Гитарист Алексей Кузнецов: «Ритм был у меня всегда, а потом к нему прилепилась гармония». К 75-летию

реклама на джаз.ру erid: 2VtzqxFQyTa рекламодатель: ип панкова мария евгеньевна инн 500803407703

6 сентября 2016 отмечает 75-летний юбилей народный артист России гитарист Алексей Кузнецов.

В 2008-м, когда Алексей Алексеевич готовился к серии концертов «Полвека в джазе», главный редактор «Джаз.Ру» Кирилл Мошков взял у прославленного советского/российского джазового гитариста интервью, посвящённое его творческому пути. Оно вышло тогда в №6 (15) бумажного журнала «Джаз.Ру», который давно превратился в букинистическую редкость. Настала пора ввести этот текст в сетевой оборот: повод более чем солидный. Алексей Алексеевич, здоровья вам — на многая и благая лета!

Кирилл Мошков, редактор «Джаз.Ру» фото: архив редакции

Мы встретились в московском салоне-магазине «Аккорд», где Алексей Кузнецов много лет вёл каждую среду джазовый гитарный мастер-класс для всех желающих. От какой же даты отсчитываются вынесенные в название вашего нового диска и юбилейных концертов «полвека в джазе»?

— Когда я сел и нажал первые джазовые ноты — это и есть начало моей джазовой биографии. Многие считают, что нужна запись в трудовой книжке — где ты начал свою трудовую деятельность… А для меня начало джазовой биографии — это не трудовая книжка, а момент, когда я сел и почувствовал, что я играю джаз. Это было в 1958-59 годах. Московский институт химического машиностроения, где оркестром руководил Борис Семёнович Фиготин, замечательный композитор того времени, песенник, писавший много и инструментальной музыки… Вот он как раз сделал оркестр в МИХМе. Там я познакомился с пианистом Володей Куллем, а пригласил меня туда Юрий Канцебовский, который играл в оркестре на альт-саксофоне и кларнете. Я многих оттуда помню, хотя, быть может, в истории нашего джаза это имена не очень известные: Виктор Филин, Александр Зворыкин… А потом на четвёртую трубу пришёл Владислав Грачёв, имя которого нашим читателям хорошо известно (будущий руководитель прославленного Диксиленда Грачёва. — Ред.). Играли мы в основном на институтских вечерах отдыха.

А что за ноты пришлось там «нажимать»?

— Там были написанные партии, ну и кусочки импровизации попадались — во всяком случае, мне их давали сыграть… так, как я в то время мог это сделать. Но меня в то время больше тянуло к хорошей гармонии — чтобы сыграть её красиво, ритмично, правильно… В общем, гармония — и ритм. Если не было ритма, то, какая бы там гармония ни была, мне было неинтересно. Вот ритм — прежде всего, за это я с самого начала боролся. Да и что мне было бороться, когда мне папа вложил в руки ритм? Папа (Алексей Кузнецов-старший. — Ред.) в знаменитом квартете Бориса Тихонова был ритмическим гитаристом, прежде всего. Это потом он уже играл небольшие соло, такие… эстрадно-джазовые — у него был знаменитый фокстрот «Летний вечер», который он сам написал, и это был самый настоящий свинг. Поэтому ритм для меня стоял на первом месте. Я же ведь тогда ещё купил себе ударную установку и два года играл на барабанах! Я даже помогал тому же Владу Грачёву в каком-то «джазике», и сам Валерий Буланов как-то спросил — а кто это там так ритмично играет? — не видя меня за колонной в кафе. Я барабаны до сих пор люблю, хотя почти на них не играю… Поэтому ритм был у меня всегда, а потом к нему прилепилась гармония. Когда у меня начались уже гитарные джазовые «халтуры», я старался дать аккомпанирующую партию гитары для солиста. Мне жутко нравилось аккомпанировать, и солистам это нравилось. Я много времени проработал именно как аккомпаниатор.

