарских» пластиковых пакетах, и принципиально играли без нот, а на нотные пюпитры выставили свежие газеты: мол, наша музыка так свежа, что мы играем её прямо по сегодняшним новостям.

— Мы с утра намочили свои костюмы водой, — рассказывал Уэйн своему биографу, — чтоб они к концерту высохли мятыми и чтоб все видели, что нам это по барабану. Мы думали, что все боперы так и выглядят. Мы пришли на «битву» в галошах — а дождя, ты знаешь, и не было при этом.

Алан появился на сцене в белых перчатках, которые потом с нарочитой медлительностью снимал; братья уселись перед публикой в складные кресла, спина к спине, и начали играть…. В «битве» по результатам замера громкости аплодисментов поначалу побеждал свинговый оркестр, но проигрыш юных бибопперов не был позорным: им аплодировали с уважением, и даже лидер «вражеского» оркестра отдал им должное. «В этой группе влияние Уэйна было много сильнее, чем влияние их лидера, Джекки Блэнда, — признавал впоследствии Нат Фиппс. — Джекки махал палочкой, но сила их ансамбля заключалась в их маленьком тенор-саксофонисте». За вечер каждый оркестр играл трижды; и, к удивлению всех, после третьего номера Jackie Bland Band, когда они мощно «отдули» пьесу Диззи Гиллеспи, им аплодировали громче, чем аккуратному и гладкому свинговому оркестру. Победа была присуждена оркестру с участием братьев Шортеров, и с этого момента Уэйн стал известным в рамках города музыкантом.

Главным джаз-клубом Ньюарка был тогда Lloyd’s Manor, заведение на втором этаже боулинга. Это было не самое благопристойное местечко; белые там вообще почти не появлялись, а чёрным мальчикам из хороших семей, вроде семьи Шортеров, родители высказывали большое неодобрение за походы в это «логово греха». Понятно, что Уэйн редко пропускал джазовые понедельники в Lloyd’s Manor, когда туда заезжали поиграть настоящие бибоперы «с того берега» — из Нью-Йорка. Однажды там появился Сонни Ститт, тогда (в 1951) один из ведущих альт-саксофонистов бибопа. Поднимаясь на сцену, Сонни спросил, с кем бы из местных тенористов ему сыграть. Местные вытолкнули вперёд Уэйна. Уэйн похолодел: он быстро прогрессировал в игре, но умел ещё далеко не всё, и главное — он пока ещё умел импровизировать только в трёх тональностях: до, си-бемоль и соль. И, конечно, Сонни объявил блюз в ми-бемоль.

— Он спросил: ты готов, ты готов? Он всегда всё повторял дважды и говорил очень быстро. Я кивнул и подумал: ну что ж, я уже на сцене — надо играть, — вспоминал Уэйн.

Уэйн играл соло пятнадцать минут подряд. Конечно, в зале были все местные музыканты, в том числе лидер танцевального оркестра Нат Фиппс.

— Уэйн всегда молодо выглядел, — рассказывал он позднее. — А тогда ему на вид вообще было от силы лет двенадцать, и он был такой… не стеснительный, но замкнутый. И вот этот зажатый малыш выходит и начинает играть, и через пятнадцать минут весь клуб уже просто сходит с ума. Остальные наши музыканты даже и на сцену не пошли.

Сонни Ститт был ошеломлён. Он оттащил Уэйна в сторонку и в своей характерной манере быстро и неразборчиво сказал: «Поехали со мной на гастроли, поехали на гастроли!». Уэйн объяснил, что он через несколько недель заканчивает школу и хочет поступить в колледж. Ститт приуныл, и следующая реплика прозвучала без обычного повтора:

— Чёрт, да, тебе надо получить образование.

В 1952 г. Уэйн поступил в Нью-Йоркский Университет (NYU), где прошёл полный курс композиции, гармонии и оркестровки и в 1956 г. получил диплом бакалавра музыки. После выпуска он всего несколько недель успел поработать в ансамбле Джонни Итона The Princetonians, где его за скоростную игру называли «Вспышка из Ньюарка» (The Newark Flash) — и Уэйн Шортер, двадцати трёх лет от роду, был призван в армию.

