Синкопы джазовой судьбы. Очерк творческого пути Олега Лундстрема и его оркестра (к 100-летию), ч. 3

7 апреля в Казани в рамках программы фестиваля «Lundstrem-Fest-100», посвящённого 100-летию со дня рождения прославленного джазового бэндлидера Олега Лундстрема (1916-2005), состоялась всероссийская научно-практическая конференция «Олег Лундстрем и традиции отечественного джаза». На конференции выступил, в частности, наш постоянный казанский автор Игорь Зисер, чей доклад в программе фестиваля был озаглавлен так:

Зисер Игорь Григорьевич. Казанский государственный архитектурно-строительный университет, Институт архитектуры и дизайна, доцент кафедры дизайна, кандидат технических наук; организатор фестиваля «Джазовый перекресток». «Шанхайский след» в Казани: 1947–2009.

На основе доклада, прослеживавшего судьбы членов «шанхайского» состава оркестра Олега Лундстрема, переехавшего из Китая в СССР в 1947 г., был написан большой исторический очерк о судьбах участников старейшего в мире джазового биг-бэнда (существует с 1934). «Джаз.Ру» с гордостью публикует этот очерк в трёх обширных частях. Часть первая была опубликована 19 августа. К отмечавшемуся 1 октября 94-му дню рождения российского джаза мы опубликовали вторую часть очерка. Сегодня — третья, заключительная часть колоссального «лонгрида».

---

Окончание. Начало см. в выпусках от 19.08.2016 и от 30.09.2016

9. Московский брейк

Слово «брейк» используется джазовыми музыкантами для обозначения короткой сольной вставки одного из участников ансамбля, когда остальные прерывают исполнение. Часто такие брейки играются в конце квадрата или всей пьесы. Мы в нашем очерке приближаемся к такому моменту. Но есть и еще одно значение, среди множества, найденных мною в словаре английского сленга. Брейк — это удар судьбы.

Удару, связанному с проклятым московским квартирным вопросом, предшествовало более предсказуемое событие: в конце 1959 года после трёх сезонов работы от Москонцерта (сейчас сказали бы — на Москонцерт) из оркестра ушли саксофонисты Виктор Деринг и Анатолий Голов, а также пианист Юрий Модин. Сложного по характеру, неуживчивого Модина руководитель оркестра Олег Лундстрем просто заменил на блестящего, очень перспективного молодого пианиста Николая Капустина. Деринг, во-первых, устал от бытовых проблем, ему надо было срочно в Казани решать квартирный вопрос; а во-вторых, когда в 1958 году в оркестре появился молодой, активный и способный саксофонист Георгий Гаранян, ему перешли многие партии, исполняемые Дерингом, и Виктор Эдуардович не стал ждать участи Модина. Что касается Анатолия Голова, то это был человек с особым характером. Как мне рассказывал казанский бэндлидер Анатолий Василевский, хорошо знавший ветеранов «шанхайского» состава, Голову просто надоело мотаться с эстрадными концертами по стране: ведь только за первый год работы оркестранты объехали 82 города СССР. Для оркестра эта потеря в музыкальном плане была особенно ощутимой: Анатолий Голов был выдающимся альт-саксофонистом, с его уходом пропала важная краска в звучании бэнда. Послушайте, как звучит его альт-саксофон в пьесе «Harlem Nocturne», записанной в 1959 году — кстати, эту запись, представляя советский оркестр мировой джазовой аудитории, в 60-е годы «крутил» по «Голосу Америки» прославленный радиоведущий Уиллис Коновер.

СЛУШАЕМ: Анатолий Голов (саксофон) и эстрадный оркестр под управлением Олега Лундстрема (Москва, 1959) — «Гарлемский Ноктюрн» (Эрл Хаген)

ДАЛЕЕ: продолжение финальной части исследования истории участников «шанхайского» состава Оркестра Олега Лундстрема, много ФОТО! 

