Синкопы джазовой судьбы. Очерк творческого пути Олега Лундстрема и его оркестра (к 100-летию), ч. 2

7 апреля в Казани в рамках программы фестиваля «Lundstrem-Fest-100», посвящённого 100-летию со дня рождения прославленного джазового бэндлидера Олега Лундстрема (1916-2005), состоялась всероссийская научно-практическая конференция «Олег Лундстрем и традиции отечественного джаза». На конференции выступил, в частности, наш постоянный казанский автор Игорь Зисер, чей доклад в программе фестиваля был озаглавлен так:

Зисер Игорь Григорьевич. Казанский государственный архитектурно-строительный университет, Институт архитектуры и дизайна, доцент кафедры дизайна, кандидат технических наук; организатор фестиваля «Джазовый перекресток». «Шанхайский след» в Казани: 1947–2009.

На основе доклада, прослеживавшего судьбы членов «шанхайского» состава оркестра Олега Лундстрема, переехавшего из Китая в СССР в 1947 г., был написан большой исторический очерк о судьбах старейшего в мире джазового биг-бэнда (существует с 1934). «Джаз.Ру» с гордостью публикует этот очерк в трёх обширных частях. Часть первая была опубликована 19 августа. Сегодня, к отмечаемому 1 октября 94 дню рождения российского джаза, мы публикуем вторую часть очерка.

---

Продолжение. Начало см. в выпуске от 19.08.2016
5. Репатриация 1947

Среди пассажиров теплохода «Гоголь» того октябрьского рейса было много бывших харбинцев, опубликовавших свои воспоминания. Вот отрывок из воспоминаний Олега Штифельмана, с указанием времени отправления из Шанхая и прибытия в Находку, а также с упоминанием оркестра Лундстрема:

Наступило утро 27 октября 1947 года… Я уже стою на палубе теплохода «Гоголь» и смотрю вниз на мать и Олю. Я спускаю вниз верёвочку, и мать привязывает к ней связку банан[ов] (она знала, что я обожаю бананы), а Оля привязывает конверт с прощальным письмом… С нашей группой ехали два оркестра: симфонический оркестр Фидлера и джаз-оркестр Олега Лундстрема. На второй день в море пассажиры упросили Лундстрема дать концерт на палубе, что и было выполнено. Параллельным курсом шли ещё два корабля, так они максимально приблизились, чтобы слышать этот прекрасный джаз. Моряки «Гоголя» просто балдели от восторга… Утром 30 октября мы прибыли в порт Находка».

(Олег Штифельман. «Крошка из Шанхая») 

Чтобы представить себе общую картину «исхода», приведу сведения о репатриации из Китая в 1946 -1948 годах.

После окончания Второй мировой войны указами Президиума Верховного Совета СССР определённой части эмигрантов было предоставлено право получения советского гражданства. Его получали лица, состоявшие к 7 ноября 1917 года подданными бывшей Российской империи, а также те, кто утратил советское гражданство, и их дети. Распространялось оно на русских эмигрантов, которые в то время жили не только в Маньчжурии, но и в провинции Синьцзян, в Шанхае, Тяньцзине и других городах Китая. После выхода этих указов началась добровольная репатриация, которая охватила период 1946–1950 годов.

В 1947 году прибывших репатриантов из Китая размещали, главным образом, на Урале — в 38 городах и районах Свердловской области, в городах Златоуст, Магнитогорск, Миасс, двух районах Челябинской области, в шести городах Башкирской АССР, в двух районах в Молотовской (ныне Пермской) области, а в Татарской АССР — в Казани и четырёх районах республики.

В 1946–1948 годах все репатрианты прошли процедуру фильтрации, примерно треть была осуждена по 58-й статье УК РСФСР за коллаборационизм на сроки от 10 до 15 лет.

(Наталья Гребенникова «Дело «харбинцев»», журнал «Словесница искусств», №2(30) 2012)

Уже в Находке Олег Лундстрем проявил свои качества находчивого и умелого организатора. В этот момент надо было найти оптимальное решение главного вопроса: куда ехать? О жизни в СССР участники оркестра знали очень мало. Поэтому надо было найти подход к начальству, ответственному за распределение репатриантов. Лундстрем тут же организует концерт для охранников, производит соответствующее впечатление и получает возможность выбрать город.