— За несколько дней до отправки я пошёл в Cafe Bohemia послушать музыку — как я думал, последний раз в жизни. Я стоял у бара, пил коньяк, а в заднем кармане у меня лежала повестка о призыве. И тут ко мне подошёл [барабанщик] Макс Роуч. Ты, говорит, и есть тот самый малыш — Вспышка из Ньюарка? И позвал меня на сцену. Весь вечер барабанщики на сцене менялись, так что сначала там Макс поиграл, потом Арт Тэйлор, потом Арт Блэйки. Оскар Петтифорд играл на виолончели. Джимми Смит приволок в клуб свой электроорган — он возил его на катафалке! А в перерыве я услышал, что Майлз [Дэйвис] разыскивает какого-то чувака по имени Пушечное Ядро (Джулиан «Кэннонболл» Эддерли. —Ред.). Я вижу всё это и думаю: вся эта жизнь будет продолжаться… а я через пять дней буду уже в армии!

Правда, служба оказалась не такой уж безнадёжной. Время от времени рядового Шортера отпускали домой на выходные, поскольку служил он первое время в своём же штате, на базе Форт-Дикс. И во время одной из таких отлучек Уэйн снова встретился с Максом Роучем. Это было вскоре после того, как трубач Клиффорд Браун погиб в автокатастрофе вместе с пианистом их с Роучем совместного ансамбля Ричи Пауэллом, и Роуч выступал в ансамбле с Сонни Роллинзом и трубачом Кенни Дорэмом.

— Они играли прямо рядом с моим домом на Броуд-стрит в Ньюарке, в заведении под названием Sugar Hill, — вспоминал Шортер в интервью, которое он дал известному джазовому критику Биллу Милковски (2005). — Я шёл к дому и по дороге заглянул в клуб; Макс увидел меня из-за барабанов и замахал палочкой — мол, иди сюда, на сцену. Но я показал ему на свою армейскую форму и на дверь — мол, пойду переоденусь. Я жил прямо за углом — сбегал домой переодеться в гражданское, взял дудку и прибежал опять в клуб…

Период ученичества Уэйна Шортера подошёл к концу с его возвращением из армии. Отныне он играл в «высшей лиге». Первые несколько недель саксофонист работал в ансамбле пианиста Хораса Силвера, затем — в штатном ансамбле легендарного клуба Minton’s Playhouse в Гарлеме и в оркестре трубача Мэйнарда Фергюсона. Работа у Фергюсона не оставила в биографии Шортера особого следа — за исключением того, что в этом оркестре он встретился и подружился с пианистом, сотрудничество с которым впоследствии стало едва ли не самым важным в его жизни: это был австрийский иммигрант по имени Джо Завинул. Были и другие встречи.

— После одного из выступлений ко мне подошла женщина и сказала: «Меня зовут Анита [гражданское имя первой жены Колтрейна — Хуанита, сокращаемое до Анита; имя Наима она приняла, перейдя в ислам. — Ред.], мой муж хочет с тобой познакомиться». А я сидел на кухне клуба и что-то чинил в моей дудке. И вот она приводит своего мужа — оказывается, это Джон Колтрейн. Когда я был в армии, мы часто ездили в Вашингтон посмотреть на ансамбль Майлза [Дэйвиса] с Колтрейном… Трейн говорит мне: ты интересные дела играешь. Они позвали меня к себе в гости, и я поехал. Я долго у них просидел, они меня буквально не отпускали. Они готовили еду, потом мы сидели и говорили о жизни, Джон поиграл мне на рояле, потом мы с ним стали сравнивать наши инструменты. Он мне много полезного подсказал про инструмент… Потом он меня пригласил выступить вместе с ним в Birdland в понедельник вечером. Ансамбль Кэннонболла тоже там играл: оба они ещё работали у Майлза, но в этот вечер они были свободны и выступали со своими группами. После этого выступления Трейн сказал мне, что собирается уйти от Майлза и двигаться дальше. Он сказал: если хочешь, работа [у Майлза] — твоя. Но я в этот момент уже работал у Арта Блэйки.

