Живая история. Владимир Филатов, барабанщик Джаз-оркестра ЦДРИ в 1950-х: «Моё прикосновение к джазу»

Автор, Владимир Филатов (р. 1937), в школьные годы участвовал в прославленном ансамбле Московского городского дворца пионеров п/у Владимира Локтева (ныне Ансамбль песни и танца им. В. С. Локтева Московского городского дворца детского (юношеского) творчества) — коллективе, где начинали путь в музыке многие известные артисты, в том числе и джазовые музыканты. Впоследствии судьба привела его в Джаз-оркестр ЦДРИ (Центрального Дома работников искусств), который во второй половине 50-х под руководством будущего народного артиста и неофициального «министра джаза СССР» Юрия Саульского, в то время совсем молодого музыканта, стал своего рода колыбелью московского джазового движения. Однако в жизни Владимира Валентиновича победила наука: выпускник МИФИ, автор нескольких десятков изобретений, он долгие годы работал в НПО «Астрофизика». Кроме того, Владимир Филатов — член Тушинского товарищества художников и автор книги «Воспоминания о Владимире Сергеевиче Локтеве» (2007, «Московские учебники»).

Текст о джазовом периоде жизни автора — отрывок из книги В.В. Филатова «Кружева памяти на оси времени», который он любезно предоставил «Джаз.Ру» для публикации.

Зная по моим рассказам, что когда-то я играл на ударных инструментах, сын подарил мне подписку на журнал «Джаз.Ру». В великолепно изданном журнале были фотографии и статьи знакомых музыкантов, с которыми я когда-то играл. В то время джаз не был обласкан партийно-государственной идеологией СССР, но, невзирая на это, мы, мальчишки послевоенного поколения, тянулись к этому прекрасному свободному искусству.

Прикосновение к музыке, а позже к джазу, началось у меня ещё в школе в 40х-50х годах, в оркестре Ансамбля Владимира Сергеевича Локтева, где я прошёл хорошую школу игры на ударных инструментах у педагога Сергея Александровича Колдобского. Познав азы музыкальной грамоты, тональности кварто-квинтового круга, бегло читая с листа, мы могли играть в любых оркестрах. А в перерывах репетиций оркестра мы, мальчишки, стремились играть джазовые мелодии, услышанные по радиоприёмнику. У нас в оркестре был такой хулиганистый мальчик Адик Сатановский (впоследствии известный московский джазовый контрабасист Адольф Сатановский. — Ред.), который, играя на контрабасе, удачно вставлял джазовые ходы буги-вуги в пьесы советских композиторов, а мы, ударники, синкопировали ритмические рисунки в исполняемых произведениях.

Однажды перед сеансом в кинотеатре «Художественный» (в те годы перед сеансами в фойе кинотеатров играли небольшие эстрадные и/или джазовые ансамбли. — Ред.) я услышал барабанщика Лаци Олаха, техника игры которого меня удивила. Колдобский показал эти приёмы, которые я тут же освоил.

Иногда Сергей Александрович после занятий спрашивал меня, сделал ли я все школьные уроки. После положительного ответа он приглашал меня в свой «Москвич-401». Мы ехали в Дом инженера и техника, расположенный в старом особняке на Кировской (Мясницкой) улице, где С.А. по вечерам играл танцы в небольшом составе Виталия Файкинда. Когда в фойе гас яркий свет, С.А. сажал меня на своё место, а сам уезжал играть концерт в составе симфонического оркестра в концертный зал им. Чайковского. Так он приучал меня к самостоятельности.