— Мы ошеломили их! — говорил Олег Лундстрем. — Представляете, картина: все были одеты в униформу концертную, инструменты блестят, сели — у всех пульты! Такого в СССР не было и в Москве, а тут — Находка! Это была удача, поскольку ребят сразу зауважал начальник по распределению товарищ К.А. Пискун. Он спрашивает: кто куда хочет ехать? Определил нам границу — Уфа-Казань-Киров-Свердловск (любой город по эту черту), дальше — полная разруха! Я осмелел и стал просить его подыскать нам город с консерваторией. Из всех доступных для репатриантов городов консерватории имелись только в Казани и Свердловске. Он говорит: вы пока отдыхайте, я созвонюсь с городами, завтра дам вам ответ! Оказалось, в Свердловске — консерватория старая, и там перепроизводство музыкантов. А в Казани — новая, молодая консерватория (основана в 1945 г.), — там нехватка музыкантов. Я выбрал самый западный город, поближе к центру — Казань…

Никто тогда и не знал, что в 1947-м, то есть накануне нашего возвращения в СССР, посадили Александра Варламова, что разогнали главный биг-бэнд страны под руководством Александра Цфасмана. Другой знаменитый джазист, Эдди Рознер, был тогда уже в местах, гораздо более отдалённых, — в магаданских лагерях. Советский Союз к тому времени уже вовсю боролся с космополитизмом, «стилягами», «низкопоклонничеством» перед Западом. А тут — эти самые с иголочки одетые «стиляги» из Шанхая рвутся домой!

Олег Лундстрем. Как мы возвращались из Шанхая. Из фильма «Дорога домой» (цикл «Осенние портреты», телекомпания Альма Матер, 1998. цит. по: Л.Черникова, указ.соч., см. ч.1)

Дорога холодной осенью через всю истощённую войной страну в вагонах-теплушках становится очень тяжелым испытанием, но музыканты и их семьи переносят его стойко и, наконец, в конце ноября прибывают в Казань. И здесь — новые трудности, и снова Олег Лундстрем применяет испытанный приём «на поражение» местных чиновников: такого они точно еще не видели и не слышали…

ДАЛЕЕ: продолжение второй части очерка истории Оркестра Олега Лундстрема

Говорит Олег Лундстрем:

— Когда мы приехали, наконец, в вагонах в Казань, наш вагон отогнали в тупик. Ни на вокзале, ни позже — нас никто не встретил. Пришлось нам с неделю жить в этих теплушках. Я с несколькими музыкантами, прихватив документы, отправился искать местный отдел культуры… Оказалось, что поскольку нас никто никогда здесь не видел, — нас в местном отделе культуры заочно «перераспределили» в Бугульму, в драмтеатр. Ребята были в отчаянии, нас из вагонов уже гнали, — переселенческий отдел хотел нас рассредоточить по республике…. А у нас ещё в Шанхае был заведен такой большой альбом с фотографиями, с историей оркестра. Я взял этот альбом и пошел в местную филармонию.

Там связались с местным отделением Министерства культуры. Приехал человек (в таких бурках белых, тогда зима суровая была), как увидел наш альбом! — О! Мы их оставим здесь! Давай, их разместить нужно где-нибудь в гостинице… Но там все было занято. Оказалось, что на другой день в Казани начинается открытие съезда колхозников к весеннему сезону, и все занято! А в 25 км от Казани — небольшой городок Зеленодольск, там есть Дворец культуры им. Серго Орджоникидзе. В просторечии — «Клуб имени Серго». Вот так нас всех — с семьями, со всем скарбом — разместили в одном огромном фойе на 2-м этаже. Мы там просуществовали месяца два, наверное…

(там же)

Этот дворец культуры, первым на родине приютивший музыкантов в начале декабря 1947 года, был построен в 1946 году. Он стоит в Зеленодольске до сих пор и носит (символично!) название «Родина». Кстати, в Зеленодольске есть район, который местные жители называют «Шанхай», и говорят, что это в память о музыкантах лундстремовского оркестра. (На самом деле во множестве городов бывшего СССР были свои «шанхаи» — районы беспорядочной частной застройки; название возникало, видимо, по аналогии с растиражированными тогдашними СМИ визуальными образами скученности и нищеты в реальном Шанхае. — Ред.)

Вот список девятнадцати музыкантов оркестра Олега Лундстрема, прибывших в СССР из Китая и впоследствии получивших коллективное название «шанхайцы»:

• Георгий Баранович, Иннокентий Горбунцов, Олег Осипов, Алексей Котяков, Виталий Серебряков — трубы;
• Григорий Осколков, Анатолий Миненков, Александр Маевский, Иннокентий Бондарь — тромбоны;
• Виктор Деринг, Владимир Серебряков, Игорь Лундстрем, Лев Главацкий, Анатолий Голов — саксофоны;
• Онофрий Козлов (гитара), Юрий Модин (ф-но), Залман Хазанкин (ударные), Александр Гравис (контрабас);
• Олег Лундстрем — руководитель оркестра, фортепиано.