Следовательно, эта примечательная встреча произошла примерно в августе 1959 г., потому что именно с этого момента начались те пять лет, в течение которых Уэйн Шортер работал в ансамбле барабанщика Арта Блэйки Jazz Messengers, став не только тенор-саксофонистом коллектива, но и его музыкальным руководителем.
ВИДЕО: Art Blakey & the Jazz Messengers — «No Problem» (Duke Jordan), Париж, 1959
Ли Морган — труба, Уэйн Шортер — тенор-саксофон, Уолтер Дэйвис-мл. — ф-но, Джейми Мерритт — контрабас, Арт Блэйки — барабаны
httpv://www.youtube.com/watch?v=m6r0DlVvBms

За эти пять лет из перспективного новичка Шортер превратился в уважаемого мастера; уже в 1962 г. он завоевал звание «новой звезды саксофона» по результатам опроса журнала Down Beat. В том же опросе его имя стояло вторым в списке лучших джазовых композиторов; первым был Дюк Эллингтон.

И действительно, Шортер очень много писал — настолько много, что ко многим (даже очень удачным) композициям уже не возвращался, предпочитая писать новые. На его первом сольном альбоме, записанном для чикагского лейбла Vee Jay в 1959 г. («Introducing Wayne Shorter», с Ли Морганом на трубе, Уинтоном Келли на рояле, Полом Чэмберсом на контрабасе и Джимми Коббом на барабанах), записана целая россыпь отличных пьес, большую часть из которых он больше никогда не исполнял. Зато помногу исполнялись, неоднократно записывались и пользовались заслуженной популярностью многие пьесы, которые Шортер написал для Jazz Messengers Арта Блэйки: его темы «Ping Pong», «On The Ginza», «Free For All», «Children Of The Night», «Hammer Head», «Lester Left Town», «Noise In The Attic», «Witch Hunt», «The Summit» — далеко не полный список того, что из-под пера Уэйна вошло в «золотой фонд» репертуара «Посланцев джаза».
ВИДЕО: Art Blakey & The Jazz Messengers играют тему Уэйна Шортера «I Didn’t Know What Time It Was», 1963
httpv://www.youtube.com/watch?v=jhOy-OXGUhs

Уэйн Шортер тех лет — крепкий мастер хардбопа, мощный тенорист, чья изысканная игра прекрасно гармонировала с игрой его коллег по ансамблю. А среди участников «Посланцев джаза» в эти годы были трубачи Ли Морган и Фредди Хаббард, пианисты Уолтер Дэйвис-мл., Бобби Тиммонс и Сидар Уолтон, тромбонист Кёртис Фуллер! Странно даже думать, что, по словам самого Шортера, он в то время играл на случайных инструментах, некоторые из которых буквально разваливались у него в руках — так, в последние месяцы работы у Блэйки он играл на саксофоне марки Bundy, который был перетянут множеством аптечных резиночек, чтобы от него не отпадали жизненно важные части. Предыдущий его инструмент у него украли, причём украли на родине, в Нью-Джерси.

— Мы в то время часто виделись с Колтрейном, и как-то он попросил меня съездить с ним в Нью-Джерси, где у него был концерт с Майлзом. По дороге он мне рассказал, что, когда они там играли в прошлый раз, у него там украли саксофон. Через несколько лет я уже сам выступал в том же самом месте, вместе с Jazz Messengers. И что вы думаете: у нас там украли мой саксофон, тромбон Кёртиса Фуллера, плюс его плащ (в кармане которого были водительские права) и галоши. Кёртис стоял и повторял: ну галоши-то мои им зачем понадобились? Он успокоился только после того, как я рассказал ему, что у Колтрейна в этом же заведении тоже увели дудку.