Судьба музыканта далее складывалась так: в 1959 он стал руководителем оркестра кинотеатра «Победа» в Казани, и с 1959 по 1964 год Голов, Деринг и Модин работали там. В конце 1963 г. чиновники Министерства культуры ТАССР в целях экономии решили расформировать три оркестра в кинотеатрах города, и уже в начале следующего года это решение претворилось в жизнь. Принятое тогда постановление привело к драматическому повороту судьбы каждого музыканта и их семей. Благодаря заступничеству руководства филармонии в 1964 г. на базе бывших трёх оркестров всё-таки был создан новый коллектив Объединённого эстрадного оркестра киносети во главе с Головым. Но Анатолий Голов хотел играть джаз — и в 1967 г. ушёл в филармонию, где работал руководителем джазового секстета. В начале 70-х Голов уехал с семьей в Таллин, где его следы теряются…

Пианист Юрий Модин долгие годы работал в Объединённом оркестре киносети, одновременно подрабатывал выступлениями в ресторанах и руководством коллективами в различных ДК Казани. Затем играл в оркестре Казанской киносети под руководством Виктора Деринга, а в 80-х годах принимал участие в фестивалях «Джазовый перекресток».

Печальной оказалась судьба трубача Георгия Барановича. Яркие воспоминания о нём оставил ранее цитировавшийся в этом очерке Георгий Кантор. В начале 50-х он, тогда молодой преподаватель консерватории, написал в стенной газете рецензию на дипломную симфонию Олега Лундстрема, которую исполнял его оркестр, в том числе и Баранович, и вот что он вспоминает:

В этой же рецензии (на выступление оркестра Лундстрема) был мой отрицательный отзыв на игру Жоры Барановича — трубача, тоже «шанхайца». Жора был красавец-блондин, силач-атлет с голубыми глазами, настоящий арийский тип, жуткий бабник и покоритель сердец. Было ему года 32-33. Я стоял возле газеты и наблюдал, как ее читали разные студенты и преподаватели. Прочитал Жора. Оглянулся, подошёл ко мне и тихим голосом сказал: «Теперь будем бить».

Источник: Г. Кантор, указ. соч.

О Барановиче вспоминает при встрече с Лундстремом и ещё один известный персонаж в жизни Казани 50-х годов — писатель Василий Аксёнов. Это отрывок из его эссе, посвященного таллинскому джаз-фестивалю 1967 года:

В начале пятидесятых годов в Казани обосновался оркестр репатриантов из Шанхая, известный сейчас всем оркестр Олега Лундстрема, «короля свинга восточных стран», как его называли в шанхайском сеттльменте. Я тогда учился на первом курсе медицинского института, был прилежным студентом и на танцы не ходил, так как не мог освоить сложнейших падепатинеров, вальс-гавотов и миньонов, которые танцевала в те времена передовая молодёжь. Но вот по городу пошли слухи о таинственных, сказочно-романтичных «шанхайцах»…

Оркестр «шанхайцев» тогда распадался. Да и разве можно было себе представить существование настоящего свингового оркестра в те годы, когда даже танго кодировалось наименованием «танец медленного темпа»! Лундстремовцы группами играли на танцах в Доме офицера, в кинотеатрах и ресторанах, а мы ходили их слушать, потому что они иногда играли не только падепатинеры. Вся моя юность была слегка озарена этими «шанхайцами», как огнями далекого ночного мира…

— А где сейчас Модин, Деринг, Бондарь, Баранович? — спрашиваю я Олега Леонидовича.

— Этот там-то, этот там-то, — отвечает он, — а Баранович умер.

— Как?

— Очень просто. Жора Баранович умер.

Ну что ж, он умер, и сейчас его нет на сцене, но я и мои товарищи никогда не забудем, как он вставал в синем табачном тумане дрянного ресторанчика, розовощёкий и здоровый, и играл «Сан-Луи блюз» на своей золотой трубе.

Источник:
В. Аксёнов «Простак в мире джаза, или баллада о тридцати бегемотах»
(журнал «Юность», №8, 1967)

А вот что мне рассказал о Барановиче Анатолий Василевский:

— После 1956 года он уехал вместе с оркестром в Москву и в Казань, когда многие возвращались к своим семьям, он не приезжал, здесь его никто не видел. Очень веселый, компанейский человек, о нем все вспоминали очень хорошо. И музыкант талантливый. Я держал в руках несколько его аранжировок, которые он написал для оркестра, работая в оркестре при кинотеатре «Родина». Там вместе с ним работали и Деринг, и Горбунцов, Оноша Козлов, Модин. И потом переходили улицу Баумана напротив и продолжали играть в ресторане «Казань».