И снова счастливый случай, рука судьбы и хватка Олега Лундстрема помогают музыкантам перебраться в Казань. В Зеленодольске в декабре 1947 года гастролирует московский Театр оперетты, в оркестре которого не хватает музыкантов. Несколько человек, в том числе братья Лундстремы, Гравис и Серебряков, Котяков и Хазанкин зачисляются в штат оркестра, и вместе с гастролирующей труппой перебираются в Казань, где обосновываются (и надолго!) в гостинице «Казанское подворье» по адресу Казань, улица Баумана, 9. В документах на поступление в консерваторию, которые заполняли летом 1948 года музыканты, этот адрес как место жительства указан у Олега и Игоря Лундстремов, Владимира Серебрякова и Залмана Хазанкина.

Олег продолжает успешные переговоры с местным филармоническим начальством, и вскоре оркестр даёт два концерта: один прошёл в Доме офицеров на площади Свободы, другой — на сцене Театра оперы и балета. Казанская публика восторженно приветствовала музыкантов и сразу же окрестила их «шанхайцами». Их уже собираются сделать филармоническим коллективом под названием «Эстрадный оркестр Татарии», художественный руководитель филармонии Александр Ключарёв строит грандиозные планы, обещает поддержку и обеспечение жильём, но этим надеждам не было суждено сбыться. Стоял морозный январь мрачного 1948 года.

6. Синкопа 1948. Казанский стоп-тайм

Говорит Олег Лундстрем:

— Вдруг в конце января 1948-го приезжает из Москвы начальник Комитета по делам искусств Татарии тов. Юрусов, говорит: «Я был на серьёзнейшем заседании ЦК ВКП(б). Там выяснено, что джаз народу не нужен». А в феврале вышло Постановление ЦК по опере Мурадели. (10.02.1948, «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели». — Ред.)

Начальник по культуре говорит: «Мы, конечно, вас будем трудоустраивать, вот как раз у нас нехватка музыкантов в Оперном театре. Есть у вас скрипачи?»

— Есть, — говорю, — в том числе и я!

Первого трубача взяли, тромбониста, двоих ударников взяли. Остальных — в кинотеатры (тогда перед сеансами в кино звучала «живая» музыка). Ну, а гитаристов и других, — в рестораны. Можете себе представить, в какой «восторг» нас привела такая перспектива…

(там же)

В постановлении от 10 февраля «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» совсем не джаз стал объектом прямой критики, а так называемые «формалисты», сочиняющие непонятную и чуждую советскому народу музыку: к ним в первую очередь причислялись композиторы Сергей Прокофьев, Дмитрий Шостакович и Арам Хачатурян, составлявшие цвет отечественной музыкальной культуры.

Но у нас все уже давно привыкли читать такие указующие опусы между строк. Рядом с «формалистами» подразумевались «космополиты» и прочая нечисть, просочившаяся в ряды советской музыки вместе с поклонением отвратительным порождениям западного мира, таким как буги-вуги, блюзы и давно заклейменная пролетарским писателем «музыка толстых», — джаз! Начинался новый виток политического противостояния с Западом, и вся советская культура должна была вооружиться идеологическим щитом против тлетворного влияния. Железный занавес, слегка приоткрытый в 1945 году (вспомним хотя бы фильм «Встреча на Эльбе»), снова с лязгом захлопнулся.

Музыкантам лундстремовского оркестра было от чего прийти в отчаяние: рушилось дело их жизни, ради которого они пожертвовали многим, и в первую очередь благосостоянием своих семей! При этом можно отметить, что к этому времени, кроме братьев Лундстремов, Осколкова и Хазанкина, все музыканты были женаты, у многих были дети, а у некоторых (например, Серебрякова и Главацкого) и двое. В этот самый тяжелый момент сказался характер Олега Лундстрема и влияние той среды, в которой он вырос и где происходило становление его как личности.

В учении легендарного китайского философа Лао-цзы, на котором основан даосизм, одна из древних религий Китая, есть такие слова:

…Чтобы нечто ослабить, нужно прежде укрепить его. Чтобы нечто уничтожить, необходимо прежде дать ему расцвести. Чтобы нечто у кого-то отнять, нужно прежде дать ему. Это называется глубокой истиной. Мягкое и слабое побеждает твёрдое и сильное.

Дао дэ цзин, глава 36

Этот принцип применяют, например, в китайском «внутреннем» стиле единоборства «ушу», когда мастер проводит приём, используя энергию движения своего соперника, то есть принцип «мягкое и слабое побеждает твёрдое и сильное». Мастер «ушу» обладает способностью путем лёгких прикосновений к сопернику «услышать» его движение, причем не только физическое, но даже движение мысли, понять по малейшим пульсациям тела противника его замыслы и опередить его, используя не удары и жёсткое воздействие, а движение самого противника.