ДАЛЕЕ: продолжение воспоминаний Владимира Филатова — Ансамбль Локтева, Джаз-оркестр ЦДРИ, Фестиваль молодёжи и студентов… 

В Ансамбле В.С. Локтева преподавание велось на высоком профессиональном уровне: недаром мои сверстники, став артистами, заняли достойные места в музыкальной культуре страны — достаточно назвать солистов ГАБТ народных артистов СССР Тамару Синявскую, Наталью Бессмертнову, Владимира Васильева; н.а. РСФСР Станислава Гусева (хормейстера и художественного руководителя хоровой капеллы им. Юрлова); з.а. России Валерия Диша (исполнителя на колоколах в ГАБТ); Федора Жукова (ударника Большого симфонического оркестра п./у Кирилла Кондрашина); н.а. РСФСР Николая Калинина (руководителя оркестра им. Осипова); з.а. России Марка Пекарского (создателя известного ансамбля ударных инструментов); з.а. Веру Александрову, профессора АХИ им. Попова… Было много и других талантливых ребят, работавших впоследствии в ведущих музыкальных коллективах страны.

Однажды на традиционной встрече локтевцев в день памяти у могилы Локтева на Ваганьковском кладбище я сказал джазовому трубачу Олегу Степурко, также начинавшему в Ансамбле, что если бы был жив Владимир Сергеевич, то сегодня в репертуар Ансамбля он включил бы лучшие мировые джазовые произведения. К 100-летию Локтева Олег написал статью «Пионерский джаз», в которой вспомнил всех локтевцев-джазменов разных поколений:

• Владимир Филатов — участник биг-бэнда ЦДРИ, лауреат джазового конкурса VI Всемирного Фестиваля молодежи и студентов 1957 г. (автор этих строк);
• Александр Бухгольц — великолепный гитарист ансамбля «Мелодия»;
• Адольф Сатановский — басист биг-бэнда Радиокомитета п./у Вадима Людвиковского и Георгия Гараняна;
• Анатолий Герасимов — кларнетист, затем — саксофонист, игравший в оркестре Дюка Эллингтона в США;
• з.а. РФ Олег Степурко — трубач, композитор, преподаватель Джазового колледжа;
• Иван «Вано» Авалиани — барабанщик, играл в «Кадансе» Германа Лукьянова, доцент РАМ им. Гнесиных…

К моему окончанию школы В.С. Локтев и С.А. Колдобский, видя моё будущее в музыке, направили меня на прослушивание в Гнесинское училище. Там предложили поступить сразу на третий курс: по специальности я был близок уровню выпускника училища. Но я колебался, так как стипендия была всего 15 рублей, а мне, после ухода отца, надо было помогать матери, младшим сестре и брату. Зная моё семейное положение, Локтев предложил мне поехать в Управление трудовых резервов к А.А. Ахапкину, который ранее был директором Дворца пионеров в переулке Стопани и хорошо знал всех ребят из Ансамбля. Сан Саныч рассказал, что открылись новые технические училища (туда принимали после десятого класса), которые готовили кадры для предприятий военно-промышленного комплекса — после двух лет учёбы давали среднее техническое образование с практическим уклоном, стипендия была 35 рублей, предоставлялась бронь от армии и, после окончания, была гарантирована хорошо оплачиваемая работа на предприятиях ВПК.

Одновременно, по рекомендации С.А. Колдобского, меня приняли на работу в Мосэстраду (ныне Московское государственное концертное объединение «Москонцерт» — Ред.), где я играл вечерами в кинотеатрах, на танцплощадках и ресторанах (в начале материала приведена единственная сохранившаяся моя фотография тех лет).