Его судьба была трагической: он при невыясненных обстоятельствах погиб в начале 60-х во время гастролей на юге, и подробностей толком никто не знает. Скорее всего, напился, отстал от оркестра и пропал.

Источник:
беседа автора с А. Василевским в январе 2016.

10. Дом, который строил Лундстрем

В 1956 году вышло постановление правительства о разрешении частного строительства жилых домов высотой до двух этажей, при этом давалось послабление относительно перечисления части средств трудовых коллективов на это строительство (постановление Совета министров СССР от 31 июля 1956 года «О развитии жилищного строительства в СССР»). Директор коллектива Михаил Цын взялся за дело, землю под строительство выбил в подмосковном городе Бабушкин: там пресловутую прописку было легче получить. Но не предвидел, что в 1960 г. в связи со строительством Московской кольцевой автодороги, город Бабушкин был включен в пределы Москвы. Об этом есть интересное, типично женское воспоминание Ирины Котяковой, жены трубача Алексея Котякова, записанное Ларисой Черниковой в 2002 году:

В Москву переехать оркестру помог тогдашний директор-еврей, по фамилии Цин, очень предприимчивый человек. Тогда оказалось, что можно оформить «хозрасчёт» — оплата не только за легальные концерты (ставка была очень низкой), но дополнительно можно было организовать концерты для желающей публики, и тогда оплата шла «хозрасчётом», мальчишки хорошо получали, правда, и работали на износ. На эти деньги в Москве они построили дом — это называлось «кооперативное строительство» — по проекту Олега с концертным залом, рестораном и жилыми квартирами для музыкантов (в квартирах предусматривалась звукоизоляция, у каждого музыканта был свой рабочий кабинет). Но когда дом отстроили — его отобрали для нужд более высокопоставленных лиц, а нам всем дали [обычные] квартиры.

Источник: Л.Черникова, указ.соч.

Олег Леонидович вспомнил о своем архитектурном образовании и сам спроектировал будущий дом, так что построили не простой дом, а рассчитанный на музыкантов. Конечно, он стал лакомым кусочком для московских чинуш.

— Наш оркестр очень любил [композитор Вано] Мурадели, — рассказывал Олег Лундстрем, — а он заведовал в МГК [КПСС] сектором культуры. Мы писали письма в самые разные инстанции, чуть ли не «Людям доброй воли!» И нам всё-таки выдали равноценные квартиры, расселив нас по всей Москве. Большинству музыкантов — в Марьиной роще, мне — в центре, она считалась «первой категории». Котяковы получили двухкомнатную «хрущёвку».

Источник: Л. Черникова, указ.соч.

Итак, окончательно и бесповоротно квартирный вопрос решился в 1963 году, на этот счёт есть интересный документ от 15 августа 1963 — письмо руководителя Всероссийского гастрольно-концертного объединения Г. Надомцева на имя М. Цына и О. Лундстрема. Ввиду его важности для судеб музыкантов приведём текст полностью:

ДИРЕКТОРУ ЭСТРАДНОГО ОРКЕСТРА ВГКО тов. ЦЫНУ М.И.
ХУДОЖЕСТВЕННОМУ РУКОВОДИТЕЛЮ ОРКЕСТРА тов. ЛУНДСТРЕМУ О.Л.

В связи о ограниченной возможностью переселения и прописки в Москве всех ранее намеченных артистов Вашего коллектива, по согласованию с Министерством Культуры РСФСР, считаем целесообразным и рекомендуем переселить в Москву самых квалифицированных артистов в следующем составе:

1. Лундстрем О.Л., 2. Гравис А.В., 3. Лундстрем И.Л., 4. Капустин Н.Г., 5. Котяков А.А., 6. Осипов О.В., 7. Осколков Г.Л., 8. Арсенин А.А., 9. Мигиров Э.А., 10. Хворостов В. О.

