12 ноября в культурном центре «ДОМ» играет Jones Jones Trio (США — Литва) — объединение прославленных новоджазовых импровизаторов: Ларри Окс (Larry Ochs, США) — саксофоны; Марк Дрессер (Mark Dresser, США) — контрабас; Владимир Тарасов (Литва) — ударные, перкуссия.
Информационные партнеры — журнал «Джаз.Ру» и музыкальная энциклопедия «Звуки.ру» .
Этого выступления московским знатокам и ценителям авангардных направлений джаза пришлось ждать семь лет. Московская премьера трио Jones Jones состоялась в сентябре 2009 г. в театре «Школа драматического искусства».
Инструментальный состав Jones Jones вполне хрестоматиен для направления, которое принято называть «фри-джазом», или «авангардным джазом», или «свободной импровизационной музыкой». Трио формата «саксофон-контрабас-ударные» в этом музыкальном мирке великое множество. Тем ценнее ансамбли, которые способны донести до слушателя свой собственный, неповторимый голос, пользуясь привычным инструментарием. В трио «Джонс Джонс», первое выступление которого состоялось в 2006 г. в Сан-Франциско, нет аккомпаниаторов, нет ритм-секции в привычном понимании, все трое музыкантов — солисты. Саксофонист Ларри Окс, контрабасист Марк Дрессер и ударник Владимир Тарасов — из тех музыкантов, которые любят искать неизведанное с помощью своих инструментов. Это трио способно практически не обращаться к стереотипным приемам звукоизвлечения — стереотипным даже с точки зрения свободной импровизационной музыки; в игре его участников каждое прикосновение к барабану, к струне, к клапану — событие, а звучание Jones Jones может быть столь плотным, что порой кажется, будто на сцене целый оркестр.
Саксофонист Ларри Окс известен прежде всего как один из основателей знаменитого саксофонного квартета ROVA (название составлено из первых букв фамилий участников), существующего почти сорок лет. Впервые он посетил нашу страну именно в составе этого коллектива — квартет «РОВА» стал в 1983 г. первым коллективом «нового джаза» из США, гастролировавшим по Советскому Союзу. Окс с восторгом отзывается о своих партнерах по трио Jones Jones. Описывая недавние концерты в Калифорнии, он говорит, что каждый раз, когда он замолкал и слушал игру Дрессера и Тарасова, он приходил в восхищение и, вновь присоединяясь к ним, начинал из тишины, постепенно увеличивая звучность, чтобы влиться в созданное ими музыкальное пространство.
Обладая интереснейшей палитрой и невероятно красивым и тембрально богатым звуком, создатель расширенных техник игры на контрабасе Марк Дрессер по праву считается одним из самых выдающихся новоджазовых контрабасистов современности, наравне с Барри Гаем, Жоэль Леандр и покойным Петером Ковальдом. Будучи обладателем нескольких престижных музыкальных премий и номинантом на Grammy (нечастое достижение для новоджазового импровизатора!), Марк был членом многих важных ансамблей в истории импровизационной музыки — в частности, квартета великого саксофониста-новатора Энтони Брэкстона. Одним из самых ярких его собственных проектов является трио Arcado со скрипачом Марком Фелдманом и виолончелистом Хэнком Робертсом. Другими партнерами Марка в разное время были Джон Зорн, Бобби Брэдфорд, Дэвид Мюррей, Мэрилин Криспелл, Джерри Хемингуэй и многие другие, а количество записей, в которых он принимал участие, давно перевалило за сотню.
Что до Владимира Тарасова, то его или вовсе не надо представлять российским любителям импровизационной музыки, или, наоборот, о нем нужно рассказывать максимально подробно. Тарасов — в прошлом участник легендарного трио ГТЧ (Ганелин-Тарасов-Чекасин), которое в 1970-е и начале 80-х произвело революцию в советской «неофициальной» музыке и оставило яркий след в музыке европейской. Тарасов — изобретательный солист, музыкант-созерцатель, музыкант-философ. Кроме игры на ударных инструментах, он ещё и художник, автор инсталляций, часто связанных с музыкой. Тарасов — композитор, творящий в реальном времени, и педагог, воспитывающий новое поколение музыкантов в Литве, где он постоянно живёт.
Запись предыдущего московского концерта трио, надолго врезавшегося в память присутствовавших на нём, недавно была выпущена на лейбле Not Now Records под названием «The Moscow Improvisations» — и будет представлена на новом концерте Jones Jones Trio в Москве.
12 ноября, КЦ «ДОМ». Начало в 20:00. Стоимость входного билета: в предварительной продаже — 1200 рублей; в день концерта — 1500 рублей.