Нужно научиться аккомпанементу, а соло придёт само, если ты вообще к этому способен. А если ты сразу исключительно солист, то ещё неизвестно, слышишь ли ты ту гармонию, внутри которой играешь, понимаешь ли пути гармонического мышления. Поэтому я считаю, что, если начинающему солисту дать умение аккомпанировать — он от этого только выиграет. Если солист чувствует гармонию, он всегда в выигрыше.

Наверное, её не только чувствовать, её ещё и знать надо…

— Конечно. На то есть наука гармонии, джазовой гармонии в том числе. Для аккомпанирующего гитариста это азбука, которой надо владеть. Аккомпанемент ведь — это не только компинг (синкопированная аккордовая игра). Есть, например, манера, при которой гитара играет на каждую четверть, и гармония меняется на каждую четверть. Возьмём Бакки Пиццарелли: он так и играет. И это очень здорово звучит! Каждая четверть, а иногда и восьмая ещё отделяется — как форшлаг. Молодые музыканты спрашивают: а как это всё прочитать? Ну хорошо, мы написали партию в верхней строчке аккордовыми символами. Но это надо расшифровать, да ещё сыграть это в такой позиции, чтобы прозвучало вкусно, выбрать тесситуру, и чтобы это прозвучало в ритм-секции, хорошо сочеталось — главное — с контрабасом, у которого свои интересные линии… А если есть ещё и рояль, то задача ещё сложнее — соединить всю ритм-секцию в одно. Я сейчас как раз читаю автобиографию Оскара Питерсона, где очень много сказано о работе ритм-секции. Он рассказывает, что, когда в его трио играли контрабасист Рэй Браун и гитарист Хэрб Эллис, они даже собирались отдельно от Оскара — выстраивали свои линии. Поэтому получалось так здорово.

ДАЛЕЕ: продолжение юбилейного интервью гитариста Алексея Кузнецова… 

Давайте вернёмся в 60-е. Если послушать знаменитое соло Николая Громина (ставшего впоследствии вашим партнёром по знаменитому дуэту Громин-Кузнецов) в ансамбле Андрея Товмасяна и Вадима Сакуна на варшавском Jazz Jamboree 1962 года — само звучание инструмента, приёмы, которые он применяет, совершенно необычны. Каковы тогда, в 60-е, были представления о джазовой гитаре, гитарном звуке?

— Ну, во-первых, как звучит гитара — важный момент, и составляющие его — инструмент и усилитель. В 1962-м мы сильно переживали, что нет у нас усилителей, профессионально играть не на чем. Гитар тоже не было! Звукоснимателей не было… Всё было такое… самодеятельное, я бы сказал. Уж что мы там с собой на концерты возили… У Громина, кстати, была довольно-таки профессиональная гитара, сейчас уже не помню, какая именно — Hofner, что ли. Усилители нам делали мастера-умельцы на заказ. Так что уж звук, извините, был такой, какого можно было добиться тогда. Да, может быть, хотелось другого. А в плане игры… Николай Громин, как мне кажется, именно тогда — в 1961-62 годах — был под влиянием Джима Холла. Мне больше нравился Хэрб Эллис, как он играл в трио Оскара Питерсона. Потом я услышал молодого Кенни Бёррелла, и это мне очень понравилось. Джим Холл от меня был несколько дальше. А потом Уэс Монтгомери — он нас обоих застал врасплох, и Николая, и меня. Николай мне позвонил и сказал: приезжай, у меня есть пластинка, я думаю — она тебе очень понравится. Я приехал и увидел этот альбом, это был «Movin’ Along» (Riverside, 1960. — Ред.) — первая ласточка Монтгомери в нашей фонотеке. Поставили мы его — и там такое началось… Самое главное, что сразу привлекло — это октавная игра. Как стиль. Не как приём игры, который есть и в классике и ни у кого не вызывал сомнений — а стилистически выдержанные куски: темы, квадраты, сыгранные в октаву. Но как это делалось! И это ведь мы ещё не знали, что он всё это делает вообще большим пальцем правой руки. На фотографиях правой руки не было! Это сейчас есть кино, и мы видим этот крючковатый большой палец (такой не у всех и есть-то), и многие уже теперь так играют… Звук от прямого соприкосновения пальца со струной получается самый мягкий, мягче трудно придумать.