В нашем случае Олег Лундстрем проявил себя как «благородный муж», о котором в конфуцианском учении (именуемом «государственной религией Китая»)
сказано: «Ни одно самое неожиданное событие не может застать его врасплох, потому что он точно знает, как должен вести себя в каждом случае». Бороться с государственной политикой — это всё равно, что тратить силы на борьбу с бурным течением реки, пытаясь плыть против течения. Следуя восточной мудрости, надо плыть по течению, экономя свои силы, используя небольшие усилия и случайно возникающие возможности, чтобы приблизиться к своей цели на другом берегу. И раз возможности играть джаз у музыкантов не было, надо было приспособиться к требованию момента и использовать время не для бесполезных усилий в борьбе с обстоятельствами, а для учёбы.

Олег Лундстрем провозгласил: все в консерваторию! Будем играть ту музыку, которая сейчас нужна нашему народу; раз джаз нельзя, то переключимся на классическую музыку. И двенадцать человек пошли, несмотря на свой возраст (всем под 30 и более), в консерваторию. В этом их поддержали местные деятели музыкальной культуры, прежде всего Александр Ключарёв, композитор и художественный руководитель Татарской филармонии, который время от времени использовал любые возможности, чтобы дать музыкантам оркестра собраться вместе и выступить в так называемых «любительских» концертах. Заявления в консерваторию подали: Олег и Игорь Лундстремы, Алексей Котяков, Александр Гравис, Иннокентий Бондарь, Георгий Баранович, Иннокентий Горбунцов, Владимир Серебряков, Виктор Деринг, Залман Хазанкин, Григорий Осколков и, как вольнослушатель (самый старший) — Александр Маевский.

Так в молодую Казанскую консерваторию осенью 1948 года влилась свежая «шанхайская» струя, которая оставила заметный след и в жизни славного учебного заведения, и в культурной жизни города.

Интересный факт: во время учебы «шанхайцев» консерватория была первой среди всех ВУЗов Казани в соревнованиях по многим командным видам спорта — волейбол, баскетбол, футбол. Ведь в Шанхае почти все музыканты оркестра занимались спортом, отстаивая честь Спортивного Клуба Советских Граждан, в который входили в 40-е годы. Конечно, музыка с появлением в ресторанах и на танцевальных площадках Казани новых музыкантов стала меняться, и не только музыка. Это удивительно, но при всей сложности их положения музыканты не чувствовали себя несчастными. Они искренне считали, что здесь, в России, люди пережили в войну гораздо больше, чем пришлось пережить им. В одном из интервью Виктор Деринг сказал так по этому поводу:

— Мы на их фоне выглядели благополучными «фраерами» в американских пиджаках с американскими саксофонами.

(Г. Максимова-Тещина. Солнечная серенада Виктора Деринга. Казань, ООО «Центр Оперативной Печати», 2006. — 132 с.)

Вся Казань конца сороковых годов только и говорила о новом оркестре. Их появление на улице вызывало фурор, одеты они были необыкновенно. Узкие брюки, короткие, зауженные книзу пальто, шляпы, кожаные куртки. Женщины одевались в яркие короткие юбки, клетчатые полупальто. «Шанхайцы» напоминали как бы сошедших с экранов персонажей американских кинокартин.

А вот как о своей учебе в консерватории и участии в танцевальных вечерах вместе с «шанхайцами» живо вспоминает известный казанский музыковед Георгий Кантор:

— Нас, молодых ребят, в большинстве выходцев из российской провинции, поражало умение «шанхайцев» одеваться, у них были какие-то особенно красивые костюмы. А как у них стояли воротнички рубашек (мы тогда не знали о китайском рисовом крахмале, которым эти воротнички были пропитаны!)…

С «шанхайцами» связан ещё немаловажный эпизод в моей жизни. Ко мне подошел Игорь Лундстрем и сказал: «Ты ведь неплохо импровизируешь, умеешь играть танцевальную музыку, разные танго, фокстроты? Надо занять паузы на танцевальных вечерах в Доме офицеров. Играл там обычно квинтет или секстет (осколок биг-бэнда Лундстема): Олег Лундстрем или Юрий Модин (фортепиано), Игорь Лундстрем, Анатолий Голов (саксофоны), Иннокентий Горбунцов, Алексей Котиков (труба), Александр Гравис (контрабас) и Зяма Хазанкин (ударные). Играли они джазовые американские стандарты, – боже, как они играли!.. Я знаю, большинство ребят приходило не столько потанцевать, сколько слушать (об этом много вспоминал Василий Аксёнов, бывший тогда студентом и посещавший эти вечера). Посетив в 1994 году родной город, знаменитый писатель выразился так: «Приезд в Казань «шанхайцев» как бы перекинул через железный занавес мостик, по которому хлынул поток свежего воздуха».

Начинали обычно с вальса «Осенний сон» Джойса, но потом переходили на американские джазовые стандарты. Это была «Moonlight Serenade», нечто трудно передаваемое словами, музыка томно-сладкая, с пряными гармониями, с чудесными соло Игоря, перемежаемая чудесным драйвом «Чаттануги» или гершвиновской «Lady Be Good».