В 1964 г. Уэйн Шортер покинул Jazz Messengers. В этом же году, после трёх удачных, но оставшихся малоизвестными альбомов на Vee Jay, выпущенными в 1959, 1960 и 1962 гг., вышли сразу три его сольных альбома на одном из важнейших джазовых лейблов той эпохи — Blue Note. Все его работы на этом лейбле, выходившие в 1964-67 гг., оцениваются историками джаза чрезвычайно высоко, но у автора этих строк есть особенная любовь к альбому «Speak No Evil», записанному под самое Рождество 1964 г. квинтетом, в котором, кроме самого Шортера, участвовали трубач Фредди Хаббард, пианист Хёрби Хэнкок, контрабасист Рон Картер и барабанщик Элвин Джонс — и не только благодаря хрестоматийному заглавному треку: так, открывающая альбом пьеса «Witch Hunt», которую Уэйн написал ещё для Jazz Messengers, может служить отличной иллюстрацией поздней стадии развития всей стилистики хардбопа в целом.
СЛУШАЕМ: ‏Wayne Shorter «Witch Hunt», 1964
httpv://www.youtube.com/watch?v=kOqjGk9PX38

Но не сольные записи были основным делом Уэйна Шортера в 1964 г. Именно в этом году он вошёл в состав нового ансамбля трубача Майлза Дэвиса, впоследствии получившего в истории джаза полуофициальное наименование «Второй великий квинтет Майлза» (первым числится состав 1955-58 гг. с Колтрейном, пианистом Редом Гарландом, басистом Полом Чэмберсом и барабанщиком Филли Джо Джонсом). Дэйвис даже уже записал с Шортером несколько треков в августе 1962-го — один из них, с вокалистом Бобом Доро, вошёл впоследствии в альбом Дэйвиса «Sorcerer» (1967). Но в конце лета 64-го Майлз, давно намекавший Уэйну, что хотел бы видеть его у себя в составе, наконец сделал решающий ход  — прислал Шортеру авиабилет первого класса, позвонил ему в Нью-Йорк и сказал: «Приезжай в Калифорнию. И привози, что там у тебя есть».

В интервью журналу The Saxophone Journal (1992) Шортер вспоминал:

— Я прилетел, и уже через два дня мы вышли на сцену Голливудской Чаши. Перед самым выходом Майлс только спросил меня: ты знаешь мою музыку? Я сказал: да. Он кивнул. И всё, мы вышли и заиграли. Я и правда знал все его тогдашние вещи, я играл их дома, да и вообще я Майлза слушал с тех пор, как мне было пятнадцать. Я знал его жесты, и как он играет в тандеме с саксофонистом, а играть в тандеме с трубачом мне было не привыкать, я ведь столько уже играл с Ли Морганом и другими.

Уэйн приехал к Майлзу с тем самым распадающимся на части саксофоном марки Bundy, которым был вынужден заменить украденный у него в Нью-Джерси инструмент. Но и этот инструмент не зажился у Шортера: его тоже украли, причём воры вытащили саксофон из запертого лимузина, в котором группа приехала на концерт, после чего аккуратно заперли машину снова. По словам Шортера, Майлз, увидев эту картину, своим неподражаемым хриплым голосом сказал только: «Вот так чёрт! Профессиональная работа!» — и тут же дал Уэйну денег на новый саксофон. Шортер быстро вернул ему долг, потому что ансамбль очень много работал, и сайдмены прилично зарабатывали.

«Второй великий квинтет», последний акустический ансамбль Дэйвиса, был ансамблем колоссальной силы. Пианист Хёрби Хэнкок, басист Рон Картер и барабанщик Тони Уильямс составляли едва ли не самую сильную и прогрессивную ритм-секцию в джазе 60-х, а трубе Майлза и саксофону Шортера был подвластен огромный спектр выразительных средств.

Первым студийным альбомом нового состава стал «E.S.P.», выпущенный (как и большинство других записей Дэйвиса) лейблом Columbia. Он был записан 20-22 января 1965 г. и стал самым продолжительным джазовым альбомом своей эпохи: музыка на нём звучала более сорока восьми минут — почти предельный объём для винилового формата LP. Впрочем, это достижение было вскорости перекрыто, в том числе и более новыми альбомами Майлза.
ВИДЕО: Второй великий квинтет Майлза Дэйвиса — «Agitation» (на альбоме «E.S.P.» эта тема открывает вторую сторону пластинки), Стокгольм, 1967
httpv://www.youtube.com/watch?v=x_whk6m67VE

ОКОНЧАНИЕ: ГЛАВА ВТОРАЯ