Поразила глубина его звука, лиричность — в тех местах, где он играет октавами, и в то же время — когда надо — безудержная экспрессия: чёрная, свинговая… Мне это сразу стало очень по душе, я как-то сразу это впитал и не мог от этого отделаться. Я хотел тоже именно так играть. Всё сразу — не мог: у меня большой палец так не работает, как у Уэса. Я мог им только чуть-чуть делать октавную игру и соло. Аккорды я уже мог играть большим пальцем, почти как он. Помню, в кафе «Синяя Птица» году в 1964-м ребята приходили и очень внимательно слушали, как я играю большим пальцем. Потом, уже году в 67-м, Николай Громин рассказал мне, что в Down Beat‘е написали — вот, мол, в московском джазовом кафе есть такой гитарист Кузнецов, который играет под влиянием Уэса Монтгомери…

Это что касается игры. А вот звук… Мои усилители, мои гитары были очень несовершенными. Это потом уже я купил у Громина его шведскую гитару, а к нему уже приехал настоящий Gibson. Потом у него появился усилитель Gibson, а мне он отдал свой, который ему делали на заказ. Потом у меня был усилитель Vox AC30 — не джазовый, а знаменитый битловский усилитель, но хоть какой! Я брал его в оркестре Силантьева и возил во все кафе, на все концерты, на такси туда-обратно… Сколько сил на это уходило! Он был мощный, с двумя динамиками — было тяжело, но мне нравилось, потому что это был уже профессиональный звук. На записях с Московских джазовых фестивалей 1967 и 68 гг. я уже играю на «Воксе».

В общем, выручала только игра. Мне очень нравятся даже самые ранние записи Николая Громина, который вообще начинал всю историю советской джазовой гитары. Например, у него есть очень интересные записи с саксофонистом Романом Кунсманом.

А нашим с Николаем дуэтные записи… Мы практически всё записывали прямо в пульт. Сидели прямо в студии, в аппаратной, разговаривали — а давай ещё квадрат добавим! — записали так и «Джанго», и «Десять лет спустя». У меня тогда был Framus, немецкая гитара со звукоснимателем DeArmond, это было очень хорошо, а Николай играл на Gibson ES175, что было совсем хорошо, но эти гитары мы напрямую, без усилителей и микрофонов, подключали в пульт. Счастье ещё, что хоть такая возможность была. А было же время, когда не было звукоснимателей, я искал свой первый звукосниматель… Я ходил на показы мод, особенно зарубежных — с этими показами приезжали оркестры. Вот, например, был такой показ мод в ДК «Крылья Советов». Там играли венгры, я увидел гитариста, который играл на гитаре со звукоснимателем. После окончания я побежал к нему и уговорил продать звукосниматель: к счастью, гастроли у него заканчивались, и он прямо там отвинтил у себя звукосниматель и продал мне. И это было счастье! Я вставил этот звукосниматель в розетку «Гибсона» 1911 года — того, который был у папы дома и который он мне впервые разрешил понести в школу в девятом классе (у меня там был ансамбль: два аккордеона, барабаны и я на гитаре). Вот это был номер!

И как такой инструмент звучал со звукоснимателем?

— Ну, как… Конечно, я играл через какой-то магнитофон, кажется — «Днепр-10». А дома — через приёмник «Мир». Звук мягкий, приятнейший! Только мощи для ансамбля не хватало… Потом у папы появилась из-за границы гитара Migma — восточногерманская, белого цвета, по-акустичному довольно большая, и там был звукосниматель Relog, как сейчас помню. Такой же звукосниматель был на немецкой гитаре Rekord, которая здесь у нас продавалась — это был первый инструмент у Николая Громина. Помню, я бегал в ГУМ на показы мод, слушать, как Николай там на ней играет (кстати, он тоже играл там через магнитофон «Днепр»). Всё это было совершенно самодеятельно, но это были шаги в нужном направлении, это был поиск звука, движение к совершенству…

А сейчас вы на чём играете?