(Георгий Кантор. Штрихи студенческих лет)

Теперь о тех, кто в «консу» не пошёл. У трубача Олега Осипова профессиональный уровень позволил поступить в оркестр театра оперы и балета и стать концертмейстером группы трубачей. Виталий Серебряков и Анатолий Миненков из-за проблем со здоровьем решили сменить профессию и ушли в инженеры; Лев Главацкий, чтобы обеспечить семью, устроился на работу, правда ненадолго, на обувную фабрику «Спартак», а Анатолий Голов, Онофрий Козлов (ему было уже 40 лет) и Юрий Модин решили, что смогут устроиться как музыканты и без консерваторского образования. И все стремились «подработать» в вечернее время. Во время учебы вечерами в ресторане «Казань» играли Деринг, Горбунцов, Баранович, Модин, Козлов и Бондарь, а в ресторане «Татарстан» — Игорь Лундстрем, Осколков, Гравис, Хазанкин и Лев Главацкий. Последний — до ареста в 1949 году и осуждения по 58 статье (антисоветская агитация и пропаганда).

В 1953 году, закончив консерваторию (кроме Виктора Деринга, который по семейным обстоятельства прервал учёбу и восстановился через несколько лет), все получили направления, — в основном как музыканты и концертмейстеры — в оркестр Театра оперы и балета. Только Олег Лундстрем устроился как музыкальный руководитель в Казанский драматический театр им. Качалова, а его близкий друг Алексей Котяков распределился в Магнитогорскую филармонию. Вскоре несколько выпускников были приглашены уже как преподаватели в Казанскую консерваторию: это Олег и Игорь Лундстремы и Александр Гравис. Одновременно все работали вечерами не только в казанских ресторанах, но ещё и в оркестрах киносети — в те годы перед началом вечерних сеансов в фойе лучших кинотеатров (их в Казани было два, «Родина» и «Татарстан») играли оркестры «эстрадной» музыки. Официально — о джазе было предписано забыть, но во время танцев музыканты снова, хотя бы на время, становились джазменами. Они ждали своего часа.

7. Синкопа 1955. Напутствие Шостаковича

На восьмом году казанской жизни в судьбе наших героев происходят перемены, и опять вместе со случайными обстоятельствами, сыгравшими значительную роль в этой «перемене судьбы», проявляются характер и энергия Олега Лундстрема. Он уже был готов к этим переменам, как «благородный муж» по определению Конфуция. В начале 1954 года, когда после смерти Сталина политический климат в стране начал потихоньку меняться, Александр Ключарев предложил Лундстрему сделать джазовые обработки нескольких татарских мелодий. Дело в том, что в 1954 году в Москве должна была пройти «Декада татарской литературы и искусства», и появилась идея: а вдруг можно будет показать и оркестр Лундстрема? Никаких гарантий, что эти пьесы удастся как-то записать, не было, и тем более оплаты за аранжировки и работу музыкантов не предвиделось, но Олег Лундстрем взялся за дело со своим обычным энтузиазмом, говоря, что опыт обработки китайской пентатоники у него уже был в Шанхае, а теперь интересно попробовать и татарскую. В последний момент руководство решило не рисковать, в Москву оркестр не поехал. Но сделанная работа не пропала даром.

В наступившем 1955 году происходит целая череда событий, причем в своих воспоминаниях и сам Олег Леонидович, и музыканты его оркестра не всегда точны в датировке. Поэтому за основу взяты свидетельство непосредственного участника этих событий: это журналист Евгений Макаров, много лет проработавший в газете «Вечерняя Казань» и внимательно следивший все годы существования оркестра за его эволюцией. Кстати, Макаров брал у Олега Лундстрема интервью во время каждого визита его в Казань, начиная с 70-х годов прошлого века. А любовь к джазу пришла, когда в возрасте 15 лет в январе 1956 года он побывал на концерте оркестра и сохранил память об этом до малейших подробностей. Но события 1955 года начались раньше — с магнитной ленты, записанной летом бригадой Всесоюзного дома звукозаписи, которая была направлена из Москвы в Казань для «плановой» записи татарской музыки. Об этом мы нашли воспоминания еще одного очевидца, казанского коллекционера Николая Носова, опубликованные в начале 90-х годов в республиканской газете. Отрывок приведен ниже.

В июне 1955 года в Казань для записи татарской музыки приехала выездная бригада Всесоюзного дома звукозаписи, которую возглавлял Игорь Дудкевич. С ним начались «тайные» переговоры, и Дудкевич решил на свой страх и риск в нерабочее время записать несколько пьес в исполнении эстрадного оркестра. Проделать все это было необходимо в строгой тайне от «верхов». Помню, с каким энтузиазмом и рвением все сторонники этой затеи взялись за её воплощение. Записи вести можно было только ночью, другого времени ни у музыкантов, ни у записывающих просто не было. Договорились с директором клуба имени Менжинского, и он рискнул пустить туда оркестр.