1954 год. При ЦДРИ — Центральном Доме работников искусств — создаётся эстрадный коллектив «Первый шаг». Конкурс в эстрадный оркестр проходил в «голубой гостиной» старого здания ЦДРИ, который проводили Борис Семёнович Фиготин, руководитель оркестра, и Эммануил Самойлович Разниковский, художественный руководитель коллектива «Первый шаг». Там было много молодых стиляг, любителей джаза, которые хотели участвовать в этом эстрадном оркестре, и в том числе «стучать» на ударной установке. Я тоже пошел на конкурс и скромно сидел в конце зала. Заметив меня, Фиготин спросил: «А что это у вас?» — «Ксилофон», ответил я. «А что вы будете играть?» — спросил Борис Семенович. «Мазурку Венявского», — ответил я, протягивая ноты для аккомпаниатора. Но ни Разниковский, пианист по образованию, ни Фиготин, ни даже Борис Рычков (будущая звезда советского джазового фортепиано — Ред.) с листа аккомпанировать не могли. Я играл без аккомпанемента. «А что ещё вы можете сыграть?» — спросил Фиготин. И я поиграл ещё несколько пьес: «Танец с саблями» Хачатуряна, «Рондо в турецком стиле» Моцарта, «Менуэт» Баккерини, «Неаполитанскую песню» Чайковского, «Полет шмеля» Римского-Корсакова и другие произведения.

Потом Фиготин спросил: «Володя, а вы джаз можете?». Я сел за ударную установку, а Рычков за рояль. «Боря, — обратился к нему Фиготин — сыграйте бибопчик». И мы… завели зал! После этого Фиготин сказал: «Все свободны, а вы, Володя, приходите в четверг на репетицию». Так я попал по конкурсу в оркестр эстрадного ансамбля ЦДРИ «Первый шаг».

Этот оркестр больше походил на симфоджаз. В составе была большая струнная группа студентов музучилищ. Почти все остальные участники были студентами технических вузов. На аккордеоне играл Боря Вейц (Савельев), группу саксофонов возглавляли студент СТАНКИНа Жора Гаранян и астроном, аспирант ГАИШа Эрик Дибай, на тенор-саксофоне играли студент физфака МГУ Лёша Зубов и Витя Лобанов, на баритон-саксофоне — Юра Албегов. группу медных духовых возглавляли трубач Витя Зельченко из МИСИ и студент Института связи тромбонист Костя Бахолдин. Ритм-группа состояла из гитариста Юры Мухина, контрабасиста Игоря Берукштиса и пианиста Бориса Рычкова, (позже его заменил студент консерватории Коля Капустин). Ударниками были Олег Уколов и я, Володя Филатов. Олег Уколов не играл по нотам, но он был студентом архитектурного института, где вёл самодеятельный оркестр Фиготин, что и определило его амплуа ударника на установке, а мне досталась роль на литаврах и других ударных, но наиболее трудные партии на установке доверяли мне.

(Спустя много лет, находясь в командировке в Крымской астрофизической обсерватории, я услышал знакомую джазовую мелодию из открытого окна. На мой вопрос, кто это играет, мне ответили, что это Эрнест Дибай, начальник Южной станции ГАИШа. Я произнёс: «Эрик!» Мелодия прекратилась, и в окне возник Дибай. Мы выпили по фужеру сухого крымского вина за встречу и стали по вечерам играть джемы с сотрудниками КРАО…)

Солистами у нас были выпускница МАИ Майя Кристалинская, выпускница ВГИКа Майя Булгакова, и студент Иняза Тимофеев. В эстрадном коллективе «Первый шаг» участвовали и актёры, артисты разговорного жанра: Александр Лившиц и Александр Левенбук, Савелий Крамаров, Илья Рутберг, с отдельным номером выступал великолепный квартет аккордеониста Володи Петренко, были и другие талантливые ребята. Для эстрадного оркестра ЦДРИ был приобретён полный комплект джазовых инструментов. Программы концертов состояли из произведений Исаака Дунаевского, Бориса Фиготина, советских и зарубежных эстрадных композиторов.

В то время мы нелегально слушали джазовые передачи Уиллиса Коновера по «Голосу Америки» в передаче «Music U.S.A». У меня в доме был трофейный радиоприёмник фирмы Telefunken, который позволял отстраиваться от глушилок на коротких волнах. Слушая эти вечерние передачи, мы восхищались джазовыми пассажами и фразами, а потом по памяти, по слуху, их воспроизводили.