Большой Овчинниковский переулок, 24, строение 4 (м. Новокузнецкая), тел. +7(495)953-7236
Перед концертом в Москве Владимир Тарасов дал интервью обозревателю «Джаз.Ру» Григорию Дурново.
ДАЛЕЕ: интервью Владимира Тарасова, ВИДЕО
| Григорий Дурново, обозреватель «Джаз.Ру» Фото: Кирилл Мошков |
 |
Правильно ли я понимаю, что в рамках вашего творчества Jones Jones — это почти традиционный состав? Ведь саксофон-контрабас ударные — это, можно сказать, классика фри-джаза. Что для вас значит этот проект, что вы в него вкладываете?
— Джаз — это очень честная музыка. В музыке есть созидатели и исполнители. Эти люди, с которыми я играю, Марк Дрессер и Ларри Окс — как и Ганелин с Чекасиным, как и Энтони Брэкстон и Дьёрдь Сабадош, с которыми я тоже играл, — относятся к созидателям. Я знаю их с восьмидесятых годов, мы давно уже играем вместе. В Москве будет презентация нашего диска «The Moscow Improvisations», на котором записано наше выступление в театре Анатолия Васильева. Играть с ними одно удовольствие. Собственно, какая разница — какое трио? Мы недавно играли дуэтом с замечательным виолончелистом Давидом Герингасом. Он классический музыкант, но и хороший импровизатор. Всё зависит от того, насколько исполнитель честен по отношению к тому, что он делает. Я очень много играл в разных составах. Но в каком-то смысле, действительно, наше трио с Ларри и Марком традиционное, и в музыке даже есть какие-то намёки, условно говоря, на более традиционную музыку. Хотя слово «традиция» мне так же непонятно, как и слово «авангард» — авангард ведь тоже зачастую быстро становится рутинной традицией. Просто с Jones Jones мы играем то, что нам нравится, и музыку, которую сами создаём. У нас только что были гастроли в Калифорнии. В Москве у нашего трио два концерта. Один, 11 ноября, к столетию дадаизма, — с поэтом Львом Рубинштейном. Более яркого продолжателя традиций «дада» в России я не знаю. А 12 ноября в ДОМе будет концерт трио, мы будем играть программу, с которой сейчас ездим.
Насколько часто в последнее время вы участвуете в чисто музыкальных проектах?
— Довольно часто. У меня только что вышел двойной винил на литовской фирме NoBusiness Records, напечатанный в Берлине. Винилов у меня давно не выходило, и это такое счастье — держать в руках винил! На нём записано мое литовское трио с Людасом Моцкунасом и Эугениюсом Канявичюсом. Тоже саксофон, контрабас и барабаны — но музыка совсем другая, нежели у Jones Jones. Это тоже ребята с самостоятельным мышлением. Моцкунас замечательно играет на бас-саксофоне, ждал полгода, когда ему привезут инструмент откуда-то из Сингапура или Шанхая… Каждый год я делаю программы с Lithuanian Art Orchestra. Там замечательные музыканты, особенно саксофонисты — это надо благодарить Чекасина, что он такую школу воспитал в Вильнюсе. Как ни странно, чисто музыкальных проектов у меня сейчас всё больше и больше. Только что вышел наш двойной диск с Алексеем Кругловым. С оркестром Круглова я делал программу «Гобелены». Играть я, к счастью, люблю, и мне это до сих пор интересно.
Когда вы работаете с оркестром, вы сами тоже играете, или просто оркестр играет вашу музыку?
— Я тоже играю. Я даже не могу назвать это своей музыкой: я даю только идею, а так «Гобелены» — это совместное музицирование. Очень многие делают ошибку, считая, что во фри-джазе можно делать что угодно. Нужна сильная профессиональная база, должно быть композиторское мышление. А когда на сцене люди, которые понимают, что такое композиция, что такое форма и что можно из этого сделать — тогда и возникает этот самый музыкальный «Гобелен».
В искусстве обязательно нужно пройти все три градации: любитель, профессионал и мастер. Я всегда объясняю студентам, что невозможно проскочить вторую ступень. К сожалению, в России мы часто видим, как из самодеятельности хотят сразу попасть в мастера. В этом смысле джаз — самое честное искусство, я всё больше в этом убеждаюсь. Здесь нужно обязательно быть личностью. В джазе через пару минут видно, умеет музыкант играть или нет, а ещё через две минуты можно сказать, есть ли у него что-то в голове, как он мыслит. Кто-то сказал, что в музыке всего три процента созидателей, остальные просто исполняют чью-то музыку и пытаются на этом заработать. Очень похоже на правду. Быть созидателем очень сложно. Особенно в классической музыке — играть фортепианный или скрипичный концерт, каждый второй день, и оставаться самим собой, быть узнаваемым — очень сложно. В джазе в шестидесятые и семидесятые было огромное количество музыкантов — и каждый был личностью! Сегодня это всё-таки во многом перекроилось в исполнительство, люди эксплуатируют идеи, которые родились в шестидесятых и семидесятых.