Наконец настала первая ночь таинственной записи. Все пришли без опозданий, разбрелись по коридорам, лестницам, углам и стали разыгрываться. В зале пульты были расставлены на месте первых рядов кресел, везде стояли микрофоны. Но вот музыканты заняли свои места, в центре — Олег Леонидович с дирижёрской палочкой, в зале — композиторы, авторы музыки.

Нам, молодым тогда любителям джаза, Лундстрем разрешил прийти помочь расставить пульты и стулья и быть слушателями этого подпольного концерта. Начали проигрывать первую пьесу, это была «Песня весны» Александра Ключарёва. Играли с листа. Олег Леонидович взмахнул палочкой, и зал наполнился волшебной музыкой: лёгкий джазовый ритм придавал ей удивительную свежесть и прозрачность, даже не верилось, что звучит она здесь, в полутёмном зале с запертой дверыо.

После нескольких проигрышей (? Быть может, прогонов? — Ред.) начали запись. В первую ночь записали всего две пьесы… Так несколько ночей подряд шла эта подпольная работа, была записана целая программа татарской музыки, переложенной для большого симфо-джазового оркестра, a oн включал в себя полный биг-бэнд, большую струнную группу, некоторые деревянные и арфу. Тогда никто не предполагал, что когда-то некоторые из записей будут воспроизведены на грампластинках, правда, с опозданием в 35 лет. Тогда было неизвестно, будет ли вообще звучать эта музыка. Работа закончилась, записи увезли в Москву. О гонораре никто и не думал. В Москве при прослушивании все были потрясены: это был настоящий джаз, с джазовой фразировкой, со свингом, в то время ни один оркестр в стране не играл на таком уровне… В апреле 1956 года бригада звукозаписи вновь побывала в Казани. На этот раз она специально приехала для записи оркестра Лундстрема. Татарская филармония тоже не дремала, началась подготовка концертной программы, а вскоре казанцы стали счастливыми слушателями возрожденного оркестра… Я снова ставлю пластинку и слушаю «татарский джаз». Звучат «Вальс» С. Сайдашева, «Татарская самба» А. Ключарёва, «Мечты» А. Монасыпова…

(Николай Носов. «Когда звучал татарский джаз». Известия Татарстана, 10 авг.1991 г.)

Давайте послушаем, как звучал так называемый «татарский джаз», очаровавший Николая Носова и казанскую публику. Сегодня нам невозможно даже представить, каким скудным музыкальным варевом, вытекающим из чёрных тарелок репродукторов советских коммуналок, кормился народ в 1955 году. На этом фоне такой свежестью веяло от этих, в общем-то, скромных вкраплений джазовых интонаций и ритмов в татарские мелодии… При этом можно отметить: аранжировки выполнены Олегом Леонидовичем на высоком творческом и профессиональном уровне.

СЛУШАЕМ записи оркестра Олега Лундстрема 1955 года:

«Самба». Музыка: Александр Ключарёв, аранжировка: Олег Лундстрем

«Белая берёза». Музыка: Исмай Шамсутдинов, аранжировка: Олег Лундстрем

«Мечты». Музыка: Алмаз Монасыпов, аранжировка: Олег Лундстрем (соло на альт-саксофоне — предположительно, Игорь Лундстрем)

Эти записи были выпущены будущей «Мелодией» на нескольких заводах, и даже в «экспортном» варианте в 1956 году под названием «Музыка для танцев» (!) в исполнении официально никогда не существовавшего «Татарского эстрадного оркестра». Ректору Казанской консерватории Назибу Жиганову, как вспоминают консерваторцы, лундстремовская обработка его песни в джазовом ключе категорически не понравилась. Но выпускник к этому времени уже выпорхнул не только из консерватории, но и из Казани.

Выходные данные дисков: Д-003162 — Марш-фокстрот (О. Лундстрем), Танго (С. Садыков), По зеленой улице (Н. Жиганов, обр. О. Лундстрема), Д-003163 — Мечты, фокстрот-бегин (А. Монасыпов, обр. О. Лундстрема), Белая береза, медленный фокстрот (И. Шамсутдинов, обр. О. Лундстрема), Самба (А. Ключарев).