— Ну, во-первых, остаётся у меня мой Gibson Super 400. Ой — «мой»… опять говорю «мой». Он не мой, это инструмент Государственного оркестра кинематографии, который с 1992 г. любезно предоставил мне право пользоваться этим инструментом, и я очень им благодарен. Я играю на нём всё время, и он мне очень нравится — у него настоящий, классический джазовый звук. Но сейчас на нём мало кто играет: точно такой же инструмент есть у Кенни Бёррелла, иногда выходит с такой гитарой Джон Маклафлин, и иногда с такой гитарой появляется Джефф Бек, но играет на ней не джаз, а на тонких струнах — рок… мне даже становится обидно, что на этом инструменте играют что-то другое.

Второй и третий мои инструменты сделаны московским музыкантом Вячеславом Латышевым. Первый из них, поскольку он по порядку — первый, я называю «Юрий Гагарин», а второй… ну, он, наверное, не космонавт будет, а кто-то ещё. На этот новый инструмент я поставил звукосниматель Benedetto и струны La Bella: четыре нейлоновые и две (первая и вторая) — стальные. Я хотел найти для себя в этом прелесть некоего нового звучания. У этого инструмента есть возможность звучать акустически, через «пьезик» Fishman, пульт управления которым выведен на обечайку, и оба звука — от электромагнитного звукоснимателя и от «Фишмана» — можно комбинировать. Сейчас я этот инструмент обкатываю. Я сделал гриф на нём чуть-чуть пошире, потому что на старых моделях джазовых электрогитар в первой позиции всё чуть-чуть узковато, пальцы копошатся не очень удобно, иногда цепляют другие струны. Хочется более комфортного положения руки. Но я привык к сильной атаке, я играю довольно жёстко, особенно когда аккомпанирую. Здесь струны мягкие, и я не могу к ним пока привыкнуть — получается, что я их немного продавливаю, но того звука, к которому я привык, не достигаю. Другие мне говорят: а зачем же ты на этой гитаре ищешь того же, что у тебя уже есть на «Гибсоне»? Надо что-то другое искать! И они правы. Я постепенно начинаю искать у этого инструмента его собственное звучание, может быть — более мягкое. Может, надо и звук усилителя для него поменять.

ВИДЕО: «Gal In Calico», трио Григория Файна и Алексей Кузнецов в клубе Jam Prestige, Нижний Новгород, февраль 2016.
httpv://www.youtube.com/watch?v=oC4n0ybeGt8

Сейчас у меня AER — немецкий усилитель, предназначенный и для электрических, и для акустических инструментов. Кроме того, у меня есть два Polytone, замечательных канадских усилителя 70-х гг. — один называется Mini-Brute, там 90 ватт, его подарил мне Николай Громин, а другой — это просто «голова», то есть усилитель без громкоговорителя, той же фирмы. Причём оба они басовые, а не гитарные, а это значит, что полоса средних частот у них очень плотная, что очень хорошо. Струны у меня в основном D’Addario, причём я сейчас пользуюсь «шлифованными», плоскими (flatwood) струнами, толщина первой струны 0.12: поставил 0.13 — жестковато, пальцы уже не очень молодые, поэтому я опять вернулся на 0.12…

За эти полвека было разное: гастроли, пластинки, фестивали — но постепенно на передний план вышло просветительство, общение с музыкантами, мастер-классы. В последние пятнадцать лет эти мастер-классы стали регулярными — мы организовали это вместе с Сергеем Леонидовичем Сперанским в «Аккорде». Набран большой опыт, и те слушатели, которые сюда приходят, получают большую пользу. Книжки можно прочитать, видео просмотреть, гаммы выучить — но как всё это соединить вместе на эстраде? Мы предлагаем посмотреть на это вживую, поговорить один на один, попробовать всё на практике…

ВИДЕО: «Вечерняя песня» Василия Соловьёва-Седого
Народный артист России Алексей Кузнецов (гитара), Игорь Ямпольский (ударные), Денис Шушков (бас), Родион Гоборов (фортепиано).
VIII молодёжный фестиваль «Играем джаз с Гараняном», ЦКИ «Меридиан», Москва, 25.01.2016
httpv://www.youtube.com/watch?v=r5ojQOtVqWY