У кого-то джаз превратился в фанк. Как говорит Илья Кабаков, зачем пихать селёдку в борщ? Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево. Да не обидятся на меня ни кесари, ни слесари. Фанк — хорошая музыка, но другая, чем джаз. И Майлз Дэйвис играл не фанк. И очень жаль, что большинство музыкантов, в том числе и те, кто играл с ним, этого не поняли, превратив свою музыку в обыкновенный эстрадный корпоратив. А сегодня происходит большой микс, играют замечательные музыканты, профессиональные, но, к сожалению, исполняют чужие темы и идеи. Но заинтересовать слушателя можно, когда музыкант прекрасно существует в материале, знает, что делать, и становится частью этого материала.
Я всё время вспоминаю гениальный концерт [Владимира] Горовица в Москве: он только вышел на сцену и ещё не начал играть, а мы его уже слышали! Я сначала думал, что это я один услышал, но все, с кем я потом разговаривал, тоже слышали. Это эффект виниловой пластинки: когда ставишь иглу, пластинка ещё не играет, а мы уже слышим эту музыку. Музыка оказывает самое прямое воздействие из всех искусств. Но она может задеть только в том случае, если музыканту есть что сказать. А когда мне про кого-то говорят, что он играет, как Джон Колтрейн или Майлз Дэйвис, или как Клиффорд Браун, то зачем мне его слушать, если я могу послушать запись самого Джона Колтрейна?
Я люблю купаться в звуке. Барабан — это инструмент Всевышнего, ритуальный инструмент. Как играли палка о палку, камень о камень, так до сих пор и есть. Барабан ведь не был придуман человеком. В шестидесяти километрах от Баку находится место стоянки древнего человека, Гобустан. Там есть целый музей. Во дворе этого музея стоит камень, по которому все ударяют. Звук у него потрясающий. А потом ребята из местной академии сказали мне, что где-то в горах есть другой камень, большой. Я его искал два года. Ему больше десяти тысяч лет. И вот как-то мы ездили в горы на «газике» с Виталием Пацюковым и замечательным азербайджанским художником Али. Я уже засыпал, Виталий меня разбудил и спрашивает: «А что там за камень?» Я открыл глаза и увидел валун метров пятнадцать в длину, метра полтора в диаметре, который стоял на резонаторах! Это инструмент, он стоит на двух камнях, под ним воздух. Не знаю, когда по нему последний раз ударяли. Я стукнул по нему — и как он мне ответил! Из этого я сделал инсталляцию, которую так и назвал — «Гобустан».
Могу сказать, что я счастлив, что в детстве потерял мизинец и не стал играть на рояле, на котором меня пытались заставлять играть. Я с радостью сжёг клавиатуру пианино — у меня до сих пор в носу запах горелой пластмассы.
Научить играть быстро и громко можно кого угодно. Но самое важное — это чтобы пауза звучала, чтобы было правильное расстояние между звуками. В этом смысле и Марк, и Ларри в Jones Jones настоящие мастера: умение играть паузами у них просто великолепное.
Были ли у вас в самое последнее время встречи с новыми для вас музыкантами — молодыми или ранее незнакомыми, — которые произвели на вас особое впечатление своим языком, почерком?
— В Калифорнии совершенно гениальные студенты. Я вёл семинар в California State University, некоторые музыканты меня просто поразили. В Москве понравился оркестр Алексея Круглова. Все музыканты вышли из традиционной музыки. Но там есть несколько музыкантов таких же, как сам Лёша, в хорошем смысле сумасшедших, которые пытаются нащупать что-то новое. Горжусь литовской джазовой школой. Мне нравится, что сегодняшняя молодёжь возвращается в акустику. Слава Богу, наигрались с этой электроникой. Не хочу ничего плохого сказать про японскую электронику, когда-то я для фирмы Roland что-то сам наиграл в Токио, у них звучание большого барабана — это моя игра. Но эти машины не могут сыграть триоль! У них мышление восьмыми. Электронику я использовал в некоторых своих сольных программах, но как бэкграунд, как ритмическую помощь. В «Atto V», например, есть звучание струнного оркестра, и многие предполагали, что я просто подложил звучание оркестра — но я сам играл «струнными» на Octapad. Я не брал заготовки, я сэмплировал: брал звук скрипки, заводил его через сэмплер и играл. А в «Концерте для мух», который я написал для инсталляции с Ильёй Кабаковым в музее замка Château D’Oiron во Франции, я использовал жужжание мух, которое записывал в деревне на маленький магнитофон: я его засэмплировал и через Octapad спел, а аккомпанировал этой мухе замечательный скрипач Мэлколм Голдстайн, с которым мы очень много времени провели в Штутгарте, в Академии замка Солитюд.