Работа в Мосэстраде, зарабатывание денег на многочисленных «халтурах» и вечерах танцев в малых джазовых составах занимали почти всё вечернее время, и участие в самодеятельном оркестре ЦДРИ отходило на второй план.

В то время были большие трудности с инструментами, которые я пытался решать разными путями: беря напрокат барабаны у своего педагога С.А. Колдобского, самостоятельно переделывая старые барабаны и изготавливая «чарльстон» (хай-хэт. — Ред.) из разных тарелок, пока, наконец, не заказал хороший малый барабан в мастерской у Фельдмана, и его сделал мастер Николай Шаронов.

В 1956-57 гг., в период хрущёвской оттепели, меня пригласили работать в биг-бэнд Евгения Фёдорова, который играл в Измайловском парке на веранде танцев. Среди музыкантов вспоминаю талантливых ребят: тромбониста Володю Мотова, трубачей Толю Максименко и Стаса Барского, саксофонистов Бориса Хохлова и Жору Джаганбекяна. Играли джазовые стандарты по американским печатным нотам, вперемешку с разрешёнными тогда бальными танцами.

Окончив с отличием техническое училище, я был распределён в институт на Авиамоторную улицу (теперь это НИИ Космического приборостроения). На собеседовании начальник отдела кадров, рассказывая о режиме предприятия, сказал, что надо завести трудовую книжку; на это я ответил, что она у меня уже есть. Он удивился и спросил, где я работаю. Я ответил, что работаю в Мосэстраде, играю в джазе. Тогда он, как кадровик режимного предприятия, страхуя себя от неприятностей, сказал: «Сынок, никому это не говори, а то посадят», — и завёл мне новую трудовую книжку. Так я начал трудовой путь в технике, продолжая играть в разных джазовых составах и помалкивать. Иногда сотрудницы предприятия, которые бывали в Измайловском парке, в упор разглядывали меня на работе, но я делал вид, что они ошибаются, и не сознавался, что играю там, на веранде танцев, помня слова кадровика.

1957 год. На предприятии идет гонка в разработке аппаратуры для запуска первого искусственного спутника Земли к 40-летию Октября.

Летом в Москве начинался VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. ЦК ВЛКСМ пригласил Юрия Саульского возглавить существующий эстрадный оркестр ЦДРИ и подготовить его на джазовый конкурс фестиваля. За несколько месяцев Саульский превратил самодеятельный студенческий эстрадный оркестр в современный биг-бэнд, заставляя ребят работать на многочасовых репетициях. Как учебный материал играли гаммы, длинные ноты, осваивали групповую игру, слушая друг друга. Саульский оркестровал пятиголосную фугу Баха для квинтета саксофонов, прелюдии Шостаковича для труб и тромбонов, позже осваивали джазовые партитуры Бенни Гудмана, Каунта Бэйси. К фестивалю были подготовлены «Фантазия на темы песен Дунаевского», «Вступительный марш Саульского», пьесы традиционного джаза из репертуара оркестра Стэна Кентона и другие произведения.

В это время министр обороны маршал Георгий Жуков забрал всех студентов старших курсов и выпускников вузов на военные сборы. Эта участь постигла и участников самодеятельного биг-бэнда ЦДРИ, которым руководил Саульский, всю зиму готовя его к международному джазовому конкурсу. Саульский остался без нескольких музыкантов, и в том числе ударника Александра Салганника, выпускника МАИ.

Однажды на веранду танцев в Измайловский парк приехал мой знакомый (тогда мобильных телефонов не было) и сообщил, что Эммануил Разниковский давно разыскивает меня и просит срочно приехать в ЦДРИ. Он искал замену ребятам, которых забрали на военные сборы. Приехал, познакомился с Юрием Саульским. Сел за установку, сыграл всю фестивальную конкурсную программу с листа. А увертюру Дунаевского к фильму «Дети капитана Гранта» в ритме 6/8 вообще играл по памяти. Саульский остался доволен. Оказалось, что во вторник назначена последняя репетиция, а в четверг джазовый конкурсный концерт VI Фестиваля в театре Вахтангова. Мне тут же дали письмо к руководству предприятия о том, что я на две недели откомандирован в распоряжении Фестивального Комитета СССР. Начальник, с трудом отпуская меня (я же участвовал в создании аппаратуры по запуску первых искусственных спутников Земли), потихоньку спросил, нельзя ли пристроить туда же его дочь…

Юрий Сергеевич попросил меня приехать в четверг перед концертом пораньше, чтобы ещё раз пройти сложные места ударных по партитуре.