Решение было принято руководством Москвы в период межсезонья, когда оркестранты в основном были на своей «базе» в Казани. К этому времени в оркестре остались, о чём говорит программка-буклет 1962 года, 11 «шанхайцев». Это И. Горбунцов, О. Осипов — трубы, А. Котяков — дирижёр; И. Лундстрем, Л. Главцкий, Вл. Серебряков — саксофоны, Г. Осколков и А. Маевский — тромбоны, О. Осипов — гитара, А. Гравис — контрабас, и руководитель О. Лундстрем.

Итак, в связи с «ограниченной возможностью» власть предержащих в списке осталось шесть человек из одиннадцати, что оставались в оркестре из первого состава. Но в число «самых квалифицированных артистов», кроме шестерых шанхайцев, были включены не ветераны оркестра, а новый пианист Николай Капустин, певец Ара Арсенян, незадолго до этого взятый в состав (и вскоре эмигрировавший в США), и комическая танцевальная пара Хворостов и Мигиров. Они и получили из выделенных десяти квартир четыре. Наверняка Олег Леонидович пытался убедить товарищей из «органов» и просил за кого-то из своих музыкантов (точно известно, что за Главацкого), но это было бесполезно.

Можно себе представить реакцию оставшихся «за бортом» Иннокентия Горбунцова, Александра Маевского, Владимира Серебрякова, Онофрия Козлова, а тем более их жён. О Льве Главацком разговор особый (см. далее): он хотя и был реабилитирован в 1956 году,  но претензии у «органов» к нему оставались, а вопрос о прописке был как раз в их компетенции…

В этом списке нет Залмана Хазанкина, самого молодого из «шанхайцев», так как к этому времени его уже не было в оркестре.

После окончания консерватории Залман Рувимович работал в оркестре оперного театра, затем с 1956 по 1962 — в оркестре Олега Лундстрема, и в 1963 во время гастролей в Донецке был заменён на другого барабанщика. Причина — неизвестна, какой-то проступок, после которого, по словам Василевского, Хазанкин умолял Лундстрема оставить его в оркестре, но был уволен. Осел в Донецке, дальнейшая судьба неизвестна.

Онофрий Козлов, друг Виктора Деринга и крестный отец Дмитрия Деринга, как гитарист не совсем устраивал Лундстрема: он был музыкантом старой свинговой школы, прекрасно держал ритм, но не играл соло, поэтому из профессиональных соображений был один из первых кандидатов на выбывание из оркестра. В Казани он с 1963 работал в оркестре киносети, умер в конце 60-х годов.

Анатолий Василевский об Иннокентии Горбунцове:

— Очень воспитанный и милый человек, впрочем, как и почти все «шанхайцы». С ним я был знаком ближе других, потому что последние годы он переехал и жил недалеко от меня, часто перезванивались, иногда он мне говорил «Толя, я что-то неважно себя чувствую, не зайдёшь ли ко мне»… И я часто заходил к нему домой, не скрою, что мы часто выпивали, и он мне много рассказывал и о себе, и о жизни в оркестре Лундстрема, на которого многие казанские «шанхайцы» были в обиде. Это связано с историей раздела оркестра… когда, как они рассказывали, Лундстрем вычеркнул четверых музыкантов из списка распределения московских квартир. С 1964 года до выхода на пенсию Иннокентий Горбунцов работал в Объединенном оркестре казанской киносети, который базировался в кинотеатре «Татарстан». Умер в 1995 году.

Источник:
беседа автора с А. Василевским в январе 2016.

Особенно остро переживали этот раскол Владимир Серебряков и Александр Маевский. Для Маевского, человека тучной комплекции, которому в 1963 г. пошёл уже шестой десяток, этот удар оказался слишком сильным, он заболел и через пару лет скончался. Очень глубокой была обида и Владимира Серебрякова, в доме которого в 1934 г., собственно, и произошли первые репетиции харбинского состава оркестра. При этом в разговорах оставшиеся в Казани музыканты винили, в основном, Михаила Цына, хотя никаких конкретных доказательств какой-то аферы с квартирами не было.