Много ли у вас сейчас выставок, инсталляций?
— Да, я получаю приглашения из разных мест. Например, в музей им. Алабина в Самаре в рамках Ширяевской биеннале. Я участвую в выставке в музее в Лодзи, посвящённой подполью советских времён. В октябре у меня открывается большая персональная выставка в музее Куму в Таллине, там будет несколько инсталляций, и концерт с гитаристом Яаком Соояаром и певицей Кадри Вооранд.
Что касается инсталляций, которыми я занимаюсь, то если вы обратили внимание, почти все они связаны со звуком. То есть я занимаюсь тем, что хорошо знаю. Я даже выставки свои называю «Звуковые игры». Часть последних работ посвящена моим друзьям и коллегам. Например, «Larry» для Ларри Окса, он играет с птичками. Затем я придумал «Гобелены Марка», где Марк Дрессер играет на пятнадцати контрабасах.
Недавно я закончил работу «Пять эпизодов» с Чекасиным. Он пришёл ко мне в студию и честно два дня по четыре часа играл соло. А видеоинсталляция — это же несколько минут, не более. Нужно было выбрать эпизоды, показать Чекасина с разных сторон. Мне кажется, получилось. И я ещё раз убедился, что он гений!
Успеваете ли вы слушать музыку?
— Конечно! Я это делаю постоянно. И я с удовольствием слушаю, у меня постоянно рядом что-то играет. Пожалуйста, включаю! (Звучит музыка Моцарта.) Это я слушал до нашего с вами разговора.
Кто исполняет?
— Лиана Исакадзе! Её камерный оркестр. Она потрясающе играет и вообще замечательный экспериментатор, джазмен в классике. Как я писал в книжке, люди, которые приходят с партитурами, могут в обморок упасть — она импровизирует, всё делает по-своему. И в этом её талант.
Вчера я слушал «Богему» Пуччини с большим удовольствием, позавчера — Майлза Дэйвиса, «Bitches Brew». Скоро юбилей Колтрейна — его я очень люблю, «A Love Supreme», «Expression», «Impressions». Казалось бы, звуков много, но для меня музыка Колтрейна — это одна большая нота, его молитва, его медитация. Это такой Джексон Поллок в музыке — много цвета, но, на самом деле, одно цельное полотно. Я помню, как я ехал с оркестром в автобусе по России, мы переезжали из одного города в другой, и я возил с собой маленький радиоприёмник, слушал постоянно The Voice of America и вдруг услышал: «Coltrane is dead». 1967 год. И время показывает, что остаётся, а что нет.
Многие мои друзья слушают музыку в машине, но это ерунда. Иногда я слушаю в машине, когда мне нужно подготовиться к какому-то выступлению, например, с симфоническим оркестром, тогда я слушаю просто конструкцию, я не слушаю музыку. Я чисто схематически отслушиваю, чтобы мне знать, как говорится, где мне махнут — чтобы не промазать. Но чтобы получать удовольствие от музыки, я сажусь у себя в студии, иногда позволяю себе сделать кофе и просто послушать музыку.
Люди иногда удивляются, почему я слушаю Пуччини. А я его обожаю. Какая разница, что слушать? Я помню, как в конце 1960-х или в начале 1970-х смотрел в Таллине, в студии Тыниса Винта по финскому телевидению трансляцию концерта Джими Хендрикса, кажется в Стокгольме. Когда он вышел на сцену, огромный многотысячный стадион замер. Он подошел к колонке, провёл струнами гитары по её углу — йййам — и меня буквально вынесло с дивана! Гений, просто гений. В Сан-Франциско несколько лет назад я был на концерте The Rolling Stones, где Мик Джаггер, этот дедушка, прыгал в какой-то волчьей шубе два часа с потрясающей энергией. Так что нет разницы — джаз, классическая музыка. Когда человек, как говорится, в материале, — всё в порядке!
Новое что-нибудь открыли для себя?
— Да много хорошей музыки, много замечательных музыкантов. Имён не буду называть, потому что боюсь ошибиться в произношении.
ВИДЕО: Lawrence Ochs, Mark Dresser, Vladimir Tarasov
httpv://www.youtube.com/watch?v=PVTvSxPIq9E