Именно «подпольную» запись 1955 года услышал незадолго перед знаменитым в кругах джазменов совещанием в редакции журнала «Советская музыка» великий композитор Дмитрий Шостакович. Об этом, как теперь принято говорить, судьбоносном для оркестра Лундстрема событии сам Олег Леонидович рассказывал много раз, причем передавая интонацию и жесты Шостаковича, как будто бы сам присутствовал на нём:

— В редакции журнала «Советская музыка» в 1955 году состоялось совещание «О путях дальнейшего развития лёгкой музыки», на котором присутствовали Хренников, Кабалевский, Хачатурян и Шостакович. Совещание было бурным… Чтобы переломить ситуацию, Хренников говорит: «Дмитрий Дмитриевич, скажите, пожалуйста, своё слово». Шостакович протёр очки, встал и сказал очень тихо: «Мне не нравится название совещания. Что такое «лёгкая» музыка? А что, разве существует еще какая-то «тяжёлая»? Музыка, на мой взгляд, бывает либо хорошая, либо плохая. Мне приятней послушать талантливую джазовую миниатюру, чем бездарную симфонию. Недавно мне довелось побывать в доме звукозаписи и послушать оркестр Татарского радио под управлением Олега Лундстрема (он единственный сделал правильное ударение на первом слоге), который заслуживает всяческого внимания по причине своей безусловной талантливости».

Цит. По: Виктория Ганчикова. «Мистер Джаз». Общая газета, 5.04.01

Слух об этой оценке Шостаковича быстро дошел до Казани, и Олегу Леонидовичу, который в это время работал в Драматическом театре им. Качалова, директор Георгий Ригорин бесплатно предоставил помещение театра для репетиций и концертов, а директор филармонии Михаил Боголюбов финансировал пошив костюмов и оформление концертов. Десять концертов при полном аншлаге прошли в ноябре-декабре 1955 года. Конечно, программа этих десяти концертов, которые прошли с небывалом ажиотажем и успехом, не была джазовой. Это были, в основном, обработки популярных советских песен и татарских мелодий, сделанных не только Олегом Леонидовичем, но и Владимиром Серебряковым, а также еще одним «шанхайцем» — бывшим аккомпаниатором Вертинского, потрясающим музыкантом Георгием Роттом, которого судьба привела в Казань в потоке репатриантов.

В концерте принимали участие несколько вокалистов, а также танцевальный дуэт. Состав оркестра, когда-то чисто джазовый, был расширен почти в два раза за счет струнной группы. В медную группу оркестра были добавлены казанские музыканты, заменившие Виталия Серебрякова и Анатолия Миненкова — трубач Алексей Тёщин, игравший в оркестре кинотеатра «Родина», и тромбонист Николай Филиппов, недавний выпускник консерватории.

Не обошлось без скандала — правда, если можно так сказать, приятного для лундстремовцев. Это было связано с нехваткой билетов для всех желающих попасть на концерты: они были распроданы мгновенно, ещё до расклейки афиш, как только появились в кассах. Скандал дошел до городских властей, и было дано распоряжение провести ещё один концерт — в центре города, в здании цирка, и ещё два дополнительных для работников авиационных предприятий, в ДК имени Урицкого и ДК имени Ленина. И здесь снова прозвучала тема зова судьбы, круто изменившая весь ход событий. На дополнительном, одиннадцатом концерте в казанском цирке, который состоялся, как утверждает один из его зрителей, долго хранивший заветный билет Евгений Макаров, в начале января 1956 года совершенно случайно оказался администратор Всесоюзного Гастрольбюро Михаил Ильич Цын (по некоторым источникам Цин).

8. Синкопа 1956. Лун-Цын

О неоднозначной, если учесть мнение казанских «шанхайцев», и исключительно положительной, по мнению Олега Леонидовича, роли Михаила Цына в судьбе оркестра надо рассказать отдельно. До того, как стать гастрольным администратором, Михаил Ильич Цын прошел большой путь и был вхож практически во все кабинеты московской знати. После войны он был личным секретарем царского генерала Игнатьева, перешедшего на сторону советской власти, автора советского бестселлера «50 лет в строю». После смерти Игнатьева в 1954 году Цына перевели в Гастрольбюро.

Дочь известного советского писателя Льва Никулина, жившая во время войны в доме 17 по Лаврушинскому переулку, известного как «Дом писателей» вспоминает, как благодаря смелости и склонности к авантюрам М. Цын, работавший администратором Москонцерта, многих людей спасал от преследования органов. Если выяснялось, что человека должны вот-вот взять, обращались к Цыну, и вместе с фронтовой гастрольной бригадой намеченная жертва исчезала из Москвы…

Эти бригады организовывал Михаил Цын. Говорили, что для Ильфа и Петрова он явился прототипом Остапа Бендера. В бригаду могли входить: [певица] Русланова, конферансье Смирнов-Сокольский с байками, мой отец Лев Никулин (с воспоминаниями о Горьком, Шаляпине и т. д.), [Виктор] Ардов (с юмористическими рассказами), Рина Зелёная с этюдами, пара чечёточников или акробатов от Москонцерта, фокусник, чтец-декламатор. Маршрут выбирал Цын, и зачастую вечером накануне отъезда в следующий город никто не знал, куда они поедут. «Говорит представитель Москвы!» — голосом Левитана сообщал он ответственному лицу из горкома, обкома небольшого городка, где бригаду, по его мнению, должны будут встретить с восторгом. Он никогда не ошибался. Если что — официальные бумаги у него имелись, а кто будет разбираться, кем они подписаны и настоящие ли они? Это был великий конспиратор, отважный авантюрист. Подопечные высоко его ценили. К тому же Михаил Ильич был хорош собой, обаятелен, находчив, остроумен. Благодаря его напористому характеру все участники авантюры неплохо зарабатывали. Но не это главное. Возможно, так многие из его подопечных избежали лагерей.