Владимир Серебряков занялся академической музыкой, был концертмейстером группы альтов Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан, когда им руководил Натан Рахлин. С 1966 по 1986 преподавал в Казанском музыкальном училище им. И.В. Аухадеева (класс альта и ансамбль). В 1989 организовал и возглавил струнный квартет «Кантилена». В 1979 В. Серебрякову было присвоено звание заслуженного артиста Татарской АССР.

Скончался 10 июня 1998 в Казани.

11. Дело «Шанхайцев»

Всех музыкантов, по разным причинам выбывших из оркестра, конечно, нельзя считать пострадавшими вследствие преследований, связанных с их «шанхайским» прошлым. Но они долго несли на себе печать «подозрительных личностей», на всех были заведены «дела» по проверке и «агентурной разработке», и выписка из дела Олега Лундстрема в виде Заключения отдела МГБ была опубликована. Приведу её целиком:

Заключение отдела МГБ ТАССР на Лундстрема Олега Леонидовича

24 декабря 1952 года гор. Казань
Я, начальник 2 отделения 2 отдела МГБ Татарской АССР, рассмотрев материалы предварительной агентурной разработки на Лундстрема Олега Леонидовича, 1916 года рождения, уроженца гор. Читы, гражданина СССР, русского, беспартийного, по специальности инженера-строителя и музыканта, в СССР прибывшего в 1947 году по репатриации из Шанхая (Китай) совместно с матерью Лундстрем Галиной Петровной, студента Казанской консерватории и музыканта Татарского государственного театра оперы и балета, нашел:

Предварительная агентурная разработка на Лундстрем О.Л. заведена 29 декабря 1947 года в целях проверки Лундстрема, как прибывшего в СССР из-за границы совместно с реэмигрантами.

По автобиографическим данным, Лундстрем О.Л. был вывезен родителями в Маньчжурию в 1921 году.

В 1932 году окончил в гор. Харбине коммерческое училище, затем учился в политехническом институте, из которого выбыл в 1935 году в связи с закрытием института для граждан СССР.

В 1935 году окончил музыкальный техникум для граждан СССР в Харбине. Параллельно с обучением в техникуме в 1934 году организовал джаз-оркестр, с которым в 1936 году выехал в Шанхай.

Начиная с 1936 года, Лундстрем О.Л. принимал участие в деятельности советских организаций в Шанхае, был членом клуба граждан СССР, а затем членом общества граждан СССР.

С 1940 года Лундстрем О.Л. был членом правления международного профессионального союза музыкантов в Шанхае, впоследствии казначеем этого союза и затем вице-председателем.

По периоду пребывания за границей Лундстрем О.Л. характеризуется агентурой и показаниями арестованных как настроенный просоветски.

В 1935 году отец О.Л.Лундстрема, Леонид Францевич Лундстрем, выехал в СССР и работал преподавателем в Ростовском институте железнодорожного транспорта. С 1938 года Лундстрем О.Л. об отце сведений не имел.

Проверкой по учетам МГБ СССР, УМГБ Читинской области, а также УМГБ Хабаровского и Приморского краев компрометирующих сведений на Лундстрема О.Л. и его родственников не получено.

Проверкой Лундстрема Леонида Францевича (отца объекта) установлено, что он 21/IX-1937 года УНКВД по Ростовской области арестован, решением Особого Совещания при НКВД СССР от 26/XII-1937 года за принадлежность к японской разведке и шпионские связи с троцкистами осужден к ВМН, приговор приведен в исполнение 2 января 1939 года.

В послевоенное время в Шанхае Лундстрем О.Л. давал уроки музыки американским офицерам.

Принадлежность Лундстрема О.Л. к иноразведорганам не установлена.

ЦГА ИПД РТ. Ф.8233. Д.33206. Л.23-24.

Документы к публикации подготовила научный сотрудник ЦГА ИПД РТ Софья Елизарова

Как правило, в своих интервью Лундстрем избегал говорить о Льве Главацком, и если его спрашивали о репрессированных музыкантах, фамилии никогда не называл, повторяя примерно одно и то же. Приведу его слова и комментарий Л. Черниковой:

О. Лундстрем: «Когда мы приехали в СССР, репрессии нас не коснулись…. Из нас не пострадал никто, никто из тех, кто молчал».