Это был заключительный Всесоюзный конкурсный концерт, по результатам которого коллектив, занявший первое место, должен был участвовать в Международном джазовом конкурсе. Надо сказать, что председателем жюри был Леонид Утёсов, который часто бывал в ЦДРИ на наших репетициях и даже говорил, что группа саксофонов в биг-бэнде ЦДРИ у Саульского звучит лучше, чем у него в оркестре. По жребию мы открывали конкурсный концерт. Конечно, ребята волновались, но играли с воодушевлением. Весь концерт я сыграл без ошибок, а, Саульский, после каждого трудного места ударных по партитуре, посылал мне воздушный поцелуй. Кроме нас в конкурсном концерте участвовал ленинградский ансамбль «Дружба» Александра Броневицкого с солисткой Эдитой Пьехой, ансамбль Грузинского Политехнического института, в котором пели Нани Брегвадзе и Буба (Вахтанг) Кикабидзе, и другие самодеятельные оркестры, прошедшие конкурсный отбор на зональных концертах. В конце нашего выступления Утёсов показал нам большой палец. Однако по результатам конкурса первое место отдали грузинам, которые в конце выступления эффектно бросили в зал огромное количество красных гвоздик, второе место отдали ансамблю Броневицкого «Дружба», а нам досталось третье место. Таким образом, на международный джазовый конкурс мы как бы не попадали. Ю.С. Саульский был очень расстроен и готов был писать письмо Хрущёву. Позже стало известно новое решение жюри: направить на Международный джазовый конкурс коллективы, занявшие первые три места.

На Фестивале биг-бэнд Саульского много играл, записывался в ДЗЗ на улице Качалова, на радио, участвовал в радиоперекличке городов Москва-Будапешт, выступал в телецентре на Шаболовке. В то время видеозаписи на телестудии не было, вечером всё шло в прямом эфире после многократных дневных репетиций. Оказалось, что в телецентре на Шаболовке оператором работал мой школьный приятель Боря Кипарисов, так что он показывал меня в кадре крупным планом.

За проведенные концерты и ТВ выступления платили гонорары, но так как наш коллектив был самодеятельный, денег нам не полагалось. Э.С. Разниковский и Ю.С. Саульский, получив за наши выступления гонорары, оплатили банкет и пригласили оркестр Олега Лундстрема после их премьеры в Москве. Биг-бэнд Олега Леонидовича, приехав в СССР из Китая, работал в Казани, а в Москву тогдашние руководители культуры его пригласили только в 1957 году — на обслуживание VI Международного Фестиваля молодёжи и студентов. Банкет был в ресторане «Арагви» на втором этаже. Когда все посетители ресторана ушли, мы, предварительно захватив с собой инструменты, немножко поиграли для О.Л. Лундстрема, который, послушав, сказал, что каждому из нас найдётся место в его коллективе. Действительно, позже в его оркестре работали Жора Гаранян, Костя Бахолдин, Лёша Зубов, Эрик Дибай, Юра Албегов и Коля Капустин.

К концу Фестиваля вернулся со сборов Салганник — ударник, которого я заменял. На следующем, заключительном концерте играл он, так как я был занят на танцверанде в Измайловском парке. Рассказывали, что Саша на концерте играл не очень уверенно — сказалось его длительное отсутствие на репетициях.