(Ольга Никулина. «Двор». Глава из книги о знаменитом «писательском» доме. Журнал «Литературная уч1ба» №2, 2013)

В Казань в январе 1956 года Михаил Цын привез на выступление группу вокалистов, а поскольку вечер у него был свободен, его пригласили послушать выступление оркестра. О впечатлении, произведённом оркестром Лундстрема на искушенного администратора, говорит то, что в тот же вечер после концерта он нашёл музыкантов, когда они отмечали успех в общежитии театра оперы и балета. Тут же в разговоре с Олегом Леонидовичем он взял быка за рога, заявив, что такому оркестру место не в глухой провинции, а в Москве. Поскольку музыканты не возражали, Цын обещал свою поддержку, и действительно, как вспоминал Олег Лундстрем:

— …Через два дня звонок: говорит Михал Ильич Цын, рядом со мной — руководитель Гастрольбюро СССР Гавриил Гавриилович Владимиров. Мы завтра вылетаем, послезавтра вы можете подобрать помещение, мы оплатим на один день, чтобы он послушал.

Взяли Дом учёных, хороший зал, оркестр на сцене, они заходят…

Короче говоря, мы сыграли две вещи, он говорит: «Хорошо, достаточно. Ну, друзья, конечно, оркестр у вас блестящий, ему не место на периферии (Татария была автономной республикой). Пишите заявления»… Через две недели, — как взрыв бомбы, пришли переводы всем до одного с мест, где они работали — в Москву. Выбил в министерстве… и с 1 октября 1956 г. мы стали московским оркестром. Когда он перевел нас в Москву, о нас говорили: «Компания Лун-Цын». В нем, действительно, текла китайская кровь. Так что Китай и тут помог…

(Л. Черникова. Указ. соч.)

Первый концерт официальный Эстрадный оркестр п/у Олега Лундстрема дал уже в начале 1957 года, подготовив новую программу, а летом того же года принял участие в Фестивале молодёжи и студентов в Москве.

Вот фестивальное фото и состав, в котором было 15 музыкантов исходного, шанхайского состава (Л. Главацкий незадолго до этого был реабилитирован и вернулся в оркестр):

Слева направо, первый ряд: Л. Главацкий, В. Деринг, А. Голов, Вл. Серебряков, И. Лундстрем — саксофоны, О. Лундстрем — дирижер, Ю. Модин — ф-но; второй ряд: Н. Филиппов, Г. Осколков, И. Цуканов, А. Маевский — тромбоны, О. Осипов — гитара; третий ряд: А. Котяков, Ю. Каврайский, О. Осипов, И. Горбунцов, Г. Баранович — трубы, А. Гравис — контрабас, З. Хазанкин — ударные инстр.

Конечно, казанский период жизни оркестра сказался на джазовом уровне музыкантов не в лучшую сторону. Не было не только постоянной джазовой оркестровой практики, но самое главное — все эти годы они были отрезаны от мирового джазового процесса, который в конце 40-х и начале 50-х годов был исключительно плодотворным. Возникло новое направление джаза, и не одно, очень много изменилось, а они всё ещё оставались в плену музыкальных представлений середины 40-х годов. Наверное, они это поймут позже, когда в составе оркестра начнутся изменения…

А сейчас для них началась гастрольная жизнь, о которой музыканты мечтали все эти восемь лет. В первые программы Олег Леонидович включил «Марш-фокстрот» и свою «Интерлюдию», и если была возможность поставить второй инструмент — сам садился к фортепиано, как на этом фото 1957 года.

И хотя джаза в репертуаре было совсем немного, они снова были вместе, и самое главное, они верили — впереди их ждут перемены к лучшему, оттепель ведь только начиналась. На гастроли пару лет многие музыканты ездили вместе со своими семьями: например, Виктор Деринг брал с собой и жену, и сына Дмитрия. Директором коллектива стал Михаил Цын, и этот великий комбинатор смог пробить для коллектива невиданную льготу: часть денег от концертов, которые шли с неизменным аншлагом, перечислялись на строительство своего дома для «шанхайцев» в Подмосковье. И хотя пока Казань официально была базовым городом для оркестра, куда они возвращались после гастролей, разумеется, все мечтали о столичной жизни. Судьба, сделав крутой поворот, казалось, повернулась к оркестру своей счастливой стороной…

Продолжение следует