[…Репрессии оркестра всё-таки коснулись, но не наотмашь, а задев одного. Пострадал один музыкант. Олег Лундстрем никогда не распространялся о репрессированном товарище, всегда — и в прошлом, и после дарованной нам «демократической свободы», — говорил о том, что оркестр чудом уцелел. Почему же он считал, что оркестр ничуть не пострадал, ведь один из них — попал в лагеря? По нескольким причинам. Первое — не болтай лишнего, и всё у тебя будет хорошо. Второе — этого музыканта Олег Лундстрем взял обратно в оркестр после освобождения, в 1956-м, и — прямо, всё получилось довольно грустно. 12 человек навылет из оркестра. И этот — в первую очередь. В Москве останутся лучшие из лучших. КГБ-шники за голову схватились: да вы что?! Зэка-музыканта — в Москву за шиворот тащить! Нет, нет и нет! Олег доказывал, что этот человек — РЕАБИЛИТИРОВАН! Но московские спецслужбы были неумолимы. Только после этого Лундстрем был вынужден с ним расстаться. Поэтому он не считал, что кто-то из его оркестрантов пострадал. Он был настоящий человек и руководитель.]

Источник: Из беседы с О.Лундстремом, Валентиновка, июль 2004 г.;
Материалы РГАЛИ (оркестр Лундстрема);
переписка на форуме оркестра Лундстрема. Л. Черникова

12. Лев Главацкий: тот, кто не молчал

Среди казанских музыкантов ходила такая «байка» об этой истории. Летом 1949 года, когда музыканты работали в ресторане «Татарстан», расположенном в центре Казани, в один из вечеров загорелись склады обувной фабрики «Спартак», расположенной неподалеку. В перерыве музыканты вышли посмотреть на пожар вместе с другими посетителями ресторана, и саксофонист Главацкий во всеуслышание сказал: «Эх, хорошо горит!». А на следующий день за ним пришли, арестовали и посадили на 10 лет.

После ознакомления с материалами уголовного дела Льва Главацкого стало ясно, что в действительности всё обстояло по-другому. Основанием для возбуждения дела были документы из харбинских архивов, захваченные нашими войсками при освобождении города от японцев в 1945 году.

Вот о чем свидетельствуют краткие выдержки из дела № 25207 Льва Главацкого:

Арестован 19 августа 1949 года в Казани. Место работы — ресторан «Татарстан».
Жена Главацкая Валентина Михайловна, дети : дочь Елена 1935 г.р., сын Андрей 1945 г.р.
В 1933 году стал членом эмигрантского антисоветского общества «БРЭМ» (Бюро Русских Эммигрантов [так в документе. — Ред.]), организованных совместно с японскими представителями. В 1935 вступил во «Всероссийскую фашистскую партию», документы которой с протоколом вступления Главацкого были захвачены при освобождении Харбина Советскими войсками в 1945 году.
На суде в качестве свидетелей обвинения выступали И. Лундстрем и Г. Осколков, работавшие совместно с Главацким в ресторане «Татарстан». Приговор: 10 лет лишения свободы с поражением прав на 5 лет и конфискацией имущества.
В 1955 году по письму отца Главацкого ему было отказано в пересмотре дела. По жалобе отца Н.С. Хрущеву на это решение в марте 1956 года дело было вновь рассмотрено и Главацкий Л.В. был полностью реабилитирован.

 

Льва Главацкого арестовали 19 августа 1949 года, а ещё за месяц до его ареста в казанское отделение МГБ были вызваны для дачи показаний музыканты из оркестра ресторана «Татарстан»: руководитель Игорь Лундстрем и тромбонист Григорий Осколков. В своих показаниях они подтвердили, что Главацкий неоднократно вёл с ними разговоры антисоветского характера и приводили примеры его высказываний о вранье по радио и в печати, о тяжелом и бесправном положении рабочих фабрики «Спартак», на которой он работал два месяца в 1948 г., и т.п. Во время следствия осенью 1949 между обвиняемым Главацким и свидетелями Осколковым и И. Лундстремом были проведены очные ставки, которые запротоколированы.