На Международном джазовом конкурсе первое место присудили чехословацкому молодёжному оркестру из Брно под управлением Карела Влаха, два вторых места достались биг-бэнду ЦДРИ Саульского и ансамблю «Дружба» Броневицкого, а третье место заняли грузины.

Вернувшись после фестиваля на работу, я был удивлен тем, что многие люди из института видели меня по телевизору. Теперь отрицать моё участие в биг-бэнде ЦДРИ у Саульского на VI Фестивале стало бесполезно. Через некоторое время сотрудники ФИАНа, изготовлявшие у нас на предприятии аппаратуру второго спутника, подошли ко мне и предложили поехать к замдиректора Михаилу Григорьевичу Кривоносову, который предложил перейти на работу в ФИАН. Оказалось, что в ФИАНе есть небольшой джазовый состав, состоящий из выпускников ФизТеха. Руководил им талантливый парень, физик-теоретик Костя Свидзинский. Кроме него там играли гитарист Валя Серов, трубач Лёша Попрядухин, приходили играть Игорь Берукштис, Леша Баташёв, молодой Витя Мисаилов и другие ребята. Я без колебаний согласился перейти в легендарный ФИАН. Меня приняли в лабораторию элементарных частиц к Артёму Исааковичу Алиханяну, всемирно известному физику. Для меня наступило «золотое время» работы в ФИАНе. Утром можно было, изучив расписание научных семинаров, свободно посещать их, что было крайне интересно. На рабочем месте царила какая-то доброжелательная атмосфера, никто не давил со сроками исполнения заданий, всегда можно было получить консультацию и совет у любого сотрудника, включая докторов наук. Я, как губка, впитывал знания по интересующим меня вопросам. При интересной работе и стабильной небольшой зарплате (А.И. Алиханян даже обеспечил мне максимальный оклад через Президиум АН, так как в то время повышение зарплаты в пределах должности не осуществлялось), джазовые «халтуры» по вечерам отходили на второй план.

В ФИАНовском небольшом джазовом составе не было хорошего саксофониста. В это время Лёша Зубов, тенор-саксофонист из биг-бэнда ЦДРИ, оканчивал физфак МГУ, и я привёл его в ФИАН, к замдиректора М.Г. Кривоносову, который, послушав, как он играет, тут же позвонил заведующему лабораторией колебаний А.М. Прохорову, будущему лауреату Нобелевской премии, и просил взять Зубова на дипломную работу. Это было немедленно оформлено. Собираясь после работы в конференц-зале, мы играли в своё удовольствие, а иногда играли на вечерах танцы, удивляя ФИАНовских научных мужей профессиональным джазовым исполнением.

После VI Фестиваля хрущёвская оттепель стала потихоньку затягиваться льдом. В газете «Советская культура» появилась заказная статья «Музыкальные стиляги», в которой какая-то партийная дама грубо, без понятия о джазовом искусстве, испражнялась в адрес оркестра ЦДРИ. Результатом этой статьи был роспуск оркестра-лауреата джазового конкурса VI Международного фестиваля молодёжи и студентов, которым руководил Ю.С. Саульский. Юрий Сергеевич на несколько лет остался без работы. Комплект джазовых инструментов (саксофоны, трубы, тромбоны и ударная установка), будучи собственностью ЦДРИ, был заперт в кладовых Дома работников искусств. Помню собрание оркестра, на котором нам объявили это печальное известие. В ответ мы дали слово никогда больше не играть в этих стенах.

Алексей Зубов сделал отличную дипломную работу по парамагнитному резонансу под руководством Александра Маненкова и был распределён в лабораторию колебаний ФИАН к академику Прохорову. Спустя три месяца Прохоров попросил передать Зубову, что пора бы приступить к работе. На что Алексей ответил: «Передайте Прохорову, что я уезжаю на гастроли с оркестром Лундстрема».