Сразу после освобождения Главацкий в 1956 году был зачислен в оркестр Олега Лундстрема и работал до 1963 года, когда произошел раздел оркестра. И вот тогда, видимо, не без протекции Олега Леонидовича, Главацкий поступает в минский цирковой оркестр Бориса Райского.

Райский — тот самый шанхайский друг и соперник Лундстрема, который вместе со своим оркестром в 1947 г. на теплоходе «Ильич» приплыл из Шанхая в Находку. Судьба этого оркестра сложилась не так удачно, из Находки их распределили в Кемерово, где условия существования для оркестра были хуже, чем в Казани. В 1948 году коллектив распался, и Райский уехал в Ригу. Там он устроился в оперный театр виолончелистом, совмещая эту работу с игрой на тромбоне в ресторане по вечерам. В 1950 г. его арестовали как неблагонадежного. В лагере под Норильском он работал электромонтёром. Там же из лагерников организовал оркестр. Только после смерти Сталина, в 1954 году, Борис Райский вышел на свободу с полной реабилитацией. Далее он руководил оркестрами цирка во Львове, Сочи и Иваново… Наконец осел в Минске, где работал до смерти в 2004 году.

Руководитель известного у нас благодаря телепрограмме «Угадай мелодию» государственного джаз-оркестра Республики Беларусь Михаил Финберг так говорит о Райском:

— Это выдающийся музыкант. Если говорить о том, с кого начинался джаз в Минске, то первым был Эдди Рознер, а следом — Райский. Он приехал в Минск в конце 1950-х, когда его пригласили стать дирижером оркестра цирка.

Источник: Интервью с М. Финбергом
Информ портал «Минск-Новости», 13.12.2014

Михаил Финберг много лет играл вместе с Львом Главацким в оркестре, и он так вспоминает об этом периоде:

— Удивительный музыкант, он был ещё и непревзойденный переписчик нот, сейчас никто так не умеет. Очень грамотный и трудолюбивый. Отработаем в цирке три спектакля, все расходятся: кто в столовую, кто погулять, а он сидит и пишет ноты, и так каждый день!.. Он к нам пришел практически без зубов, и как он ждал того дня, когда уйдёт на пенсию… И вот мы приезжаем на гастроли в Таллин, в это время ему исполняется 60 лет. Он не верил, что доработал до пенсии, так ему в последние годы было мучительно больно играть, прижимая саксофонную трость не к зубам, а к дёснам! И когда мы возвращались, в поезде Таллин-Минск он эту трость вынул, сломал и заплакал…»

Источник: телефильм «Шанхайский джаз»,
телеканал ОНТ, Белоруссия, 2004

Так печально закончилась музыкальная карьера Льва Владимировича Главацкого. Это произошло в 1977 году. Оркестр Олега Лундстрема в это время был на подъёме: был записан замечательный диск, посвященный Дюку Эллингтону с прекрасными аранжировками Валерия Долгова и самого Олега Леонидовича.

Музыкальный критик Ефим Барбан, обычно острый и даже въедливый в своих рецензиях на джазовые альбомы советских джазменов, в рецензии на этот альбом в ленинградском самиздатовском бюллетене «Квадрат» писал:

…Уже первая пьеса альбома («Садись в поезд «А») вводит нас в подлинный мир Эллингтона. Становится очевидным, что Лундстрем стремится воссоздать не только дух его музыки, но и ее «вещественную» фактуру, насколько это ему позволяет тот набор джазовых индивидуальностей, которыми он располагает… Тенор-саксофонист Игорь Лундстрем в «Счастливом воссоединении» необычайно точно воспроизводит один из красочных голосов эллингтоновского саунда. Вот где оживает дух и стиль Бена Вебстера. Лундстрем — знаток интонаций эпохи классического свинга, поэтому и импровизация его звучит так органично и убедительно. Оркестр мягко, в пастельных тонах живописует ту безмятежную эпоху джаза, когда еще никто не мог предсказать тех бурных джазовых войн и революций, которыми сопровождалась новейшая история этой музыки… Оркестр Лундстрема продемонстрировал не только понимание духа музыки Эллингтона, глубокое проникновение в ее образный мир, он сделал больше: донес до нас свою любовь к Дюку… И несомненно, были времена в бурной и печальной истории нашего джаза, когда эта музыка была едва ли не единственной его жизненной опорой. Поэтому понятно, почему он обращается с ней, как ювелир с драгоценным камнем, стараясь создать достойную нее оправу».

«Квадрат», 1978, № 14»
Источник: Ефим Барбан. Джазовые опыты. — СПб: Композитор * Санкт-Петербург, 2007. Стр.264-266

СЛУШАЕМ: «В мягких тонах» (Д. Эллингтон), солируют А. Шабашов (тромбон), В. Садыхов (ф-но)

Приятно отметить, что Аркадий («Паша») Шабашов — это казанский музыкант поколения 40-х годов, выросший на джазовой почве, взрыхленной славными «шанхайцами», можно сказать — подарок города для оркестра Олега Лундстрема.

В оркестре в это время оставались шесть «шанхайцев».

Вот они на фотографии 1983 года, — уже солидные москвичи, ветераны советского джаза: «сухой остаток» оркестра после прохождения огня, воды и медных труб советского чистилища.

Послесловие

Автор выражает глубокую благодарность Наталье Брыксиной за предоставленные фотоматериалы из архива Олега Лундстрема, а также Дмитрию Дерингу за фотографии из семейного архива Виктора Деринга.

В качестве эпилога очерка хочу вспомнить некролог на уход последнего «шанхайца», Виктора Эдуардовича Деринга, опубликованный «Джаз.Ру» весной 2009 года.

---

20 мая 2009 года Казань простилась с Виктором Дерингом, последним казанским «шанхайцем», легендарным саксофонистом лундстремовского джазового десанта. Это они в далеком 1947 появились в захолустной российской провинции, как неведомые райские птицы: они и выглядели и одевались не по-нашему, и играли на экзотических инструментах странную и притягательную для молодёжи музыку.

Только вот народу такая музыка была не очень понятна, а вдобавок вскоре партийные органы разъяснили ему, что это песни с чужого, «буржуазно-империалистического» голоса, и советскому народу они не только не нужны, но просто вредны. Так же, как и 19 совсем молодых музыкантов, занесённых в Казань романтическим порывом патриотизма вместе с семьями из далекого Шанхая. И для Виктора Деринга, как и для его друзей-музыкантов, мечта о далёкой прекрасной родине превратилась в свинцово-серые будни борьбы за свой угол и кусок хлеба. Работы не было, с жильём сплошные проблемы, но Виктор Эдуардович через всё это прошел с честью. Много в его жизни было поводов разочароваться в друзьях, особенно в период раскола лундстремовцев на «москвичей» и «казанцев», но Деринг выстоял. Благодаря прекрасным качествам своей натуры и музыкального таланта, он ещё в середине 60-х годов стал руководителем оркестра Казанской городской киносети, — одного из самых устойчивых джазовых коллективов нашей страны, который существует и работает до сего времени.

Общаясь с Виктором Эдуардовичем в пору расцвета казанского джаза на фестивалях «Джазовый перекресток» (1985-2005 годы), я смог оценить благородство, скромность и высокую культуру, которыми отличался этот замечательный человек. К сожалению, эти качества постепенно уходят из нашей жизни, уступая место чему-то другому, более созвучному современному modus vivendi. Так же, как уходят из нашей жизни такие светлые люди, каким был Виктор Эдуардович Деринг. Для культуры нашего города это огромная утрата, это потеря не просто человека, это потеря символа джазовой Казани. Потеря, если хотите, духовного лидера, который сохранял в себе и передавал нам культурный опыт русской эмиграции, избежавшей духовной деградации общества под прессом сталинского режима 30-х годов.

Имя этого человека и его память осталась в его оркестре, который должен сохранить то, чему его научил Виктор Деринг. Как это ни трудно в наши дни, но служить джазовой идее сегодня все-таки неизмеримо легче, чем это делали Виктор Деринг и шанхайцы 60 лет тому назад. Наверное, городские власти что-то сделают, чтобы отметить вклад нашего замечательного музыканта в культуру Казани, но лучшим ему памятником станет жизнь и звучание оркестра, Государственного оркестра кинематографии Республики Татарстан — оркестра Виктора Деринга.