Зубова я последний раз видел в 1984-м на фестивале «Джаз-84» в Олимпийской деревне. Он пришёл с инструментом, но играть ему не разрешили, так как, женившись на американке, он уже жил в США. На мой вопрос, как успехи у него в Штатах, он ответил: «…знаешь, будущее не такое, как казалось вчера».

Постепенно ФИАНовский джазовый состав стал терять силу. Игорь Берукштис уехал за рубеж, Леша Баташёв увлекся ведением джазовых фестивалей и написанием литературных опусов на джазовые темы, Свидзинский получил жильё в Зеленограде. Я был вовлечён в разработку уникальных физических установок: системы управления 600-литровой пузырьковой камерой для ускорителя Лаборатории высоких энергий в Дубне, а затем ионизационного колориметра для уникального комплекса Нор-Амберд по изучению космических лучей на горе Арагац в Армении. Спустя некоторое время я поступил и окончил МИФИ.

Спустя много лет, работая в одном из НИИ Минсредмаша, я, услышал, что из ЦДРИ бесплатно передают комплект музыкальных джазовых инструментов с баланса на баланс профсоюзных организаций. Действительно, это были наши запылившиеся саксофоны, трубы, тромбоны и ударная установка немецкой фирмы Trowa с золотистым покрытием и двумя большими барабанами, которые, после той злополучной статьи «Музыкальные стиляги» в газете «Советская культура», у нас, студентов, лауреатов джазового конкурса VI международного фестиваля молодёжи и студентов, отняли партийно-профсоюзные номенклатурные козлы и выгнали нас из ЦДРИ.

Иногда воспоминания тех далеких лет ярко всплывают в памяти. Вспоминаю своего любимого педагога С.А. Колдобского, который при встрече всегда недоуменно спрашивал меня, почему я не стал профессиональным музыкантом. Я, смущаясь, отвечал, что в мире так много интересного: ядерная физика, физическая электроника, квантовая электроника, оптика, лазерная техника и многое другое. А он, зная, что мне для семьи нужна была стабильная материальная опора, поучал меня, что, «играя в Оркестре кинематографии, ударит пару раз по литаврам и имеет солидную зарплату, как доктор наук…».

Помню, как-то, выходя после концерта оркестра Утёсова в Летнем театре сада Эрмитаж, я сказал Саульскому, что на следующую репетицию не приду, так как принял решение прекратить музыкальную деятельность. На что Саульский и Вадим Людвиковский долго меня убеждали, что я не прав и не должен так поступать.

Иногда при случайных встречах Жора Гаранян, ставший известным джазменом, спрашивал меня с усмешкой: «Ты всё инженерствуешь?», на что в ответ я грустно молчал.

С.А. Колдобский жаловался на меня друзьям из Локтевского ансамбля на похоронах Коли Калинина: «Зачем он бросил играть, когда был уже хорошо известным джазовым ударником». Наверное, со стороны виднее, но судьба распорядилась так, как распорядилась.

Прикосновение к джазу оставило неизгладимый прекрасный след в моей душе, в моём сознании. Это ощущение творческой свободы всегда прекрасно и удивительно, и оно сопровождает меня всю жизнь, чем бы я ни занимался: пописыванием воспоминаний и литературных опусов, живописью, изобретательством при разработке новых приборов и комплексов в современных направлениях прикладной физики.

Приняв решение покинуть джазовое поприще и прощаясь с друзьями, я в шутку написал:

Я хочу, чтоб меня хоронили под джаз,
Чтобы джаз тишину на Ваганьково тряс,
Чтобы были цветы, чтобы не было грёз,
Чтоб друзья и враги, все смеялись до слёз.
Чтобы не было грусти, и не было лжи,
Кто не может молчать — так возьми и скажи.
Не поминки, не тризна — вечер встречи друзей,
Хочешь вспомнить и выпить, так возьми и налей.
Безразличье наступит потом, а пока
Пейте, други мои, пока держит рука!

Это было написано в 1958 году, пятьдесят восемь лет назад.